Данир пугает, потому что у него нечеловеческий взгляд на всё, даже когда он неотличим от человека. Ему не важно с ней говорить, ему важен её запах! А для неё запах, если в нём повинны не духи – повод бежать в душ или за влажными салфетками…

Ладно, пусть запах. Запах сообщил Даниру, что он ей не противен. Она его не боится, хорошо к нему относится – это всё так. К волку хорошо относится, конечно. В доме на Лесной большой и страшный… ну, условно страшный волк легко и просто втёрся к ней в доверие…

А Данир-человек – он ей нравится? Что теперь скажет ему запах? Ну, отвращения она по-прежнему не испытывает. И что? Мало ли к кому она не испытывает отвращения! Запах человека меняется в зависимости от его эмоций – она это где-то читала, да и слышала множество раз. Если бояться собаку, она укусит, ей-де не нравится запах страха. Но чтобы мужчине вместо слов хватало запаха? Даже не смешно.

Катя попыталась вообразить, как должен вести себя Данир-человек, чтобы начать ей активно не нравиться. И не смогла. Ударить её? Наорать? Делать что-то… ну, неприличное, так скажем? Это невозможно было представить, фантазия отказывала. Игорь Николаевич, её покойный босс, был безупречен, доброжелателен, уверен в себе, он излучал обаяние. Пока она не увидит, что его сын ведет себя ровно наоборот – не поверит. Но Данир ведь тоже практически безупречен! Если забыть о том, что он притащил её сюда самовольно. Не давит, не принуждает, разговаривает. Разговаривает! Обещает даже принять её отказ! И отправить обратно через два месяца. Если так и будет, то всё это не так уж и плохо в сложившейся ситуации! Но стоит помнить, что у него особый нюх, и слух, наверное, тоже! А ещё что? Чего опасаться? Может, и не надо себя накручивать, утро вечера мудренее…

Катя проснулась оттого, что замерзла – одеяло сползло и угли в печи остыли, не мерцали алым, и в хижине похолодало. Свеча догорела, но было не темно, полумрак скорее, а чуть в стороне на стене Катя разглядела светлый прямоугольник, положенный на длинную сторону – окно? Значит, уже утро.

Она натянула одеяло и полежала немного, собираясь с духом. Память услужливо прикатила все воспоминания, и сомнения, и терзания, и всю обиду на Савериных, но думалось об этом теперь иначе – более спокойно, что ли, без надрыва. Она в неизвестном месте, мало того, она в чужом мире – если продолжать делать вид, что верит Даниру, – и изменить это не может. Её жизнь и здоровье вроде бы вне опасности. Значит, надо действовать по обстановке и надеяться на лучшее.

Говорят же, что с любой проблемой надо переспать – правильно говорят.

Пол в хижине был каменный. Вот так, обтёсанные камни, аккуратно уложенные, на мостовую похоже. Наверное, они холодные и зимой и летом, а сейчас снаружи точно не лето. Дома конец августа, а тут похоже на осень.

Свои кроссовки Катя увидела у двери, обрадовалась. Кроссовки у неё классные, удобные и ещё крепкие, хоть ходи, хоть бегай. Обувь – её пунктик, она всегда экономила, чтобы купить хорошую и фирменную. А какая тут у местных обувь, кто знает?

Возле кровати обнаружились войлочные ботиночки-чуни, новые, расшитые нитками и бусинками. Катя сунула в них босые ноги – ага, самая та обувка, чтобы в этом доме не мерзнуть! – и прошлась по комнате, огляделась. Светлый прямоугольник действительно оказался оконным стеклом, толстым, непрозрачным, с наплывами – разве что понятно, день снаружи или ночь. Печь в комнате большая, непривычной конструкции – у Кати в доме тоже осталась дровяная печка, с плитой и духовкой, бабушка не позволила её разбирать, когда проводили газ. А эта печь – не печь, а очаг какой-то, на русскую похожа, с картинок, но размером меньше и без лежанки сверху, и как на ней готовить, не очень понятно. То есть сунуть котелок внутрь, на жар – это можно, и мясо на углях печь, и овощи. С голоду не умрешь, конечно, но приготовить что-то привычное ещё умудриться надо.

