«Папой» здесь называли старшего прапорщика с немецкой фамилией Мюллер. Егор поначалу даже думал, что Мюллер это кличка и был удивлен, узнав о подлинности. «Папа» Мюллер не замедлил появиться и, указывая на крестики, повторил вслед за сержантом:

– Снять! Не положено!

Надо сказать, что происходили эти события в конце восьмидесятых, когда мода на ношение крестиков у безбожников достигла пика, а потому видя в них простое украшение, армейское начальство, естественно, гневалось. Однако с перестройкой устав и командование не возбраняло сего для тех, кто являлся истинно верующим. Хотя на местах, конечно, все зависело от людей.

Видя, что Егор с курносым парнишкой крестики снимать не намерены, прапорщик матюгнулся и сказал:

– Да я вас сгною, а пока домывайтесь.

После бани новобранцам выдали «афганки» и, построившись, будучи уже в военной форме, пацаны впервые ощутили себя солдатами. Это чувство было непривычным, немного не реальным, но явным.

Сколько таких ровесников Егора впоследствии не вернутся из горячих точек, навеки оставаясь молодыми и получая в награду за кровь веники из пластмассы.

Но тогда им об этом не думалось, и они радовались военному обмундированию как не доигравшие в детстве в «войнушку» и ощущали себя взрослыми солдатами.

Пришел взглянуть на пополнение и сам начальник ракетной базы полковник Масляков, будучи однофамильцем популярного телеведущего. Он также смахивал на него и внешне, имея круглое, добродушное лицо. Выслушав уставное обращение Мюллера, он спросил:

– Эксцессов никаких?

На это прапорщик ответил, указывая на Егора и курносого паренька:

– Да вот, крестоносцы у нас появились. Крестов поначипили, едрить их растудыть! Я им, сымайте, говорю, не положено, едрить. А они уперлись, не хочут, растудыть.

– Фамилия? – спросил Масляков, строго глядя на Егора.

– Рядовой Бедюкин, – ответил наш герой, покрываясь холодным потом.

– Ты, что же, верующий? – почему – то ласково спросил полковник.

– Так точно! – ответил Егор, и зачем – то добавил, – православный.

Курносый паренек тем временем стоял рядом, боясь пошевельнуться. Полковник Масляков смотрел на них добродушно, улыбаясь.

– Нехай носят крестики, – сказал он, – уставом это не запрещено. Времена гонений прошли. Я и сам куличи на Пасху в церковь носил. Лишь бы совесть за крестами была. Ясно?

Егор и курносый паренек ответили хором:

– Так точно!

– А что, – обращаясь к Егору, спросил полковник, —

ваша религия не запрещает брать в руки оружие?

– Никак нет! – сказал Егор, – мы же не баптисты какие – то. Церковь православная всегда благословляла защищать отечество с оружием в руках.

Прапорщик Мюллер, чувствуя себя оплеванным, поспешил блеснуть эрудицией и вмешался:

– А как же заповедь «Не убий»?

– Так – то про личных врагов сказано, – ответил Егор и добавил, – Люби врагов своих, ненавидь врагов Христа и бей врагов Отечества. – Так кажется, говорил Святитель Филарет Московский.

– Вот видите, товарищ прапорщик, – усмехнулся полковник, – рядовые нам уже слово Божие проповедуют. Скоро и мы с тобой молиться начнем.

– Да я уж им помолюсь, едрить – растудыть, – со злостью ответил Мюллер.

– Ну, это ты зря, – полковник Масляков усмехнулся, – Как еще в Писании сказано, – он повернулся к Егору и сам же продолжил, – Нет большей любви, чем если кто душу свою положит за други своя. Это ведь тоже про нас, про солдат, защитников отечества.

Полковник улыбался:

– Так что нехай себе крестики носят. На здоровье. С Богом!

– Есть! – произнес прапорщик, пораженный до мозга костей такими познаниями своего начальника в Священном Писании.

Честно говоря, и Егор, и курносый паренек и все, кто слышал этот разговор, были удивлены. Никто не ожидал от полковника таких слов. И хотя тот произносил их с некоторой долей иронии, все же Егору хотелось верить в искренность этого человека, в то, что он не лицемерит, желая помощи Божией своим новобранцам.

