«Тварь. Что тебе надо?!»

- Ты умираешь, нолдо. – Моринготто склонил голову в другую сторону, и свет Сильмариллов ослепил на мгновение ярким, невозможно чистым для этого места бликом. – Тебя так легко читать сейчас. Как интересно. У тебя осталась дочь? Твои глаза, каштановые кудри матери. Лайрэ?

Он едва не задохнулся, услышав эти слова, и попытался закрыть разум, но тщетно – голова как будто полнилась ускользающим дымом, и незрим был тот враг, который читал, но не говорил и не убеждал. Моринготто просто копался в его воспоминаниях, будто грабитель в опустевшем доме, и изгнать его было столь же сложно, как тени вечером.

«Не смей произносить ее имени – не смей, ты, скотина! Трус!»

Моринготто вдруг весь напрягся, хищно нависая, как огромная золотая гадюка. Его угловато-быстрого движения Коирэл не увидел, и когда золотые когти перчатки впились в щеки, обжигающе ледяной металл пронзил череп волной колючей боли, будто сотни живых игл забрались ему в голову и метались там, как косяк крошечных рыб.

Моринготто улыбнулся.

- Не больше, чем каждый из вас. Посмотри мне в глаза, Коирэл.

Колокольчики, унизывающие его предплечье, покачивались и звенели, и звон резонировал в теле так, будто этот звук мог заставить Коирэла подняться и с хохотом плясать на сломанных ногах, глядя на то, как убивают его жену и дочь.

Страх обвился вокруг сердца, словно ледяная змея, и Коирэл впервые почувствовал то, о чем рассказывали другие – липкий ужас, выворачивающий внутренности до рвоты. Тот самый, от которого хотелось визжать, плакать и умолять, потому что тебя разрывало и перемалывало, и ты переставал быть кем-то, но становился всего лишь бесформенной плотью из разделенных между собой, враждующих фэа и хроа. Жидким осколком личности.

Он хотел зажмуриться и повернуть голову, сопротивляясь из последних сил, но Моринготто снова надавил когтями, и Коирэл закричал, глядя на самого себя и ужасающую бездну в глазах таких черных, что зрачки и радужка оставались неразличимы.

Коирэл смотрел в уродливое зеркало.

Вот он, не евший неделю, подбирает кусок хлеба, не думая, что он мог кому-то принадлежать, и ест – ест жадно, облизывая пальцы от последних крошек.

Вот он, прячущий взгляд, когда кто-то из надсмотрщиков наказывает кого-то, кого он не знал.

Вот он, со слезами уворачивается от ударов орка. Умоляет не бить.

Трус.

- Я уже добился от тебя всего, чего хотел, - холодный голос шептал на грани от нежности и заполнял каждую мысль, пожирая все.

Вот Лайрэ первый раз читает от начала до конца весь алфавит тенгвара, и вот нет уже воспоминания, есть только глаза Моринготто – звездная бездна, в которой даже свет осквернен и холоден.

- Ты хотел избавления от боли. Любой ценой, Коирэл. Помнишь?

Шепчущий голос. Тьма. Змеиное шипение, которое отравляет всю память.

- По-омниш-шь?

Мрак сомкнулся, будто зубы хищника. Колокольчики зазвонили разом, и громче всего звучал – гулко и ужасно, отдаваясь в теле хрустом тысяч сломанных костей – самый большой колокол, оглушая его все сильнее своей какофонией.

Его измученное тело раскололось и пало, и боль ушла.

Коирэл очнулся, впервые почувствовав жуткую ясность ума за многие дни. И закричал, поняв, что больше не видит Моринготто, но понимает, где находится сам.

На этот раз его никто не мог слышать.

Он имел глаза – но не имел тела. Имел чутье – но не имел воли. Имел разум – но не мог шевельнуться и действовать.

Коирэл свисал с браслета на руке Моринготто, безмолвный и видящий все.

Еще один колокольчик.