Человек, манифестировавший, что он плоть от плоти «народа», в набросках к роману «Бесы» «намечает образ одного из главных положительных героев как “новую форму боярина”» [ФМД-ПСС.Т. 12. С.117]. Однако здесь стоит помнить, что, вопреки процветающему в современной России апологетическому, лишенному даже следов критического анализа достоевсковедению,
великий мастер романа Достоевский вообще не может быть признан непогрешимым. Напротив, своеобразнейшая черта его дарование – это право на ошибку, обеспечивающее ему свободу, непосредственность и горячность его художественной речи [ГРОССМАН Л.П. (I). С. 33],
– в первую очередь – добавим от себя – в публицистических текстах.
А вот мнение на сей счет представителей русского Зарубежья. Известный историк литературы Константин Мочульский[44], один из руководителей парижского объединения «Православное дело», пишет, что:
Консерватизм Достоевского – особенный; бывшему петрашевцу и каторжнику не по пути с реакционером Мещерским. Ненависть к социализму и славянофильская мечта о христианской империи привела писателя в лагерь крайне правых. Он оказался в стане врагов. Какое трагикомическое недоразумение это сотрудничество величайшего духовного революционера с издателем «Гражданина»! [МОЧУЛЬСКИЙ. С. 388].
Другой исследователь творчества Достоевского, русский эмигрант «второй волны» Д.В. Гришин, отмечает, что:
Крайности были характерны для Достоевского. В 1873 году он делается редактором одного из самых консервативных журналов – «Гражданина и в этом же году помещает в этом журнале статью под названием «Одна из современных фальшей». В ней Достоевский прославляет свое революционное прошлое, восхваляет революционеров, показывая их как лучших людей нации. Сам он решительно заявляет, что в то время был убежденным революционером. Несмотря на это заявление до настоящего времени существует миф, что Достоевский в кружок Петрашевского попал случайно, случайно был арестован, случайно на его деле оказалась надпись «Один из важнейших», случайно был приговорен к смертной казни и сослан на каторгу.
Здесь слишком много «случайностей». <…> для уничтожения мифа, приводим рассказ А. Майкова о роли, которую играл Достоевский в революционных кружках. Майков всегда был настроен очень консервативно и у нас нет оснований не верить его рассказу. Кроме того, все это подтверждается и другими источниками. «Приходит ко мне Достоевский, – пишет Майков, – приходит в возбужденном состоянии и говорит, что имеет ко мне важное поручение. – Вы, конечно, понимаете, – говорит он, – что Петрашевский болтун, несерьезный человек и что из его затей никакого телку выйти не может. А потому из его кружка несколько серьезных людей решили выделиться, но тайно и ничего другим не сообщая, и образовать особое, тайное общества с тайной типографией, для печатания разных книг, и даже журнала, если это будет возможно… Вот нас семь человек <…>. Мы осьмым выбрали вас. Хотите ли вы вступить в общество? – Но с какой целью? – Конечно, с целью произвести переворот в России».
<…> Итак, Достоевский выступал как заговорщик, думающий «произвести переворот в России», так что – элемент случайности в его аресте отпадает.
<…> В том, что существующий порядок должен был кончиться Достоевский не сомневался, но вставал вопрос как? На Западе должна быть революция, а Россию спасет от революции православие. Как видно, в этом случае Достоевский оказался плохим пророком.
<…> И вот такой человек становится редактором «Гражданина»! Понятно, что работать там ему было трудно. Отношения с издателем журнала князем Мещерским делались все напряженнее и Достоевский через год покидает журнал. Консервативно настроенные друзья упрекали его в измене, не понимая, что Достоевский никогда не был полностью с ними. Он был вечным бутовщиком против всего, что ограничивало и угнетало свободу человека.
