Князь затянул протяжную песню про пахаря, сеющего пшено и рожь, и я в очередной раз поразилась; такую и у нас мужики знают.  

- Ты уже выпустил Софью с темницы?  

- Нет. Братья сейчас выпустят. Я думаю, ей уже вполне хватило времени, чтобы обдумать свое поведение.  

-  А если она отцу сейчас нажалуется?  

- Не нажалуется. Он сам ее за попытку бунта вздернет, к бесовой матери. Так что жаловаться, напрямую не в ее интересах. Да и в княгини ей все еще очень хочется.  

- Думаешь, она еще попытается меня убить?  

- Всенепременно. Не сомневайся даже. Но и не бойся.   Мысленно, я всегда рядом с тобой. Я защищу тебя. Даже на расстояние. А всю твою еду, первой пусть пробует Луша. Ей даже с отравленной ничего не будет.  

- Доброй ночи, княже! - сказала вслух, задергивая за собой занавеску.  

- Доброй, красавица! Спи сладко. Не бойся ничего! И меня тоже не бойся!  

— Вот еще! - фыркнула насмешливо. - Волк ты чтоль зубастый, чтоб тебя бояться?  

- Ой! Ну тебя! Нашла, что к ночи помянуть! Спи!  

- Так слышали же! Выли не далече, давича.  

- Не подойдут они к избе. В круге она обережном. Спи. Или сомневаешься так, что защитить тебя смогу? А, невестушка?  

- Да, что ты, княже! Как можно? Не была б готова я себя тебе доверить, разве на отбор пришла бы?  

- И то верно. Спи, красавица.  

- Да пошлет тебе всевышний сладких снов, княже! - и уже мысленно: - по разговору князя, понятно, что он знает твою тайну. Что делать будешь?  

- Пусть знает. Мне то, что? Доказать сие, он никак не докажет, а вот жить теперь ему, раз в пять страшнее будет.   

- А ежели все-таки за дочку испугается и перебить вас всех решит?  

- Пока у него нет наследника моего княжества, он не на что не решится.  

- А если Софья нажалуется отцу, что ты с ней ложе не делишь?  

- Она давно уж не чиста, так, что доказать сие, никак не сможет. А вот я, года через полтора, два, спокойно смогу вернуть ее отцу, обвинив в пусточревстве.  

- Твой план жесток, княже. Не жалко девушку? Все ж год ее пользовал в свое удовольствие.  

— Это кто, кого еще пользовал, если разобраться. Она, сестры родной не пожалела. Она уважение к памяти ее не проявила. Она сиротке, племяннице, за все время слова доброго не сказала. Печаль ее не утешила ни разу. А мне жалеть ее прикажешь? Нет уж, как ау кричала - такое и эхо услышит.

Глава 38

Выспалась я, на удивление, просто замечательно!  

В постели незнакомого дома, мне было тепло и уютно, настолько, что проснулась я только рано утром. И то, не проснулась, князь разбудил.  

- Вставай, девица! Вставай, красавица! Тебя уж блины горяченькие дожидаются, - весело объявил, подойдя к задернутой занавеске.  

Всласть потянувшись, уловила носом сладковатый запах блинов и так и села в постели.  

- Княже?! Ты, что, сам испек блины?  

- А то ж! Я, девица, не только бояр гонять умею! Я еще много чем удивить и поразить могу. Особенно, таких как ты, красавиц!  

Последняя фраза, прозвучала как-то слишком многозначительно, но я постаралась не заострять на ней внимание, чтобы не подумать при князе о чем-то лишнем. 

- А чего ж меня не разбудил? Я б сама. Я умею.  

- Верю. Только ты в своей жизни, уже напеклась поди блинов-то и еще напечешься, если захочешь, а для меня редкий случай, когда могу спокойно, без пересудов и лишних глаз по кухарничать. Считай, что мне сие, за развлечение.  

Невольно усмехнулась.  

Значит верно, поняла, что окунуться в жизнь простого люда, для князя одновременно и отдых, и игрушка.   

Потянувшись за одеждой, очень удивилась, обнаружив на краю постели, не свое темно-зеленое платье, а длинную, красную юбку и белую удлинённую кофту, к которой прилагался красный пояс. А под одеждой нашлись еще и ярко-красные рубиновые серьги, в серебряной оправе, и кулон им под стать, вместе с цепочкой.  

Все было выполнено в обережном символе ярги.  бесспорно красиво, но для меня слишком дорого. Не хотела надевать, и привлекать к себе этим лишнее внимание в тереме, до времени, это опасно.  

