НЕВАДА

Я пристально смотрю на Ракиза. Его руки сжаты в кулаки, как будто он едва сдерживается, чтобы не прикоснуться ко мне. Его лицо сурово, и он смотрит на меня так, словно я — ответ на все его вопросы.

Сегодня мы оба чуть не погибли. Внезапно мысль о том, что один или оба мы больше не дышим, не реагируя на невероятную химию, которая искрится между нами… уму не постижимо.

Никаких сожалений. Если я уйду и не буду знать, каково это, когда Ракиз внутри меня, я буду думать об этом всю оставшуюся жизнь.

— Отлично, — говорю я. — Одна ночь. Но на этом все.

Он медленно кивает, а затем протягивает руку, зарывается ею в мои волосы, притягивает меня ближе и глубоко целует. Он крадет мое дыхание, и я задыхаюсь, когда он поднимает меня и шагает обратно в спальную зону.

Его руки повсюду, скользят по моему телу, под рубашкой, его теплая кожа прижимается к моей.

Я хочу большего. Гораздо большего.

— Ты будешь хотеть меня не одну ночь, моя упрямая самка. И если ты будешь хорошо себя вести, я позволю тебе взять меня.

Я смеюсь, когда он укладывает меня на свои меха.

— Ты высокомерная задница.

Он улыбается мне, и у меня перехватывает дыхание. Мне так повезло увидеть его с этой стороны. Расслабленного, игривого, каким его никто больше не видит.

Это похоже на подарок.

Ракиз нежно покусывает мою нижнюю губу, на этот раз спрашивая разрешения. Он похож на льва, притворяющегося котенком, но меня не проведешь. Но я все равно открываюсь, и он ласкает мой язык своим, издавая низкое рычание.

Я вздрагиваю от этого звука, отчаянно желая, чтобы он сделал это снова. Я хочу заставить этого мужчину сойти с ума.

Я вдруг становлюсь нетерпеливой, готовой к тому, что он окажется внутри меня. Я хватаюсь за него, притягиваю к себе и пытаюсь стянуть с него рубашку. Он издает сдавленный смешок, отстраняется, стягивая ее, а затем нависает надо мной обратно, пристально глядя.

— Ты мне нравишься в моей рубашке, — говорит он, а потом тянется вниз и срывает ее с моего тела.

Я хмуро смотрю на него.

— Это была моя ночнушка.

— Я дам тебе другую, — обещает он, наклоняясь, чтобы уткнуться носом в мою грудь.

Я резко вдыхаю, когда он берет мой сосок в рот, и вздрагиваю, зарываясь руками в его волосы. Ракиз уворачивается, ловит мои руки и фиксирует их над моей головой, мои запястья заключены в одной из его огромных рук.

Другая его рука скользит вниз, раздвигая мои бедра, а потом он смещается вниз, наклоняет голову и ласкает меня языком.

— Боже…

Он лижет и сосет, и все исчезает, кроме нарастающего давления в моей киске. Я мечусь, кричу и извиваюсь, а Ракиз продолжает лизать, растягивая мое удовольствие, пока я не растекаюсь лужицей под ним.

— Посмотри на меня, Невада.

Я открываю глаза и моргаю, глядя на него, а затем задыхаюсь, когда он скользит внутрь меня, наполняя меня так, как я и мечтала с момента нашей встречи.

Он горячий и твердый, размашисто двигает бедрами, когда толкается ко мне. Я вздрагиваю, когда он скользит одной рукой под мою задницу, наклоняя меня так, чтобы он мог проникнуть глубже, ударяя в то место, которое заставляет меня стонать. Я хватаюсь за его спину, огромные мускулы вздуваются, когда он двигается внутри меня, и мысль о его гигантском, великолепном теле, приносящем мне столько удовольствия, уносят меня за край.

Я дрожу, открывая рот в сдавленном крике, когда наступает оргазм, а Ракиз продолжает вбиваться в меня, когда еще один оргазм вырывает мой стон и я ногтями впиваюсь в его спину.

Ракиз толкается глубоко, у него вырывается почти болезненный стон, когда он опустошается во мне.

— Вау, — выдыхаю я, когда снова могу говорить. — Есть секс, а есть секс. Мы команда.

Он издает сдавленный смешок, а затем перекатывается вместе со мной, пока я не растягиваюсь у него на груди.