И начались армейские будни. Не буду подробно их описывать, так как не ставлю себе целью описывать солдатский быт. Те, кто был в армии, сами все видели и знают, ну а те, кто там не был, все равно не поймут. Речь о другом.

Егор Бедюкин и курносый обладатель второго крестика познакомились. Паренька звали Витек. Он радовался прошедшей встрече с полковником Масляковым и восторженно говорил Егору:

– Ну, теперь у нас вон какой покровитель солидный! Ни кто нас не тронет теперь!

Однако он жестоко ошибался. Уже в первую казарменную ночь новобранцы узнали новые армейские законы – законы казармы, которые несколько расходились с требованиями устава. Всех их молодых распределили среди старослужащих «дедов» и «дембелей», чтобы знали, у кого быть на посылках, некое подобие рабства. Непокорных наказывали довольно жестоко, внушая, что это необходимо. Мол, и вы такими будете, когда до «дедов» дослужитесь. И, действительно, нынешние «духи» в последствии меняли «дембелей» и, забывая, что сами были «духами» начинали издеваться над новым пополнением. А те, в свою очередь, над следующим и так далее и так далее, образуя замкнутый круг, иногда негласно одобряемый и офицерами, которые частенько делали вид, что ничего не происходит, считая, что таким образом поддерживается порядок. А сами сваливали свои обязанности по воспитанию молодежи на старослужащих солдат. Последние, пользуясь абсолютной безнаказанностью, глумились над «духами», «салабонами», «шнурками», «скворцами», «свистками» и прочими бойцами, всячески их унижая. Справедливости ради, надо отметить, что было здесь множество честных офицеров, исполняющих долг и борющихся с этими беззакониями. Но полностью искоренить этот «неуставняк» никому не удавалось.

Были конечно, более менее благополучные части, но были и вовсе «беспредельные». Именно такой, «беспредельной», являлась та ракетная база, на которую попали наши герои.

В первую же ночь Егора с Витьком подозвал к себе новоявленный «дедушка», со странной фамилией Дума. Фамилия настолько странная, что обращались к нему все исключительно по ней, напрочь забывая его имя. Итак, Дума подозвал их и спросил свысока:

– Вы знаете, кто вы такие?

На что Витек ответил заикаясь:

– Д – д – духи, – надеясь таким образом заслужить милость и снисхождение.

Но Думе этот ответ не понравился. Он презрительно скривился и произнес:

– Вы еще даже не «духи». «Духами» вы станете после присяги, а пока вы еще «запахи».

Егор с Витьком молчали. Затягиваясь сигаретой, и пуская дым им в лица Дума продолжал:

– А раз вы всего – навсего «запахи», то какого же кляпа вы нацепили крестики, если даже у меня, «деда», его нет?

При этом за спиной у Думы стояло с десяток здоровых бугаев «дембелей», насмешливо глядящих на наглых «сынков».

– Дались им эти крестики, – подумал Егор, а вслух сказал:

– Мы верующие, нам начальник базы разрешил.

«Дембеля» заржали.

– Ты что, дурак? – произнес Дума.

– Здесь я твой начальник. Полковника Маслякова в казармах нет. После отбоя начальником базы является Дума Дум Думыч.

При этом Дума ткнул себя пальцем в грудь и добавил:

– А ну – ка, по бырому, снял крестик. Раз – два!

Егор сглотнул слюну и проговорил:

– Не сниму, мне нельзя. Я верующий.

В этот момент дневальный «на тумбочке» сделал знак о приближении дежурного лейтенанта.

– Ладно, потом договорим, – процедил Дума сквозь зубы, направляясь к черному ходу.

Надо пояснить, что новобранцы до присяги жили в так называемом «карантине», на отдельном этаже. А потому Дума со товарищи проникал к ним со своего этажа через черный ход. «Карантин» или курс молодого бойца длился два с половиной месяца, так как сержантской «учебки» на ракетной базе не было, как в других частях. В течение этого времени старики особо не трогали молодых, но опять же, по не писанным казарменным законам, начальство их опекало. Но по окончании карантинного срока, после присяги, «дедушки» отрывались над «духами» на полную катушку. Пацаны со страхом ждали того дня, когда закончится КМБ и их раскидают по ротам да по казармам. Крестики они по – прежнему не снимали.