В кивере, кроме обычных стрел были и те, к которым были примотаны пропитанные ворванью тряпки. Он не только охотился на глубоководных, он был готов к атаке в любое время.

Тем более, что случались они с завидной регулярностью. Их становилось больше, и планы их тоже были всё лучше, но и Пятый не стоял на месте. Он думал, как они, он знал их. И с каждый днём, он становился всё быстрее и сильнее.

Ещё ни разу они не застали его врасплох.

И стоило клекотанию и шлепкам перепончатых ног раздаться из темноты, Пятый тут же сунул один из болтов в огонь, поджигая промасленную тряпку и выстрелил в заранее выложенный из тряпок и ворвани круг. Вокруг него и его скромного скарба поднялась стена огня, и теперь Пятый был готов к бою.

Стрел у него было немного. В мире древних почти не осталось из чего делать новые, и после каждой охоты он собирал те, что остались целыми, протирал их и снова складывал в кивер.

Поэтому арбалетом он расстреливал столько глубоководных, сколько мог — и ни одна стрела не проходила мимо цели. А потом, отбросив одно оружие в сторону, Пятый брался за топор.

Он отточил свои прыжки во пространстве до совершенства, и перемещался быстрее, чем его успевали заметить. Синяя вспышка и удар топора, ещё синяя вспышка, и снова. Иногда, конечно, он останавливался, чтобы посмотреть в немигающие рыбьи глаза и подмигнуть им, прикрикнув щелчками и бульканьем:

— Такие глубокие познания в космических науках, а дойти до простой мысли начать меня избегать вместо того, чтобы бежать мне на встречу так и не додумались, — и исчезнуть снова.

Он крушил хрупкие черепа и кости, разрубал их на части, и пачкался в серебристой жиже, которая была у них вместо крови, и не давал им передышки.

Только одного из них он пощадил. Последнего. Израненного и обожённого, он сбросил его в тёмные воды, шепнув ему перед этим:

— Я убью вас всех до единого, если вы не оставите меня в покое.

И только тогда вернулся в круг огня.

Огонь не догорел и к утру, но Пятого это уже не касалось. Он собрал жир, чтобы потом перетопить его в ворвань, и стрелы. Закинул рюкзак на плечо, обнял Долорес и перенёсся с ними прямо в спрятанную у лестницы лодку с остатками вещей.

Они выплыли в очередной серый день через окно. Рука в руке, под тихий плеск и шум работающего на ворвани мотора.

Когда ему исполнилось восемнадцать, Пятый решил, что пришло время заглянуть под воду.

— Зря я раньше об этом не подумал, — он оставил ботинки и одежду сложенной ровной стопкой возле Долорес и опустился на ступеньку ниже. Вода за эти годы поднялась на пару этажей, и Пятый планировал начать с малого. Сначала спуститься на этаж, потом ниже. Как и раньше, шаг за раз.

Вода была ледяной, и Пятый стиснул зубы, чтобы не выдать своего желания развернуться и отказаться от этой затеи.

— Зачем тебе вообще под воду?

— Потому что они живут в воде, верно? Значит в воде будет больше полезного, — Пятый пожал плечами и спустился ещё на ступеньку.

— Во-первых, милый, они живут намного, намного глубже чем два затопленных этажа. Во-вторых, они живут под водой. Ты будешь на их территории. Понимаешь, к чему я клоню?

— Детские шажки, — Пятый пожал плечами. — К тому же мне дыхания не хватит спускаться на большую глубину. Если только мы не найдём акваланг, или типа того, — Пятый спустился ещё на два шага. А потом, не дожидаясь новой реплики Долорес, ушёл под воду.

Он не плавал — как плавают в бассейне или реке, без лодки — с тех пор, как оказался в зловещем будущем. Тёмная вода пугала, как пугали когда-то глубоководные. Она была такой же непроницаемой, как тьма ночью.

Вернее, она казалась такой.

Стоило Пятому дать тёмной воде сомкнуться над ним, как оказалось, в ней он видит лучше, чем при свете дня. Всё вокруг было таким отчётливым, будто его пропустили через фильтр резкости, и Пятый видел всё.

Каждую мелочь.