Таким Достоевский встает перед нами и по другим воспоминаниям современников. «Говорил Достоевский очень хорошо, красиво и убежденно – пишет В. Микулич. – Он громил католичество и папство, громил гнилой Запад с его культурой и жизнью, в которой все подкопано, расшатано и не сегодня-завтра, рухнет и исчезнет… Он говорил не раз, что «нищей» земле нашей суждено, может быть, сказать новое слово миру. Он горячо верил в высокую миссию русского народа». Далее Микулич пишет, что Достоевский был далек от людей подобных князю Мещерскому и Страхову. «Какие они единомышленники?… Те любят то, что есть. Он любит то, что должно прийти. А если он так ждет, так ждет того, что должно прийти, значит он не так уж доволен тем, что есть» [ГРИШИН (I). С. 23–24].
Здесь опять-таки можно найти антиномию: Достоевский превозносит «почву» (в потенции) и одновременно не доволен тем, что она порождает в реальности.
В конфликтной ситуации Достоевский способен был и на фрондерство, что, например, имело место в ситуации с романом «Подросток.
9 марта 1874 года писатель уходит из «Гражданина», отказывается от 3.000 р. годового содержания и остается без всяких средств. В апреле он едет в Москву запродать в «Русский Вестник» проект своего нового романа <«Подросток»>. Но Катков не решается заплатить 250 рублей с листа и дает ответ уклончивый. В феврале 1874 года писатель на несколько дней приезжает в Петербург и привозит в редакцию «Отечественных Записок» первые две части романа. Некрасов встречает его «чрезвычайно дружески и радушно» [МОЧУЛЬСКИЙ. С. 398].
Роман был опубликован в некрасовском либерально-демократическом журнале «Отечественные записки» в 1875 г., что, несмотря на смягчающие ситуацию разъяснения Достоевского, в правоконсервативном лагере было воспринято как идейное ренегатство.
Интересно, однако, что консервативный антиэгалитаризм[45]Достоевского, его тесная связь с сановной бюрократией (кн. Мещерский, Победоносцев, Катков) и Двором[46], не стали, сами по себе, предметом широкого критического обсуждения в среде его современников[47]. Известно, впрочем, язвительное четверостишие сатирика-демократа Дмитрия Минаева (1873):
На союз Ф. Достоевского с кн. Мещерским
Две силы взвесивши на чашечках весов,
Союзу их никто не удивился
Что ж! первый дописался до «Бесов»,
До чертиков другой договорился.
Другое дело – истовый национализм писателя. Очень многим он импонировал: и тогда, и сегодня очень многие поклонники писателя убеждены, что:
Достоевский был русским, был предан России и беспредельно, болезненно, и страстно любил свой народ. Он выражал собою ярчайший тип русского с типичными для него общечеловеческими стремлениями [ГРИШИН (I). С. 20].
В свою очередь русские люди, не склонные к национальной чванливости и самообольщению, уже в те далекие времена, когда публицистические выступления Достоевского являлись частью актуального российского дискурса (см. Гл. IV), относились резко критически к националистическим визионерским высказываниям писателя, типа его утверждения, что русские якобы
приняли в себя общечеловеческое начало и даже сознали, что мы то, может, и назначены судьбою для общечеловеческого мирового соединения [ФМД-ПСС. Т. 19. С. 75].
Напомним, что эту идеологему разделял и Константин Победоносцев – основной протеже Достоевского при Дворе и главный идеолог Российской империи с конца 1870-х по 1905 год. Во многом по этой причине
русская правительственная жизнь конца XIX в., руководимая ближайшими друзьями и единомышленниками Достоевского, не переставала в течение целого двадцатипятилетия осуществлять принципы государственной программы, прокламированные «Дневником писателя». Ограничение прав общественного суда, наступательная русификаторская – М.У.> правительственная политика в национальном вопросе <включая государственный антисемитизм – М.У.>, охрана подрастающего поколения от социализма и атеизма – вся эта деятельность русского царизма между 1881 и 1905 гг. находится в полном согласии с политическими тезисами «Дневника» и «Братьев Карамазовых». <…> правительство последних Романовых вело свою политическую линию в духе заветов Достоевского, образ которого и лично запомнился многим виднейшим представителям династии. Политическая пропаганда Достоевского пустила корни в русскую жизнь и принесла свои плоды [ГРОССМАН Л. (II). С. 63].
