«– А были благодатные
Такие времена.
Недаром есть пословица,
Что нашей-то сторонушки
Три года черт искал.
Кругом леса дремучие,
Кругом болота топкие.
Ни конному проехать к нам,
Ни пешему пройти!»
Вот и Покровку, похоже, «черт» искал-искал и все-таки нашел к середине XX века, сжег дотла.
Большую радость доставило нам с братом Андрюшей нахождение нашей «барыни». Порывшись в книгах, мы обнаружили, что перед отменой крепостного права владела Покровкой Татьяна Александровна Савина. Правда, документы показывают, что заботилась она больше о других владениях (всего ей принадлежало шесть деревень в округе, из которых Покровка была самой маленькой). Так, в принадлежавшей ей деревне Замошье построила наша барыня суконную фабрику и кирпичный завод, а также подарила ей церковь и большой парк. Нам повезло меньше, никаких следов ее пребывания в Покровке обнаружено не было.
Дворянский род Савиных ведет свое начало от Никиты Савина, служившего капралом в Преображенском полку. В 1741 году он принял участие в дворцовом перевороте, итогом которого стало возведение на престол дочери Петра I – Елизаветы. За это он получил потомственное дворянство, вместе с поместьем в Серпуховском уезде и возможностью впоследствии жениться на княжне Куракиной. Дети его породнились с известными дворянскими родами – Волконских, Белосельских, а правнук женился на француженке со знаменитым именем, графине Фанни Тулуз-лотрек. Из всей семьи больше всех прославился его праправнук, корнет Николай Герасимович Савин, знаменитый авантюрист, среди «подвигов» которого – участие вместе с великим князем Николаем Константиновичем в похищении из Мраморного дворца оклада с бриллиантами, попытка занять болгарский престол, многочисленные побеги из тюрем и ссылок.
Главным занятием смоленских крестьян Ельнинского уезда было хлебопашество. Сеяли рожь, главную культуру здешних мест, овес, значительно меньше гречиху, ячмень, горох, совсем мало пшеницу. Пользование землей в регионе было исключительно общинное, совместное. На личных огородах выращивали незатейливые овощи для личного потребления: картофель, свеклу, морковь, лук, капусту, в меньшей степени огурцы, они плохо росли в тех местах.
Чтобы представить себе атмосферу мест проживания наших смоленских предков в начале XX века, можно обратиться к творчеству русского советского писателя Ивана Сергеевича Соколова-Микитова (1892–1975), отец которого был родом из Щекино. В детстве Иван Сергеевич приезжал с отцом в эти места. Это было и время детства моих покровских дедушки и бабушки. Воспоминания о поездках сохранились в его рассказах: «Микитовыми стали нас кликать по деду моему, дьякону щекинской заштатной церкви. В те времена стояло село Щекино в большом дремучем лесу, на берегу тихой и светлой речки Угры, и белая светилась между деревьями колокольня. Село было бедное, деревни кругом – голытьба, и кормился дьякон, как Адам, на земле: пчелами и садом. Было у деда девять человек детей. Понять невозможно, как он успел выходить, вырастить, всех выпустить в люди… О Щекине, о деде, о щекинской поэтической речке Невестнице слышал я от самого отца. Раза два ездили мы в Щекино, на его родину, на могилу моего деда. Хорошо помню эти поездки – зыбучую песчаную лесную дорогу, протянутые через дорогу узластые сосновые коренья, цветущий сухой вереск, ягоды – толокнянку, за которой, соскочив с дрожек, хожу по сухой, мягкой, покрытой скользкой сосновой хвоей земле. Помню и самое село Щекино – церковь, чай у заросшего львиною гривою седого попа, толстую матушку… Детство отца, о котором он сам рассказывал мне в наши таинственные вечера, казалось мне сказкой. Сказочным представляется мне тогдашнее отцовское Щекино с косматыми медведями, приплывавшими через реку ломать пчел на огород к моему деду; речка Невестница, в которой водились необыкновенные лини и щуки, а раков было столь великое множество, что в пору, когда зацветает на полях лен, нужно было брать с собою на ловлю большой осьминный мешок».
