Ясновидение — проклятье, а не дар. Мне горько, что я им наделена.

— Куда ты все время бегаешь? — спросила сегодня Марта, сидя за вышивкой.

— Да так, на палубу.

— Снова к этому морячку? Как там его руки, зажили?

— Еще нет, — отвечаю я, но она понимает, что я лгу.

— Тебя искал преподобный Корнуэлл, — сказала она, отрезая ножницами нить.

— Что ему нужно?

— Хочет, чтобы ты снова вела его записи. Говорит, у тебя хороший почерк. Ты бы поостереглась, Мэри. — Она поправила непослушную нитку. — Скоро злые языки не дадут тебе спуску.

— Почему?

— Ты одинокая девушка, не замужем… И с этим мальчишкой тебе нужно вести себя осторожно…

— Мы просто дружим! Что здесь такого?

— Дело еще и в преподобном Корнуэлле. — Марта откусила нитку зубами, прежде чем начать новый шов. — Люди видят, что он постоянно интересуется тобой.

— Что?! Я же у него вроде писаря. Неужели кто-то может подумать… — я осеклась, а затем засмеялась.

— Тихо! — шикнула Марта и многозначительно обвела взглядом палубу, заполненную людьми. Ведь даже у стен есть уши. — Кое-кто считает, что он завидная партия, и более чем завидная для девушки в твоем положении.

— Да он же такой… По-моему, это все… — От гнева у меня перехватило дыхание. Но потом я взяла себя в руки и покачала головой. — Нет, он точно не имеет на меня видов. Я для него простушка. Ты ошибаешься, Марта.

— Может, и так. — Она пожала плечами. — Но я вижу, когда мужчине нравится женщина. Ну-ка держи. — Она достала несколько лоскутов из корзины и протянула их мне вместе с иголкой и ниткой. — Поможешь?

— Что это будет?

— Лоскутное одеяло. Зимы нас ждут холодные, одеяло ох как понадобится. А эти тряпки все равно ни на что другое не годятся.

Марта раньше подрабатывала портнихой. Она взяла с собой все обрезки ткани, какие у нее оставались, и сейчас расправила их передо мной. Куски темной шерсти и холста, землисто-коричневые и черные, хвойно-зеленые и синие.

— Берешь и сшиваешь вместе. Давай, у тебя умелые руки, Мэри, а кроме того, шитье убережет тебя от кривотолков. — Марта недовольно покосилась на мои испачканные чернилами пальцы. — Это куда более женское занятие, чем писанина. К тому же, если все так пойдет и дальше, глядишь, пора будет шить тебе приданое.

Она подмигнула мне, но я понимала, что это лишь наполовину шутка. Приданое! Я ни разу не думала о замужестве всерьез, только в фантазиях.

Однако Марта — моя единственная защитница, и ее нельзя расстраивать. Так что теперь я по вечерам сижу и занимаюсь шитьем, как примерная пуританка.

26.

Середина июня (?) 1659

Близится конец нашего длинного путешествия. Мы проплываем мимо череды крохотных островов. К западу от нас — гряда высоких холмов. Джек показывает мне знакомые места: остров Маунт-Дезерт, холмы Камден-Хиллс, гору Агаментикус, реку Пискатакуа. Некоторые названия индейские, другие придумали мореходы. Ветер доносит запахи деревьев, земли и зелени. Я смотрю, как вода разбивается о прибрежные скалы, покрытые темно-зеленым лесом. Отсюда суша кажется загадочной и безлюдной.

Прошлой ночью мы стояли между мысом Святой Анны и островами Шоулз, ожидая ветра, который направил бы нас в нужную гавань. Когда рассвело, слева (или справа) на горизонте показался город Марблхед, но затем спустился туман и окутал все вокруг, затрудняя наше продвижение в Сейлем. Матросы каждые несколько минут замеряли глубину и выкрикивали значения капитану. Путь на Сейлем пролегает в узком месте меж двух островов, и при плохой видимости проходить там опасно.

После полудня туман рассеялся и впервые с тех пор, как мы увидели землю, перед нами предстало поселение. Все столпились на борту и смотрели на далекие, похожие на насекомых корабли, пришвартованные вдоль причалов. За гаванью виднелись квадратные здания и треугольные крыши Сейлема.

