Более глубокие мотивы объединяют эту тему с некрофилией. Первым из них является садистический импульс, который может возгореться от мысли о соединении с мертвым человеком – отчасти из-за беспомощности и отсутствия сопротивления последнего, отчасти благодаря мысли, что мертвая любовница никогда не устанет от ласк, способна безгранично терпеть и остается навеки верной. Последняя мысль о ненасытности мертвых часто повторяется в литературе, посвященной вампиризму. Например, в стихах Гейне, посвященных «Доктору Фаусту»[7], где вызванному духу Елены принадлежат такие слова:

Мой опыт психоаналитической работы с невротиками показывает, что некрофильные тенденции[8]неизменно оказываются связанными с копрофильными фантазиями и фантазиями рождения. Фрейд первым отметил наличие связи между этими двумя видами фантазий (Freud. Sammlung kleiner Schriften…), и в дальнейшем существование этой связи было четко подтверждено большинством исследователей. С одной стороны, фекальный материал является неживым веществом, ранее бывшим частью живого тела, а теперь разлагающимся, – это способствует легкому установлению ассоциативных связей между ним и трупом. С другой стороны, согласно общей теории инфантильной сексуальности, фекалии являются материалом, из которого создаются дети, и, представляя собой удобрение, ассоциируются с общим принципом оплодотворения. Любовь или чрезмерный страх по отношению к мертвому телу может, таким образом, означать возврат инфантильных интересов и тягу к экскрементам. Это объясняет ту частоту, с которой в фольклоре, литературе, мифологии и распространенных поверьях возникают мотивы-близнецы: (1) мертвой женщины, рождающей младенца и (2) живой женщины, вступающей в связь с умершим мужем[9]. Интересные детали, касающиеся разработки данного мотива (которые нет необходимости приводить здесь подробно), можно найти в рассказе фон Клейста «Маркиза фон О…» Фантазии, связанные с копрофилией и рождением, могли лежать в основе его необычного предложения Вильгельмине фон Ценге бросить все, поселиться в деревне и вести крестьянский образ жизни. Хорошо известно, что после ее отказа удовлетворить это «условие любви» он бессердечно разорвал помолвку. Сэджер приводит в этой связи следующее его суждение: «У персидских магов существовало религиозное правило, гласящее, что человек не способен совершить ничего более угодного богам, чем возделать поле, посадить дерево и произвести на свет ребенка. Я считаю это мудростью, и еще ни одна истина не проникла так глубоко в мою душу. Вот что следует совершить мне, вот в чем я абсолютно уверен. О Вильгельмина, какая несказанная радость должна скрываться в убеждении, что ты выполняешь свое предназначение в полном соответствии с велением Природы». Я полностью согласен с утверждением Сэджера (Sadger, 1910, р. 62), что в этом есть скрытый сексуальный смысл. Кроме того, я замечал (хотя не уверен, является ли это общим правилом), что пациенты с таким комплексом часто проявляют поразительную нежность к объекту своей любви, наподобие матери, обожающей своего младенца; такое же чувство характеризовало последнюю вспышку «дифирамбного восторга» у фон Клейста по отношению к Генриетте, их «обмен ласкательными прозвищами граничил с сумасшествием» (Sadger, 1910, р. 59).

Далее Сэджер комментирует значение совместной смерти как «путешествия». Связь между идеями смерти и путешествия возникла в первобытные времена; вспоминаются греческие и тевтонские мифы о процессиях умерших душ, Гамлет с его «боязнью страны, откуда ни один не возвращался». С тех пор как Фрейд впервые обратил внимание, что дети очень часто воспринимают смерть как «уход», «путешествие» (Freud, 1900), этот факт получил широкое признание и служит дополнительным доказательством естественности и стабильности данной ассоциации. В случае фон Клейста в этом контексте можно упомянуть о его странной маниакальной склонности к путешествиям, которые, по мнению его друзей, были совершенно бесцельными и необъяснимыми. Здесь явственно просматриваются два мотива. Во-первых, смерть может рассматриваться как занимательное путешествие, странствие по краям, где могут открыться некие сокровенные тайны. У меня было несколько верующих пациентов, чье общее и сексуальное любопытство возбуждалось этой идеей[10]. Сэджер отмечает страстность желания фон Клейста достичь абсолютной, точной истины и приводит его высказывание: «Познание представлялось мне единственной целью, достойной приложения усилий, а истина[11]– единственным богатством, достойным обладания». Изучение деструктивной кантовской критики концепции Абсолюта и потусторонней жизни потрясло его до глубины души. Фон Клейст следующим образом описывал свои переживания: «В этом кошмарном смятении чувств оставалась одна мысль, с которой в жгучем ужасе боролась моя душа: единственная, наивысшая цель пала». Во-вторых, Путешествие можно предпринять не одному, а в компании с другим человеком, и существенное значение имеет тот факт, что в своих сумасбродных путешествиях фон Клейст поступал именно таким образом. Сэджер прослеживает эту тенденцию вплоть до детского желания восстать против отца и скрыться с матерью в неком отдаленном месте, где отец не мог бы помешать их взаимоотношениям; таким образом, на бессознательном уровне смерть вдвоем может означать бегство с матерью и, следовательно, исполнение тайных желаний (Sadger, 1910, р. 60). Маниакальная тяга к путешествиям является одним из многих побуждений, которые могут выражаться в полетах во сне[12], и в этой связи мне хотелось бы высказать некоторые предположения. Фрейд полагал, что изначальным источником подобных сновидений является приятно возбуждающая погоня за детством (Freud, 1900), и особо подчеркивал связь между телесными движениями вообще и сексуальностью (Freud, 1900; Sadger, Bd. 3). В своей психоаналитической практике я во многих случаях обнаруживал связь с различными анально-эротическими мотивами, которые могут кое-что добавить к названным выше желаниям. Сам факт, что дефекация в быту нередко обозначается словами, связанными с движением[13], указывает на существование внутренней связи между двумя темами, не имеющими, на первый взгляд, между собой ничего общего[14]. Нет необходимости приводить здесь множество аргументов для объяснения данной ассоциации.

Отмечу лишь, что если акт дефекации доставляет особое удовлетворение, он нередко достигает значимости сексуальной «проекции»[15], подобно моче и семени. На сеансах психоанализа и в фольклорных источниках (о чем я собираюсь более подробно написать в отдельной статье[16]), мне удалось собрать множество данных, свидетельствующих о том, что (а) в бессознательном это дополнительное значение сексуальной проекции и движения наиболее тесно связано с актом испускания газов[17], и (б) благодаря идее проникновения на далекое расстояние этот акт иногда рассматривается детьми как основная составляющая полового акта, который, таким образом, состоит во впускании газов в женскую клоаку. Из-за ассоциации с движением (и, следовательно, полетом в газообразной среде – воздухе) последняя фантазия, наряду с копрофильными, садистическими и инцестуозными, о которых говорилось выше, является наиболее пригодной для того, чтобы выразить любовные предпосылки совместной смерти, и я полагаю, что изучение с этой точки зрения других подобных случаев могло бы оказаться достаточно плодотворным.