Едва Булгаков перелил обжигающую жидкость себе в рот, старший забрал у него стакан, налил себе и глотнул залпом. Пока Антон с выступившими на глаза слезами ковырялся в портфеле и жадно сосал мочёное яблоко, капая себе на брюки, Ломоносов молодецки нюхнул рукав и медленно полез во внутренний карман, вынул измятую пачку болгарских сигарет «Стюардесса», выщелкнул сигарету, закурил, удовлетворёно пыхнул. Потом засунул пачку обратно, нашел руку Антона, вложил ему в ладонь что-то и сжал. Булгаков моментально покраснел и начал всовывать сложенную бумажку обратно.

–Ты что- дурак? – строго спросил Виктор Иванович, сверкнув очками. – Дурак?

–Нет, не дурак. Но…

–Твоя доля. Ну, хули вскакиваешь? Спрячь и не елозь.

–Нет! Виктор Иванович, я не могу. Нетрудовые доходы! Заберите…

–Сейчас! Комсомолец, блять. Спрячь, я сказал! – прикрикнул старший. – Сказано- твоё, значит, твоё. Самый что ни на есть трудовой доход, только без налога государству. Экий ты мудак, Булгаков. Всю жизнь на зарплату жить собираешься?

Антон угрюмо отвернулся и брезгливо спрятал бумажку,  не глядя на неё и не  разворачивая. Ломоносов повеселел.

–Так-то лучше. Ну, проскочила первая? Эта самая трудная, дальше лучше пойдёт. На-ка ещё соточку… Ёбнул? Ну вот, молодец…

Хлебнув ещё полстакана, Антон моментально ощутил тепло, прилив сил и необыкновенную ясность мышления. Он скушал пару вафель, вытер с губ крошки и закурил. Рядом сопел и дымил сигареткой Ломоносов. Дождь давно перестал, и в парке уютно темнело.

–Слушай, хорошо, что мы в этот гадюшник не пошли, – заметил он. – Вот же хуйня какая вокруг творится – не посидеть нормально, не выпить… Так что, говоришь, Самарцев тебя ругал?

Антон вкратце рассказал о разговоре с доцентом. Виктор Иванович выслушал не перебивая, только сигареты менял часто, прикуривая одну от другой и щурился.

–Я давно замечаю, что Аркаша-карьерист Петрухе жопку лижет, – проговорил он,– но чтобы так старательно… И Гиви за него теперь вступается, хотя сначала только плевался. Это интересно. Всяких уродов я видел в хирургии. Но чтоб так нагло себя вели…

–Послушайте, Виктор Иванович, в чём здесь дело? Откуда такой неограниченный блат?– очень сильно оживился Булгаков, всем корпусом разворачиваясь к своему учителю.– Ну учатся у нас сын нашего декана, дочка профессора Карпенко с кафедры урологии. Ну, не без заносов ребята, но не борзеют. А вот откуда этот Горевалов? Что он не институтский, то есть не сынок никого из профессорско-преподавательского состава, мы уже выяснили. Но откуда он тогда?

–Похоже, орудует очень серьёзная мафия…– медленно проговорил Ломоносов. – Я не знаю. Фамилия неизвестная, ни у кого из центрового городского начальства такой нет.

–Может, он непрямой родственник…

–Может. Но всё равно странно – сейчас влиятельными родственниками хвастаются на всех углах. А хули ж тогда он скрывает?

–А если они из КГБ или из партйных сфер? Там же все засекречены.

–Не до такой степени. Сейчас гласность, Антон. Да и чего скрывать, даже если и из КГБ? Да пиз@дни он такое кому-нибудь по секрету, так завтра все знать будут, только молчать-бояться. Нет, тут что-то не то. Впрочем, х… с ним, – Ломоносов скривился и начал возиться с бутылкой. – Хирург только из него гавённый получится, как бы Сам и Гиви не шестерили.

–Но если давать оперировать, то быстро ведь руку набьёшь? За два года, наверное, можно,– ревниво заметил Антон.– Вон, в 3-й хирургии Емельянов младший, интерн, сын заведующего. Так батя его натаскивает, на все свои операции берёт, первым. Толик хвастался, что уже сам торакотомию делает…

–Чего? – остановился Ломоносов и уставился на Антона. -Ты в цирке был?

–Где? В цирке? Был в Москве в детстве…

–Видел там номер – медведь на коньках?

–Видел, по телевизору.

–Значит, можно медведя научить на коньках кататься?

–Можно…

–А чемпионом по фигурному катанию такой медведь стать может?