Вся одежда пришлась ровно в пору, словно на меня и шилась.   

Когда выглянула из-за шторки, князь уже наливал мне в большую миску воду и сам поднес умыться. Он был без рубахи, я слышала, что он сам умывался, пока я одевалась. Я так залюбовалась его мощным торсом, переливающимся упругими мышцами, что даже и не подумала его остановить.  

Стояла как завороженная дура, и просто не могла отвести от него взгляд, пока он наливал мне из кувшина воду, брал полотенце, подходил неспешно, стоял рядом, прожигая меня своими синими очами. Неужели опять какие-то его волчьи штучки?  

- Отомри, красавица! - усмехнулся Богумир.  

Я залилась багровой краской подобно бураку и принялась неистово плескать себе в лицо, ледяной водой. Потом резко отвернулась, схватила со стола полотенце и нарочно долго им вытиралась, пытаясь взять себя в руки и перестать дрожать от его близости.  

- Ты почему комплект не надела? Не по сердцу пришелся?  

- По сердцу, княже. Да не по статусу. Не обижайся. Пойми.  

- Во-первых, это тебе за спасение племянника и это лишь малая часть того, чем я намерен с тобой рассчитаться - снова интригующая многозначительность в тоне. - Во-вторых, ты не забывай свою легенду. Ты дочь успешного ювелира и бедным твое приданное, никак быть не может. Ты должна соответствовать своему роду.  

От слов князя меня невольно передёрнуло.  

- Но это не мой род, княже.  

- Отныне твой. Да и почем тебе знать, может твой истинный, еще богаче, или и вовсе княжеский.  

- Ага, как же! С каких-то пор, княгини или княжны, своих дочерей в лес относить стали?  

- Внебрачных, с очень давних.  

- Да вряд ли. Хотя какая теперь собственно разница.  

- Человек без корней - словно лист на ветру, нигде ему нет причала.  

Слова князя, неожиданно и очень больно задели меня, он прав, как же он прав. Нет у меня ни своего причала, ни берега родного. Даже нянюшка, всегда была только няняшкой. Строго настрого запрещала звать себя матушкой, хоть в детстве, я очень этого хотела. Ведь каждому ребенку потребно называть кого-то мамой,  матушкой, но...  

- Не в моей матке ты зрела, дитя, не из моей матки ты вышла, красавица. А значит, я тебе и не матушка, милая. Да, я забочусь о тебе, люблю тебя не меньше, чем родную бы любила, но это священное слово, ты однажды скажешь, именно той самой.  

О! Как же тогда встрепенулось мое детское сердечко! Прямо запылало живительной надеждой!  

- Правда?! Она придет за мной?! Скоро?!  

- Нет, дитя, не она придет. Ты сама ее найдешь, когда подрастешь. Найдешь и узнаешь.  

Со дня того разговора, я только этой надеждой и жила. Я отчаянно вглядывалась в лицо каждой встречающейся мне женщины, в надежде увидеть родные черты, но дни складывались в года, прожитые в этом плане зря. И я, в конце концов, даже и ждать ее перестала. Мало ли? Быть может, нянюшка просто хотела меня утешить, а мать вообще умерла родами, вот родственнички и отнесли маленькую нахлебницу на съедение волкам?  

Князь подошел и аккуратно, пальцами, поднял мою опущенную голову, чтобы заглянуть в глаза, полные слез. Я старалась поднять голову повыше, чтобы они не побежали по щекам, но у меня не получилось.  

- Я не знаю, что там было и как, но, если ты позволишь, мы со Светорадой, с удовольствием станем твоим берегом. Твоей почвой. В которую ты очень прочно сможешь прорости корнями и оставить на ней свои семена. Здесь ты сможешь, стать родоначальницей самого прекрасного сада, что только видела наша матушка - планета.  

Предложение, конечно, было очень искренним и трогательным, но что-то таки не давало мне расслабиться и упасть в объятья князя, плача от счастья. Интуиция, еще ни разу меня не подводившая, буквально вопила быть настороже. Рядом опасность! И дело тут было совсем не в Софье. Скорее, в князе. Однако ж и не в том, что он оборотень. Вот как раз это, меня почему-то совершенно не напрягало. Но, я не просто чувствовала, я практически знала, что есть у князя еще какая-то тайна, которая, пожалуй, будет еще и пострашнее того, что он дважды в месяц оборачивается в лютое чудовище, живущее только своими дикими инстинктами. Именно это тревожное ощущение, пока еще неведомой опасности и не позволяло мне довериться князю полностью.