Километрах в десяти от Покровки находилась деревня Глотовка, родина знаменитого русского советского поэта М. В. Исаковского. Исаковские приходились нам дальними родственниками. «Бедные они только были очень, голытьба», – отмечала слегка свысока тетя Тося. Папа же гордился тем, что в годы Гражданской войны Исаковский (кстати, ровесник моей бабушки Ирины) служил под началом его отца в Красной армии и даже написал об этом в своих воспоминаниях.
Исаковский, как и мой отец, большую часть жизни проживший в Москве, писал о родных краях: «Да, я родился и вырос на Смоленщине. И хотя я прожил там в общей сложности меньше, чем в других местах, земля смоленская и до сих пор остается для меня самой близкой, самой родной. И это не потому, что я меньше люблю ту большую, великую землю, которую все мы называем своей матерью – Родиной – Родиной с большой буквы… Дело тут, по-видимому, в другом. Места, где я родился и вырос, кажутся мне самыми родными и незабываемыми потому, что там как бы осталась часть моей жизни, часть меня самого. Там – в этих смоленских местах, родилось и возникло то, что потом стало целью моей жизни, – возникла моя поэзия. Это она, смоленская земля, дала мне свои думы, свои напевы, свои слова, свои краски».
Кстати, и знаменитая его Катюша, значит, «выходила на берег крутой» на Угру, над которой «поплыли туманы» и «расцветали яблони и груши». А уж его песня «враги сожгли родную хату» победного 1945 года о возвращении солдата в родную деревню и вовсе о здешних краях:
Пошел солдат в глубоком горе
На перекресток двух дорог,
Нашел солдат в широком поле
Травой заросший бугорок.
Не о всех ли сожженных деревнях смоленской земли эта песня?
После войны старший папин брат Александр был направлен в город Тарусу Калужской области заместителем председателя райисполкома. Пост был немалый. Дали машину, обещали жилье. Сюда в 1949 году и привез Александр Иванович свое голодающее семейство – мать, сестру и брата. И тихая Таруса стала их второй родиной, а для моего поколения и единственной, связанной с семьей Фатющенковых. В интервью, данном тарусской газете «октябрь», папа вспоминал: «И Тарусу мы сразу полюбили. Здесь было тихо, чисто, уютно, светло. И была еда. На базарной площади, где теперь стоит фабрика, женщины продавали свои ряженку, маслице, творожок, лепешки, яблоки, живых кур и поросят».
Все семейные воспоминания о переезде в Тарусу – светлые, радостные, начало новой прекрасной жизни. Очень мало бытовых деталей, а если есть, то только хорошие. Быт того времени можно восстановить по знаменитому «Письму из Тарусы» К. Паустовского, напечатанному в 1956 году не где-нибудь, а в «Правде» – самой что ни на есть центральной газете того времени. Известный советский писатель, искренне любивший Тарусу и восхищавшийся ее природой, хотел привлечь внимание к трудностям местной жизни (отмечу, кстати, что ему это во многом удалось: на улучшение быта тарусян государством были выделены денежные средства).
Итак, Таруса глазами Паустовского первой половины 1950-х годов, времени, когда семья Фатющенковых только обживалась в ней. Электричества не было. В городе работала «жалкая тарахтелка», дававшая ток только 6 часов в сутки по неслыханно высокой цене. Практически полностью отсутствовали дороги, связывающие город с окружающим миром – те, что были, являлись «не средством связи между городом и колхозами, а средством (особенно осенью, зимой и весной) полного разобщения», на них ломалась и портилась самая прочная техника. Прямой автобус из Серпухова пустили в середине 1950-х годов; даже десять лет спустя мне казалось чудом, что он доезжал до конечного пункта по тарусскому бездорожью.