— Эстель… — неожиданно для нее начал Каэдэхара, пока улыбка расцвела на его устах, подобная цвету сакуры — нежная и ласковая, такая мягкая, что даже облака не сравняться. — Я никогда не любил тебя. — уверенные слова, холодные, как тот самый дождь за окном, или же жидкий азот в баллоне физика. Конечно же, она не могла поверить ему так просто, он всегда говорил обратно, так почему? Что могло случиться с ее дорогим Казухой, почему он так говорит? Эстель округлила глаза, смотря на него, и резко захотела отпрянуть, но теплые руки, что прижимали ее к нему, не давали это сделать.

— Н-не л-любил…? — неуверенно переспросила она, равно и нервно улыбнувшись. Он ведь ошибся? Просто ошибся! Единственное, во что ей хотелось свято верить сейчас, так это в глупую ошибку. Однако, следующее не оставило в ее голове мыслей и чего либо ещё.

Ее грудь с левой стороны, так легко пронзило лезвие. Оно без труда проникло под мягкую плоть, разрывая ее на две части, пока шло глубже, прорезая ее тело, и ломая ребра, что она слышала, как они хрустели в ее ушах.

Громкий удар молнии осветил комнату, показывая как по ножу, что торчал из ее груди, медленно капала кровь. Рык грома перекрыл ее болезненный выкрик, вынуждая пьяно смотреть в бесчеловечные глаза Казухи, которые стали мертвее рыбы. Но даже так Эстель не падала, ведь ее держала одна рука ее любимого, не позволяя упасть. Глаза девушки не сводили внимания с темных очей Казухи, что потемнели сразу после его слов. Они были мутнее болотной воды и темнее ночи, когда звёзды, что до этого украшали их, пропали. Эстель даже не могла кричать дальше, шок настолько поразил ее голову, что она молчала, приоткрыв свои пышные губки, словно немая. Кровь тонкой струйкой собралась в уголке, стекая по подбородку, пока девушка ощущала металлический привкус. Такой яркий, как никогда до этого в ее жизни.

— Ка… Зу… Ха… — по слогам прошептала она, ощущая, как сердце в груди начинает биться реже и больнее. В этот раз, вопреки всему, боль слишком туго доходила до ее сознания, видимо решив, что в последний путь ей и не нужна.

Свободная рука Каэдэхары молча прижала девушку ещё ближе, вгоняя лезвие в ее тело глубже, глядя в ее глаза с превосходной улыбкой, когда руки Эстель цеплялись за его плечи, все также боясь отпустить. В голове не было мыслей, девушка была удивительно пустой, разочарованной в себе и мире, одинокой и брошенной на произвол в руках того, кого любила больше жизни.

— Ты была хорошей игрушкой для меня. — утверждение бьёт по ее сознанию, пока слезы окрашивают щеки в блеск. Она растеряно дрожит, цепляясь за свою опору, когда в ее глазах все темнеет и мир начинает покрываться пятнами. Несмотря на все Эстель не утопала в боли, или же ужасе. Нет, физически ее тело не имело значения, а вот душа… Она болела так сильно, что перекрыла всю боль от ее тела, оставляя в там внутри остаток из пепла ее же иллюзий. Разочарование захлестнуло душу, позволяя ему проникнуть в каждую унцию ее стана, доставляя туда ощущение липкой смерти и предательства.

«Почему?»«Зачем?»«За что?»

Вопросы, съевшие ее сознание, обглодавшие ее до самых костей, как проклятые шакалы, что гнались за своей жертвой. Они изнемогали ее, добивали девушку, поражали самые больные участки, чтобы она быстрее падала наземь, становясь их пищей.

— Холодно… — все, что удалось ей выдать, когда ее тело так медленно и мучительно опускали на пол. Плоть коснулась твердой поверхности, холодной, как и ее дыхание, пока еще разряжающее воздух. Сердце Эстель уже практически не билось и ее жизнь, и сознание, вероятно заслуга шока.

Несмотря на всё, пальцы Эстель не отпускали одежду Казухи, словно она надеялась, что он захочет ее согреть. Что это все очередной ее кошмар и сейчас она проснется в одной кровати со своим милым ронином, прижимаясь к его груди. Он утыкается носом в ее волосы, а потом тихо шепчет ей доброе утро и привычно нежные хайку о ее красоте, любви к ней или же обо всех своих чувствах. Ещё ни разу до этого он не повторился, ведь это было его строки о ней… Так почему он так резко ее разлюбил?