–Не может.

–Вот так и наша профессия. Оперировать обучить можно – натаскать, вдолбить, отшлифовать технику. Хули, если руки есть. Одну только вещь нельзя сделать – сделать дурня хирургом, ибо хирург- это чемпион…

–Так, граждане, распиваем? – раздался звучный радостный голос.– В общественном месте? Сержант Крапивин. Документики попрошу ваши.

Рядом с «пьющей» скамейкой незаметно появился рослый, румяный милиционер с рацией и кобурой на ремне. Картинно отдав честь, он протянул руку в перчатке за документами. У Булгакова неприятно засосало под ложечкой. Ещё не хватало! Вот и попались. Сейчас мент узнает кто они и откуда, а потом на институт придёт письмо о распитии студентом Булгаковым спиртных напитков в общественном месте. Дальше последует вызов в деканат, проработка на комсомольском собрании… диплом вдруг показался Антону далёким, как никогда и весьма призрачным.

–А в чём дело, сержант? – высокомерно спросил Ломоносов. – Мы, кажется, сидим тихо, не нарушаем, в кустах не ссым.

–Портфельчик ваш откройте. Не хотите? Тогда документики. Или пройдёмте в отделение, оформим протокольчик.

Ломоносов засопел и снова полез во внутренний карман, порылся там и протянул милиционеру какой-то документ в обложке.

–Ты посмотри повнимательней, – попросил хирург. – Там всё написано.

Сержант перелистал записную книжку, нашёл какой-то листочек, незаметно вынул его, спрятал в карман. Улыбнувшись, он вернул книжку владельцу, снова взял под козырёк.

–Всё в порядке, товарищи. Показалось. Пока сидите. Только не засиживайтесь – у меня через час смена.

–Поняли, сержант. Сейчас закончим…

Милиционер повернулся и пошёл дальше по аллее. Ломоносов хмыкнул.

–Во бля, жизнь настала, – вздохнул он. -Ещё хорошо, что нам служивый попался, четвертак, сука, взял. Но с этими ещё хоть как-то договориться можно. А вот если б дружинники- то всё, хана. От тех не откупишься. Друг на друга стучат… комсомольцы. Эти б в отделение поволокли.

–Виктор Иванович, – тихонько спросил Булгаков, всё ещё не веря, что опасность уже позади, – вы ему что, двадцать пять рублей дали?

–А сколько ты бы дал? Десятку – мало. Нет, десятку он бы взял, только сидеть бы здесь не дал, погнал. А так он нас ещё час поохраняет. Деньги, сука. За деньги сейчас всё можно.

–Не всё, – сердито ответил Антон. – Деньги не делают нас.

Ломоносов иронично глянул на младшего товарища, презрительно усмехнулся.

–Эх ты, комсомолец! До чего ж у молодёжи мозги засраны. Думать надо больше, смотреть по сторонам и думать. Не думаешь ведь ни х… Всё коммунизм строить собираешься.

–«Всякое умаление социалистической идеологии, – не то в шутку, не то всерьёз, процитировал основоположника Булгаков, – влечёт за собой наступление идеологии буржуазной»…

–Ладно, давай ещё по пятьдесят – что-то холодно становится…

Новая порция пятизвёздочного коньяка помогла быстро забыть о неприятном инциденте. Снова закурив, заговорили «о бабах». Ломоносов поинтересовался, почему Булгаков до сих пор не «трахнул» Краснокутскую.

–Хоть я уже старый, но с ней без целлофанового пакета говорить не могу, – признался Виктор Иванович. – Мозгов нет, но девка ядрёная. Ты ей нравишься. Кинул бы палчонку- и тебе веселее, и ей радость. И всему коллективу развлечение.

–Виктор Иванович, а зачем пакет целлофановый?

–Драчить, – без тени смущения признался пятидесятилетний доктор. -Она же настоящая провинциальная секс-бомба в белом халатике. Мне уже не светит, не даст, а тебе как два пальца. Кстати, у неё своя квартира на Героев Сталинграда – знаешь?

–Да знаю, она как-то говорила…

–Ну так что ты время теряешь? Ты уже без пяти минут врач! Хирург!! Давай засаживай ей и волоки её в загс, пока другие шустрее не оказались.

–Жениться?! Виктор Иванович, вы серьёзно?

–А что? Велика важность! Честная, порядочная девушка. Ну не понравится тебе семейная жизнь- разведётесь, делов-то. Главное, у тебя прописка в К… будет.

–Жениться ради прописки?! За кого вы меня принимаете?