Мы расслабляемся в удовлетворенной тишине на несколько минут, и я почти засыпаю, когда Ракиз проводит пальцами вверх и вниз по моей спине. Я чувствую вялость и прилив сил, усталость и бодрость одновременно. Завтра я оценю последствия того, что мы только что сделали. Но сегодня вечером я просто буду наслаждаться тем фактом, что часть напряжения, в котором я пребываю каждый день, полностью исчезла.

— Тебе нравится быть королем? — внезапно спрашиваю я и тут же закрываю рот. Я не знаю, почему мне захотелось спросить, и я отворачиваюсь, готовая встать и уйти.

Рука Ракиза сжимается, как тиски, прижимая меня к себе. Он нежен, пока я не пытаюсь вывернуться.

Я поднимаю голову и сердито смотрю на него. Он улыбается мне, поигрывая бровями, и выглядит как озорной маленький мальчик.

— Если ты останешься там, где лежишь, возможно, я тебе скажу.

Я закатываю глаза.

— Во всяком случае мне будет комфортно, — говорю я, кладя голову ему на грудь.

Он смеется, его большая грудь вибрирует.

— Ты можешь застрять в пустыне на два дня и все равно не признаться, что хочешь пить, карья.

Я пожимаю плечами.

— Я такая, какая есть.

— И мне нравится то, какая ты.

— Что значит «карья»?

— Карья — свирепое животное, такое, с которым ни один воин не захочет встретиться в дикой природе. Но очень редко — если проявлять достаточную привязанность — они соизволят есть из рук воина. На это уходит много лет, но однажды прирученная карья будет всегда верна своему воину.

Я слышу улыбку в его голосе, и это заставляет меня прикусить губу. Когда мы успели перейти от ненависти друг к другу к объятиям после секса? Как Ракиз перешел от желания задушить меня к симпатии ко мне?

— Что случилось?

Я озвучиваю свои мысли, и он снова смеется.

— О, я уверен, что скоро снова захочу тебя придушить.

Я протягиваю руку и грубо щиплю его за сосок, и он бормочет проклятие, потянувшись и ущипнув меня за ягодицу.

— Эй!

— Я никогда не хотел быть королем, — говорит он, поглаживая меня по заднице.

— Неужели?

Я чувствую, как он кивает.

— Я никогда не был тем, кто хотел править. Я был бы более чем доволен жизнью воина или даже торговца. Думаю, мне даже больше понравилось бы работать с мишуа. Особенно если определенная человеческая самка, должна была в качестве наказания заниматься той же работой.

Его голос низкий и дразнящий, и я не могу удержаться от улыбки.

— Так зачем же ты это делаешь? Почему бы не позволить править кому-то другому?

— Я думал об этом. Когда мой отец умер, меня немедленно призвали в лагерь. Мой отец понимал, что, если он не позволит мне жить как воину, пока я молод, что-то внутри меня умрет. И он был достаточно мудр, чтобы понять, что король, который правит воинами, должен точно знать, что значит жить как воин. Таким образом, мне дали больше свободы, чем кто-либо одобрял, и я ценил каждое мгновение вдали от лагеря. Когда я охотился или сражался, я не был следующим в очереди на трон. Я был просто еще одним воином, доказывающим, что я такой же, как и любой другой воин.

— Но потом он умер.

Ракиз тяжело вздыхает.

— Да.

— Неожиданно для всех.

— Да. Из-за сущего пустяка. Его укусила халия — ядовитое существо. Они не охотники, но чрезвычайно территориальны — особенно если их гнездам угрожает опасность.

Все тело Ракиза напряжено, и я поднимаю голову. Он смотрит на потолок пещеры так, словно хочет совершить убийство.

— Он мог бы выжить. Если бы этот упрямый ублюдок сразу пошел в кради целителя. Но он решил, что знает лучше. Никто не знал, что произошло, пока не стало слишком поздно. Он умер в мучительных муках, без близких родственников.

Я сглатываю комок в горле. Голос Ракиза полон боли.

— А где была твоя мама?

— Мертва.

«Хорошая работа, Невада. Сделать парня еще более подавленным».

— Мне очень жаль, Ракиз.

Он кивает, и я ползу вверх по его телу, пока не могу прижаться поцелуем к его челюсти. Он, кажется, вернулся из какого-то темного места, где он только что был, потому что он скользит рукой в мои волосы, удерживая мою голову неподвижно, в то время как он собственнически захватывает поцелуем мои губы.