Воздух в лаборатории наполнял шепчущий гул, словно он стал воплощенным и на виски давила духота. То же чувство, которое мимолетно коснулось его, когда Мелькор открывал шкатулку.

Майрон задумчиво провел кончиками пальцев по прутьям клетки с крысами, продолжая наблюдать за возней грязных тварей.

Не Тангородрим и его корни. Тангородрим… вел себя иначе.

Ритм горы напоминал дыхание или сердцебиение спящего. Этот гул – видимо, песня каранглира – шуршание пауков в подполе.

Вот и первое, что он намеревался выяснить. Крысы то и дело становились проблемой шахтеров, а заодно и его головной болью, когда твари разносили заразу по орочьим городам. Приходилось уничтожать гнезда и возвращать наказания за грязные руки и одежду.

«Нужно узнать, заразен ли этот каранглир».

Майрон решительно хлопнул по стенке шкафа и кивнул Энгвару на клетку в его руках.

– Посадим к ним еще одну, красноглазую. Посмотрим, что будет. Неси их на стол.

Энгвар ответил легким полупоклоном, но не улыбнулся даже из вежливости. Лицо осталось неподвижным, а светящиеся красные зрачки – мертвыми.

– Я собирался провести этот эксперимент.

«Кто бы сомневался».

Клетка лязгнула у него в руках – длинная, тяжелая, громоздкая. Крысы засуетились и принялись метаться, раскачивая ее и пища. Энгвар уже поставил свою на стол, даже откинул крышку, прикрывая щель рукой, чтобы никто не сбежал.

Не то чтобы он любил возиться с этими уродливыми тварями, разносящими всякую дрянь, но приходилось.

Майрон уже запустил руку в перчатке внутрь и даже поймал одну из крыс, жирных и необычно сильных, когда та извернулась червяком в его стальной хватке кузнеца, завизжала так, что тонкий писк резанул слух, и изо всех сил вонзила зубы в перчатку, прокусывая ее вместе с кожей.

– Эй! – Майрон зло стряхнул брыкающуюся крысу в клетку Энгвара и, поморщившись, стянул перчатку.

«Вот же отродье из говна и грязи. Откуда только силы взялись».

На коже выступала кровь – три алых точки, между большим и указательным пальцем.

– Мразота, – тихо ругнулся он.

И поневоле поморщился, стряхивая запястье. Колючая боль мгновенно обожгла всю ладонь и отдалась тягучим спазмом в широкой части руки.

– Это просто крысы, Тар-Майрон, – как будто с усмешкой произнес Энгвар. Глаза его блеснули алым не то довольно, не то глумливо.

«Ну, порадуйся. Недолго осталось».

– Вижу, что не слизни, – хмуро огрызнулся он и щелкнул пальцами здоровой ладони Энгвару. – Дай мне спирт, горячую воду и чистые бинты. Желательно белые, а не красные – те и другие.

Он ничего не мог поделать с желанием хоть немного поглумиться. Энгвар, само собой, ему не ответил.

Укус болел. Не как обычная царапина – хуже.

Он знал, что не заболеет, как воплощенные, даже если в рану попадет грязь. Но эта боль подстегнула предпринять хоть что-то, казавшееся естественным.

«Если в укусе что-то и было, будем надеяться, что оно разойдется. Каранглир ведь растворяется в воде, так?»

Майрон накрыл след крысиных зубов ладонью, когда Энгвар ушел, и попытался разогреть собственную кровь и кожу. До того, что вся кисть засияла, словно раскаленная, и наверняка оставила бы ожог, коснись он кого-то из воплощенных.

Боль исчезла, пусть следы укуса никуда не делись, когда он закончил.

«Это просто царапина, в конце концов. Заживет».

– Я вчера разговаривал не с ним.

Майрон упрямо смотрел на орка перед собой. Тот сидел на грубой металлической постели: такой же, как все в общей комнате лечебницы, и хмуро уставился себе под ноги.

Помощник Нэтрона рядом с ним, неуловимо напоминающий разлапистое скрюченное дерево, зажато дернул острыми плечами.

– Но это именно он, господин, – голос майа звучал напряженно и недоумевающе. – Его зовут Углар.

«Ничего подобного».

Мог поклясться медальоном Мелькора на собственной шее, что на этой постели несколькими часами раньше сидел орк старше, чем этот. И с чуть более темным оттенком кожи. Похожий на своего предшественника, как близнец, но предыдущий точно был старше, будь он проклят!