На борту царит ликование, но я его не разделяю. Что ждет меня в этих краях? Корабль — знакомое место, он стал моим домом. Я предпочла бы остаться здесь.

Я смотрела на город с носа, когда откуда-то сверху, с канатов, с легкостью кошки спрыгнул Джек.

— Держи, Мэри, это тебе.

В руке у него лежал тот самый шиллинг, который он получил в награду за то, что первым увидел землю. Монетка была разломана на две части.

— Половинка мне, половинка тебе. Сохрани на память.

— Ты прощаешься?.. — Меня охватило отчаянье.

— Похоже на то, — он посмотрел на приближающийся берег. — Скоро причалим, у меня будет дел невпроворот.

— Но мы же увидимся в городе!

Он покачал головой.

— Боюсь, что нет. Мы утром отбываем в Бостон. Поэтому я решил, что лучше попрощаться сейчас. Потом не будет времени.

Я не нашлась что ответить. Не думала, что мы так расстанемся, и не ожидала, что это случится так скоро. Джек стал мне братом, и даже больше, чем братом. Я вконец растерялась и отвернулась.

— Не грусти. Я вернусь и найду тебя. Вот это, — он показал мне свою половинку шиллинга, — будет нашим знаком. Однажды половинки соединятся. Обещаю. Я никогда не забуду тебя, Мэри, а я всегда держу слово.

Он наклонился ко мне, но в этот момент раздался крик:

— Джек, чертов мальчишка! Вернись на пост!

Он метнулся было прочь, но внезапно передумал, повернулся и поцеловал меня. Мне показалось, что капитан усмехнулся, глядя на нас, а затем Джек взлетел по снастям наверх. Я смотрела, как он устроился на салинге, откуда выглядел крошечным, как детская игрушка. Мои губы пылали. Сжимая в кулаке подарок, я понимала, что вижу Джека в последний раз.

/ Новый Свет /

27.

Июнь 1659

Мы прибыли с утренним приливом, и казалось, нас вышел встречать весь город. Мужчины, женщины, дети — все стояли на берегу и выкрикивали приветствия.

Некоторые отправились на нижнюю палубу собирать вещи, но большинство осталось наверху, чтобы наблюдать заход в гавань. Прильнув к борту, люди жадно искали в толпе своих. Чувствовалось, как настроение меняется от эйфории к беспокойству. Все всматривались в лица на причале и переглядывались. Я спросила у Марты, в чем дело.

— Что-то не так. Не видно наших братьев, которые отправились сюда перед нами. Хоть кто-то должен был прийти встречать нас, но никого нет.

Она отошла к стоявшим неподалеку людям. Я не слышала, о чем они говорят, но голоса звучали тревожно.

На разгрузку корабля ушло довольно много времени. Старейшины и преподобный Корнуэлл первыми ступили на землю и теперь беседовали с городскими начальниками.

Наконец и мы сошли на причал. Затем настала очередь скота. Коровы и свиньи, овцы и исхудавшие лошади, спотыкаясь, выходили из трюма, моргая отвыкшими от света глазами. Их сгружали при помощи лебедки, и они беспомощно перебирали копытами в воздухе. Многие погибли за время пути, а те, что остались, стояли на суше неуверенно, будто только что родились, и испуганно кричали в общей неразберихе. Куры Марты — те, что выжили, — лежали в своей клетке неподвижной кучей.

Мне страшно хотелось вернуться на борт. Я чувствовала себя такой же потерянной, как несчастные животные. Земля под ногами казалась непривычной, свет — слишком ярким, воздух — слишком неподвижным. Даже на причале у воды было душно. Какие-то люди меня рассматривали. Больше всего мне хотелось вернуться, найти Джека — но пути назад не было. С корабля спустили последние пожитки, и матросы занялись грузом для нового плавания. Как только мы ступили на берег, мы тут же стали чужими «Аннабелле».

Семьи толпились вокруг своих бочек, коробок, ящиков и тюков в ожидании новостей. Беспокойство нарастало. Никто не знал, что делать дальше.

Старейшины куда-то ходили с сейлемскими начальниками и вернулись мрачными. Элаяс Корнуэлл забрался на бочку и протянул к нам руки. Его черный силуэт, очерченный лучами заходящего солнца, отбрасывал длинную тень.