— Тише… Это просто смерть. — холодный голос Казухи был хуже, чем что-либо ещё, он пускал озноб по ее телу, когда сама Эстель словно утопала в горе из снега и льда. Внутри нее рос айсберг, который угрожал выйти наружу, с каждым мгновением. — Я никогда тебя не любил… Ты была простой игрушкой, а это был красивый спектакль. Ты моя лучшая кукла, милая Эстель. — когда на его красивом лице появилась такая родная ей улыбка, в груди стало больнее, чем от ножа и девушка с последними усилиями протянула руку к его лицу, с болью и отчаянием подарив ему последнюю улыбку.

Пальцы коснулись его кожи, проглаживая очертание лица, словно показывая, что она всегда любила его, нежнее и сильнее всего в этом мире. Это было больно, но погибнуть на руках любимого, хоть и от его же действий, было не так плохо для нее, чем и вовсе остаться без Казухи и мучатся всю свою жизнь.

Ее веки накрыли мутные алые сферы, когда последний вздох покинул ее губы. Несмотря на все Эстель ни о чем не жалела. Она явно была рада погибнуть на его руках, ведь даже если не он, она любила его искренне, всем своим наивным и безотказным девичьим сердцем.

В этот же миг на щеку девушки приземлилась капля, что смешалась с ее слезами, скатываясь по ланите. Казуха плакал. С его гранатовых глаз текли слезы боли и отчаяния, разочарования в самом себе, его жизни и существовании. Его руки дрожали, пока тело застывшее сидело на месте. Он убил последнего человека, которым дорожил. Это его руки были в крови его любимой, несмотря на то — кто это делал. Мгновение, и за его спиной показался человек в белом одеянии, как в Греции, когда лицо было подсвечено светом, скрывая лик. Глаза Казухи прояснились, блики отобразились в них, при новом ударе молнии, пока юноша смотрел на тело его возлюбленной с ножом в груди, который ввел сам. С дрожащими губами он поднял свои руки, глядя, как по ним стекают струйки крови, и взор Казухи пропитался паникой и страхом. Его крик, такой надорванный и разбитый, как муранское стекло прошел по дому, когда он резко обхватил ее плечи, начиная трясти тело с судорожными всхлипами и мольбами:

— Эстель! Пожалуйста, очнись, прошу тебя! — его голос вышел на высокие ноты, словно юноша вот-вот ударится в истерику, но это уже было так. Если бы не темнота, каждый бы видел дикий ужас в его очах, резко потерявших жизнь. — Не надо… Умоляю… Открой свои глаза… Прошу… — с каждым словом его тон терял силу, опускаясь до скулежа дворовой побитой жизнью собаки. Потерянный, маленький щенок. Конечно же, Эстель больше не слышала его, и от этого Казухе было хуже, он понимал, как это было больно, когда он убил ее… Даже если это был не он, но его возлюбленная умерла от его руки.

— Вы странная пара. — голос человека с аурой света был спокоен. Он потрепал Каэдэхару по голове, словно тот и правда, был исполнительным псом, что ж для него это было так. — Я даже позволю упокоиться вам вместе во имя рая. — последние слова, что он проговорил щелкнув пальцами, когда на теле Казухи появилось куча ран, что тут же начали кровоточить, окрашивая одежду в алый, как в ее сне…

Голова Казухи кружилась, но даже так, паника и боль в душе разъедали его тело сильнее травм, ведь он убил ее… Свою единственную любовь, которую клялся сделать самой счастливой, а ведь самураи никогда не нарушают своих слов.

Даже тогда, когда он шел домой, уверенный в том, что Ал обо всем позаботился, Каэдэхара прихватил с собой пару клиновых листов и небольшой особенный подарок, в надежде сказать ей:

«Ты станешь моим кленовым листом?»

Да, это было завуалировано, несколько странно, однако под стать ему и его родине. Эстель явно знала, как он любил смотреть на уже покрасневшие листы клена, она должна была понять его. Чтобы, наконец, стать семьёй, как хотели они.

Если бы он мог Казуха бы уже рыдал в голос, а не безвольными слезами, понимая, что это конец. Хотя он не боялся его, только надеялся, что там, в загробном мире, для их пары будет общее место. Глаза Казухи помутнели сильнее, чем раньше, когда неизвестный упёрся руками в его голову.