Энгвар в углу комнаты хмыкнул.

– Я сам их то и дело путаю, Тар-Майрон. Они же все на одно лицо.

«Не на одно!»

Майрон хмуро покачал головой и ожесточенно сжал зубы. Машинально потер ноющую правую руку и сжал кулак на колене: укус затянулся и не кровоточил, но ладонь ныла пульсирующей колючей болью, в такт ударам сердца, до сих пор.

– Я знаю, кого я видел, – вязко процедил он, оборачиваясь на Энгвара. – Куда ты его дел?

А еще глаза всех крыс в клетке стали красными, и это означало одно – укус переносил каранглир. А значит, мог считаться не благом и не просто минералом, а настоящей заразой.

«Это не мощь, которая подарит нам новых солдат. Это болезнь, от которой нужно искать лекарство. Твою мать, которой не было, Энгвар, а была бы – точно вышла бы хуже человечьей потаскухи – во что ты нас втянул? Что ты, тупая девка, раскопал на дне своей шахты? Что ты здесь вывел?»

– Вы ошибаетесь, Тар-Майрон, – лениво возразил ему Энгвар, опираясь задницей на изножье кровати орка и скрещивая руки на груди. – Я лучше знаю жителей своего города.

«Я не ошибаюсь, безмозглый ты огрызок. Я помню лица. Даже слишком хорошо».

Он непроизвольно сжал зубы от импульса боли на внутренней стороне предплечья и размял руку, сжав кулак несколько раз и встряхнув запястьем.

Майрон еще раз посмотрел на орка.

«Нет. Это не тот. Но если это так – где предыдущий?»

Иногда ему казалось, что он слышит шепот. Будто в комнате разговаривал кто-то, кроме него, прямо за стенкой. Покалывающие прикосновения к разуму, дурманяще теплые, накатывали волнами, иллюзорным заблуждением, что не стоит искать опасность там, где ее нет. Что нужно пропустить в себя это чувство теплой безопасности, общности, прислушаться к другим голосам, отыскать песню, и тогда все будет хорошо.

«Нет. Если я не верю себе, я хотя бы верю ему».

Он начинал понимать, почему Мелькор выбросил кусок этого минерала и даже не пожелал к нему прикасаться. Сколько бы поцелуев он ни оставил на этом лице – Мелькор если не знал больше, то чувствовал… чище. Оставался единственным среди них первобытным инстинктом. Той силой, которая безошибочно чуяла чужаков в своих владениях, знала каждую ноту своей мелодии и отличала фальшь и подделку с иррациональной безошибочностью.

Если первому среди Валар, будь он хоть тысячу раз просто его мужчиной, не понравилась проклятая сияющая штуковина, потому что пыталась залезть в голову – значит, она была опасна. Даже для них.

Майрон глубоко вздохнул, оглядывая комнату вокруг. Энгвар продолжал на него пялиться с вежливо-внимательной ухмылочкой, которую он бы с удовольствием стер кулаком по зубам.

Орки, принявшие каранглир, сидели на кроватях, будто куклы. Все в одинаковых позах, все – молчаливые и окаменевшие, как немногие големы, которыми изредка управлял Мелькор. Последние не двигались, пока он не приказывал. Лежали и смотрели пустыми глазами в потолок месяцами, пока о них не вспомнят. Жили, но только телом.

Каранглир делал с орками то же самое. Или подобие этого.

Если не хуже.

– Может, ты и прав, – солгал он Энгвару. – Займись крысами. Я еще понаблюдаю за ними.

«Точнее, поищу, где ты наследил».

Смешок. Все такой же, будто резонирующий эхом в голове, как ледяная вода, от которой сводит зубы.

– Как скажете, Тар-Майрон.

Майрон внимательно проводил взглядом бывшего шпиона, снова облаченного в старый кожаный доспех из прошлой жизни. Наглое, почти кричащее заявление о несогласии с решением Мелькора.

«Даже двигается иначе. Раньше он бы не осмелился его надеть».

Он подозревал, что у Энгвара попросту прохудился разум от каранглира. Раньше он был другим – наглым и презрительным, но опасливым и холодным, как змея.

И было еще кое-что. Не только багряный огонь в зрачках, не только порывистые движения. Не только сквозящее самодовольством нахальство вседозволенности.