Подняться пришлось ни свет, ни заря, разбудил Илью еле слышный деликатный стук в дверь, словно кошка скреблась. Так обычно поступала Фиска, если хозяева утром не торопились открыть дверь спальни и наполнить едой ее миску. Но деликатности ей обычно хватало на минуту, не больше, потом Фиска начинала требовательно орать и бодать створку. «Матушка» же поскреблась в дверь еще раз, прошелестела что-то благодатное, и удалилась. Завтрак тоже не состоялся, Илья постоял пару секунд перед закрытой дверью «трапезной», прислушиваясь к признакам жизни изнутри, и вышел на крыльцо. После короткой пробежки на голодный желудок остатки сна испарились, пропали вместе с редевшим туманом, и «брата» Исидора Илья увидел первым. Тот шагал вдоль газонного бордюра, заложив руки за спину и глядя строго перед собой. Заметил Илью, шагнул ему навстречу.

– Деньги взял? Вот и хорошо, заплатить вперед надо, по уставу положено… – и повел Илью за собой.

«По уставу так по уставу» – спорить или возражать Илья не стал, уселся на заднее сиденье черной исидоровой «тойоты», уставился в окно. «Брат» завел двигатель и взял с места так лихо, что машина сперва присела на задний мост, а потом рванула вперед с низкого старта. Пролетели еще полупустые, донельзя замусоренные улицы городка, проскочили переезд под зазвеневший над головой сигнал и мигавшие запретные огни, попетляли по кривым, совсем уж неприглядным улицам, и вырвались за город. Исидор топил под двести, машина летела в крайнем левом ряду, ее заносило на встречку, но «брат» легким движением руки возвращал ее на сантиметр-другой вправо. Вопросов Илья не задавал, только смотрел по сторонам, и издалека заметил пункт назначения – аэродром прибытия располагался за притаившимися в лесополосе невысокими бело-голубыми каменными стенами, из-за которых торчала невысокая, в цвет ограды колокольня. Ворота открылись как по волшебству, человек – по виду из паломников – поклонился машине, осенил себя крестным знамением и пропал из виду. Исидор вкопал «тойоту» на площадке перед старым длинным двухэтажным строением, посмотрел в зеркало заднего вида.

– Подождать придется, – предупредил он Илью. – Ты пока тут походи, погуляй, я отца-эконома найду. Только далеко не уходи, отец Амвросий ждать не любит.

«Да пожалуйста» – Илья выбрался из машины, потянулся и пошел неторопливо по выложенной мокрой плиткой дорожке вдоль покрытых свежей травкой газонов к стене. Шаг, два, три – он остановился, принюхался подозрительно, вытянул шею. Да, так и есть, нос не подвел – от мощной каменной ограды немилосердно воняло канализацией. Словно прорвало где-то поблизости трубу, и ее содержимое привольно растекалось… Непонятно где, потому, что запах был, а содержимое отсутствовало – сколько Илья не присматривался. И работы по ликвидации аварии не ведутся, ни людей, ни техники не видно. Да тут вообще никого не видно, только кусты, деревья и разноэтажные постройки – в центре подворья и «размазанные» вдоль стен. Илья развернулся, добрался до ближайшей развилки и повернул направо, оглянулся на ходу. Нет, по-прежнему никого, только стоит в стороне от ворот «тойота», да прошмыгнули мимо нее две согнутых в благочестивом поклоне тени. Илья проводил их взглядом – не понять издалека, то ли мужики проскочили, то ли тетки, одежка длинная, темная, головы опущены, лиц не видно. Плохо дело, надо поговорить с кем-нибудь из местных, и поскорее, пока Исидор местного завхоза не привел, от него толку не будет. И еще – в сотый уже раз Илья внимательно осмотрелся по сторонам, делая вид, что изучает архитектуру «подворья». Если меркушевский родственник до сих пор здесь, то где-то поблизости должна быть и его охрана. Не взвод, понятное дело, но человека два-три точно имеются, больше – вряд ли, если что: один звонок и из Москвы кавалерия на подмогу прискачет. Но, на первый взгляд, тихо все и пусто. А где их вообще держат, психов?