И каждый глиф, начертанный на стенах. Он ликовал — первое же погружение принесло ему что-то новое, и замерев напротив надписи, он пробежался по ней взглядом несколько раз. А потом вынырнул, поднялся по ступенькам и натянул на голые плечи свою непромокаемую куртку. Откинул мокрую чёлку назад — стрижка была неровной, потому что делал он её сам.

— Тебе понравится, — он обернулся и посмотрел на Долорес. — Серьёзно, понравится, — он рассмеялся, дрожа от холода. — Там написано «Берегитесь последнего человека».

— Неплохо.

— «Неплохо», — Пятый хмыкнул. Потянулся за одеждой, начал одеваться и переместился поближе к включённой плите. — Мне точно нужно будет добыть акваланг. И, думаю, подводное ружьё.

— Ты когда-нибудь остановишься, милый? — Долорес коснулась его щеки. — Мы уже пять лет в пути.

— Ты же знаешь, что пока я не найду способ вернуться домой, я не остановлюсь, — Пятый коснулся её щеки в ответ. — Я должен вернуть нас в безопасность, любовь моя.

И снова не стал дожидаться её ответа, а притянул Долорес к себе и поцеловал.

Теперь он открывал для себя не только мир над водой. Он покорял и тёмные воды. Находил подсказки на стенах, тайные отметки и так узнавал, где можно найти что-то полезное, и выбирался на поверхность уже зная, куда двигаться дальше.

Когда ему стукнуло двадцать, он и вправду нашёл лёгкий акваланг и спортивное гарпунное ружьё. Вооружённый, он смог уходить под воду глубже, и теперь его поиски перестали быть такими рассеянными и рассредоточенными. Он не подбирал огрызки и обрывки чужих знаний, он знал где и что искать.

И он учился. Знал всё больше, сиял всё ярче, видел всё отчётливее.

А в двадцать один он убил своё первое чудовище — не силой проб и ошибок, а изучив этот вид, разузнав про его слабые точки. Пятый просто заточил свой топор и использовал свою силу. Неповоротливый монстр с тонкими, хрупкими руками, не успевал его поймать или ударить, задевая только по касательной. Он был не первым, кому удалось Пятого ранить, но его это не спасло. Он всё равно стал первой тварью, умершей от его руки — Пятый отрубил все его шесть рук с шестью тонкими, длинными пальцами, по шесть суставов на каждом, и ослепил его, метким выстрелом стрелы с горящей вымоченной в ворвани тряпкой прямо в один из глаз. Морда у твари была крепкая, но глаза — как и у многих других, были слабым местом.

Она рухнула в тёмные воды, и тёмные воды сомкнулись над умирающим монстром, и Пятый не мог сдержать ликующей улыбки.

Конечно, оставленные тварью раны заживали долго, но его послание глубоководным было всё яснее.

Этот мир принадлежит не им одним. И если понадобится, он будет убивать их богов.

Пару раз Пятый просыпался, потому что ему становилось тепло. Словно через него проходила волна тёплого воздуха, полного ароматов еды и благовоний. Пятый открывал глаза и озирался растерянно. В темноте никого, кроме него с Долорес не был. Только они вдвоём на своём островке света. Посреди нигде.

Пятый нащупывал в темноте руку любимой и сжимал её, как спасительную соломинку, сворачивался калачиком рядом и зажмуривался. Темнота была снаружи, и темнота была внутри него.

И тогда приходил голос. Голос знакомый и незнакомый одновременно. У Пятого сжималось сердце, так больно было его слышать.

Будто бы кто-то звал его домой. Тихо, но настойчиво.

По имени — по его настоящему имени, а не по именам, которые давали ему глубоководные.

— Пятый! — звал его голос на человеческом языке. Без булькающих звуков. Без щелчков. На родном ему английском, певуче.

И Пятому казалось, что его за этим голосом тянет. Будто к пальцу привязана ниточка, и кто-то тянет его и тянет, и зовёт, чтобы он вернулся… А он не знает, куда идти.

Долорес знала, что с ним. И гладила его по волосам, пока Пятый не проваливался обратно в сон, в котором не было голосов, а только мёртвые братья и сёстры.

И ноющая, непрекращающаяся боль.

А когда оказалось, что он застрял в тонущем мире на долгие десять лет, Пятый нашёл их храм. Ему пришлось опуститься низко под воду, вооружившись одним только ножом, и рискнуть жизнью, чтобы достать древние и столь важные ему манускрипты.