Кровать… Ничего так кровать. Огромная. Можно сказать – большие нары, деревянный помост, покрытый одеялами. Вчера, когда Катя там лежала, не могла оценить размеры. На такой штуке можно спать вчетвером, да и вшестером, если потесниться чуть. Одеял много. То есть для всех, кто ночует в доме, это единственное спальное место. Правильно, не на каменном же полу…

У одной стены – сундуки в ряд, не такие, большие, с плоскими крышками, какие Катя видела у родственников в деревне – на тех запросто можно было спать. У этих крышки выпуклые, закруглённые – не ляжешь, да и сесть проблематично. Этакие сундучки для вещей, как в кино, их ещё пристёгивали на задок кареты. И сейчас такие входят в моду, можно заказать для интерьера.

Короче говоря, если Данир будет здесь ночевать, ему придется спать на той же кровати. Больше негде.

Что ещё тут есть? Стол, одна длинная скамья и несколько прочных, приземистых табуретов. На столе что-то лежит, прикрытое тканью. И ещё сероватый лист бумаги. Записка, чётким ровным почерком, по-сандански.

«Доброе утро, моя. Позавтракай. Обязательно переоденься. Узел с вещами найдёшь на кровати. Можешь выходить из дома, но не отходи далеко. Слушайся Хорта. Я пришлю к тебе Турей, это женщина из ближней деревни, поговори с ней. Она поможет и всё расскажет. Увидимся вечером. Данир Саверин».

Она перечитала записку. Переодеться, узел с вещами? Да, вроде есть такой, она случайно спихнула его на пол, когда вставала. Можно выходить? Как здорово, проведать ближние кустики точно придётся. Слушаться Хорта? Волка-сторожа?! Это ещё веселее. Она бы охотнее с ним не встречалась. А вот женщина Турей – уже очень интересно.

Под холстиной на столе обнаружился небольшой круглый хлеб, головка сыра размером с два Катиных кулака и глиняный чайник, прикрытый мягкой шерстяной тряпкой. Сыр вкусно пах свежими сливками, а в чайнике оказался напиток, похожий на чай с вареньем.

Катя хлебнула чая, не трогая пока сыр и хлеб, переобулась в кроссовки и осторожно выглянула наружу. Было холодно, может, даже слегка подморозило. Небо чистое, голубое, горы кругом – невысокие, поросшие лесом. А высокие виднелись вдали, сияли белоснежными вершинами. Что касается густых кустов вокруг, то их хватало, только выбирай. Катя выбрала ближайшие. Когда вылезала из них, чуть не закричала, нос к носу столкнувшись с волком-сторожем. Или с его волчицей? Будь они рядом, она бы отличила, по размеру, а так…

Теперь она не то чтобы испугалась. То есть, уже не ожидала, что её съедят. Волк её охранял, и она должна слушаться. Ну-ну…

Волк косил на неё взглядом, и, казалось, насмехался.

– Привет, – сказала она, – ты что, следишь за мной, жертва Красной Шапочки?

Глупые шутки – это нервное.

Волк не пошевелился, и Катя бочком-бочком прошмыгнула мимо него к дому. Ей стало не по себе. Этот зверь – насколько понятлив? И если его интеллект такой же, как у Данира, то пусть бы этот сторож держался подальше, когда она посещает кустики. Заодно вспомнилось, как она переодевалась в своей комнате, когда Данир развалился рядом на ковре и лениво на неё посматривал. А ей, глупенькой, не приходило в голову, что нужно стесняться домашнего пёсика…

Вот пусть только попадётся ей этот блохастый, она ему скажет всё!

Не этот, конечно. Тот. Который притащил её сюда, и придёт ночью.

Так, стоп. Данир днем волк, а ночью человек – потому что заколдован, то есть проклят? Да-да, она продолжает притворяться, что верит. А какой тогда был Данир до проклятья? Какое он имел отношение к волкам? Возможно, никакого, а волков этих, Хорта и его подругу, он приручил?

А если дело не в проклятье – то какое отношение к волкам имеют остальные Саверины? Айя Лидия, которая в два счёта находила белок среди ветвей и показывала Кате лисьи норы. И жадно принюхивалась к ветру в лесу. Элегантная пожилая дама. И она вроде бы обладала некой магией. С другими Савериными Катя не ездила в лес, так что не видела, как те находят лисьи норы. Алита безошибочно провела их лесом к источнику, но в этом как будто нет ничего особенного. Но почему Катю не удивляло, что айя Лидия в лесу как дома, и нюх у неё острее человеческого, иначе как она находила белок и всё прочее?