Илья миновал аккуратно подстриженные мокрые кусты, обошел их и остановился на распутье. Справа за стволами тонких березок помещались новенькие домики, с приятными, в цвет топленого молока стенами, Илья даже разглядел белые жалюзи на аккуратных чистых окнах, впрочем, опущенные и закрытые изнутри. Возможно, это и есть непосредственно «санаторий», но соваться туда пока не надо, на кой черт ему проблемы. Вот появится отец-эконом, под его прикрытием и двинем. А пока лучше вон туда наведаться, к странному, неправильной формы сооружению аккурат напротив бело-голубых стен трехярусной колокольни. Илья решительно развернулся и зашагал в противоположную сторону. Сооружение приближалось, уже было видно, что впереди монумент из темно-красного мрамора, и вкопан он в центр гигантской клумбы, пока еще пустой по случаю холодного времени года. Впрочем, ее уже начали облагораживать, вон, человек спину гнет, землю копает, старательно копает, неторопливо.

Илья обогнул монумент, остановился с фасада, пригляделся. Точно плита надгробная, только… Он перегнулся через бронзовую цепь ограды и всмотрелся в золотые буквы, выбитые на камне. «Абонент выбыл из зоны обслуживания» – дальше шли фамилия, имя и отчество абонента, а так же две даты, и разница между ними давала тридцать пять лет. Эпитафия и справочные данные помещались у правого края плиты, а всю левую часть занимало изображение абонента: молодой человек сидит на капоте «мерседеса» и сжимает в руке мобильник. Одет юноша в полосатый костюм, рубашка распахнута, на груди красуется крест, да не простой, даже отсюда видно, что в мрамор вмурованы некрупные яркие камни.

«Не понял» – Илья вдумчиво прочел надпись еще раз, присмотрелся к изображению абонента и понял, что все, только что пришедшее ему в голову, ни в какие ворота не лезет, и что догадку надо бы уточнить. Хотя бы у местного «садовника» в грязных резиновых сапогах и мешковатой рясе, тоже грязной, покрытой засохшей землей и, кажется, мелкими опилками. Явно, чернорабочий, и точно не из меркушевской охраны, он просто задаст ему пару вопросов и все, это не вызовет подозрений.

– Простите, – Илья подошел к «садовнику», – я не понял… – он показал на багровый в лучах вырвавшегося из-за туч солнца мрамор. – Это чья могила?

Рабочий мельком глянул на Илью, вывернул лопатой очередной пласт земли, раздробил его на части и вогнал штык в клумбу, надавил на ребро подошвой сапога. Откинул упавшие на лоб волосы, и Илья увидел, что перед ним еще довольно молодой крепкий человек, ему нет и сорока, глаза серые, внимательные, взгляд острый, уверенный, но и только. Выражение лица такое же постно-умильное, как у всех монастырских обитателей, но руки сильные, привыкшие к тяжелому труду. Да, руки… Илья заметил, как рабочий прячет под рукава «украшенные» синими татуировками пальцы. Понятно, тот еще паломничек… А ничего странного, самый большой криминальный улов именно в монастырях, потому что там под видом богомольцев какого только сброда не отирается – все, кому надо «отсидеться», в первую очередь бегут в монастырь. Богоугодных заведений по стране сейчас развелось, как блох на собаке, и что там творится с точки зрения законов человеческих и государственных – неизвестно…

– Дима Незнайка, – ровным голосом пояснил рабочий. – Завещал себя здесь похоронить, а отец-настоятель благословил. При жизни много жертвовал на монастырь, в помощи не отказывал, если просили, вот и покоится теперь в святом месте.

Человек перекрестился набожно, и снова взялся за лопату, но Илья не отставал. Подошел поближе, спросил негромко:

– И что же случилось с этим хорошим человеком? Годков-то ему всего ничего было, я вижу, только жить да жить.

– Конкуренты проклятые погубили, – приглушенно ответил рабочий, – расстреляли его машину из автомата. И Диму, и телохранителя его, и водителя – все в «мерсе» сгорели.

«Понятно – Илья снова любовался на памятник. – Дима, Дима, чем же ты промышлял еще каких-то десять лет назад? Героином торговал, вещевой рынок контролировал, торговцев дешевой водкой доил? Кому ж ты дорожку перешел, что в собственной машине тебя спалили? А попы – молодцы, мало, что с живого и мертвого деньги дерут, так еще и с воровского общака кормятся. Это вам не свечной заводик…»