–А я тебе скажу совершенно точно – не племянник! И никаких родственников у него в местной медицине нет!– возразила Девяткина.– Он вообще со стороны откуда-то.

Интерн, допив кофе, начал подниматься, и на его стул остающаяся троица сразу же бросила сумки- занято.

–Ну кто он тогда? Из «торгашей»? Сынок директора овощной базы?– презрительно хмыкнул Антон.– Принц Калаф из оперы Пуччини?

–Может, из КГБ? – предположил Ваня и сам немного ужаснулся. Произносить грозную аббревиатуру вслух, даже среди абсолютно своих, было довольно рискованно. -Или из космонавтов? А что- сытый, мордатый…

–Ребята, хватит,– оборвала Лена.– А то допредполагаетесь. Ясно, что доктор Горевалов- «блатота», и очень мощная. И лучше не знать, почему блатота-меньше знаешь, крепче спишь. Я одно знаю- этот мальчик твёрдо решил стать хирургом. И он им станет, причём в кратчайшее время. И мешать ему не стоит. И не трожь гавно- есть же хорошее правило…

Студенты на несколько минут замолчали и принялись усиленно поедать свои порции.

–Всё, молочная сосиска закончилась!– крикнули с раздачи.– Больше сегодня не завезут! Завтра пораньше приходите!

Очередь, разочарованно загудев, начала распадаться и расходиться. В буфете стало свободнее.

–А Лом- он сам-то кто? – решился спросить Агеев.

–Хирург, – кратко ответил Булгаков. – Но с большой буквы.

–Это я и сам понимаю. Огнестрел у него здорово получился…

–У нас, – поспешил поправить Антон, – это я Виктору Ивановичу тогда ассистировал.

–Ну ты вообще этот… доктор Живаго, – подколол Агеев.

В чём был «прикол», не знали, впрочем, оба. Откуда этот Живаго, положительный он персонаж или нет, ответить никто не смог бы. Но ясно было, что персонаж это сомнительный и вполне годный для дружеской шутки.

–Гигант мысли, отец русской демократии. Но правда, он что, в самом деле доктор наук?

–А что, ходят и такие слухи? – насторожилась Девяткина. – Чего только не придумают.

Булгаков доел вторую порцию, поставил опустевшую тарелку в другую тарелку, взял стакан с кофе. Это был растворимый кофе- цикорий, недокипевшая вода, сухое молоко и немного сахара- комнатной температуры. Отпив большой глоток, он ответил:

–Насчёт доктора наук не знаю, но у него зарплата на 90 рублей выше, чем у всех хирургов тут, включая Гиви. Доплата за учёную степень. Так то, что Ломоносов работал в каком-то московском секретном институте старшим научным сотрудником- точно. А СНС меньше чем кандидатом наук быть не может.

–Почему в секретном?– сразу уцепилась Лена.

–Ну, может, и не в секретном, точнее, не в очень секретном. Мне название «Клинический институт экстренной хирургии», например, ни о чём не говорит. К тому же не очень понятно, где он находится – в Москве, но какой-то почтовый ящик…– почти шёпотом проговорил Булгаков и тоже огляделся по сторонам.

Они никогда раньше не беседовали на подобные темы. Вообще-то студентам всегда было о чём поговорить. А подобных тем, таких, которых лучше никогда не затрагивать, они все пять лет учёбы избегали. Но почему? Присяг и подписок с них никто не брал, а вокруг появлялось столько интересного…

–А почему ты так решил? Может, и есть именно такой институт? – возразил Агеев. – Вроде «Склифософского».

–»Склифосовского» он и есть «Склифосовского». «Налетел на самосвал, в Склифосовского попал», – пояснил Булгаков. – Обычная городская экстренка мирного времени. А там, насколько я понял, идёт всякая экстремалка – завалы в шахтах, падения самолётов, аварии ядерных реакторов и подводных лодок, огнестрельные и минно-взрывные ранения. Медицина катастроф… А никаких катастроф в СССР нет и быть не может. Теперь ясно?

–А. Чернобыль, «Нахимов»…– сообразил Агеев.

–Я так понял, Виктор Иванович и в Афгане несколько раз был, – добавил Антон.– Там ведь настоящая война уже несколько лет, второй Вьетнам. И этих огнестрелов видел…

–А, так вот оно что…

–Только никому! Всё это только мои догадки, ничего мне конкретно Ломоносов не рассказывал,– предупредил Булгаков. -

–Понятное дело. А вылетел –то он за что оттуда? Небось получал хорошо- научная работа, жил в Москве…

–Кажется, аморалка, – хмуро ответил Антон. – У него же сейчас молодая жена, врач- терапевт. Ей лет 27, ну, тридцатника нет ещё. Красивая…С прежней-то он развёлся. Из-за этого, я думаю, он и из «ящика» своего вылетел. Там ведь чуть что, если облико морале не канает, держать не станут…

–А ему сколько? – спросила Лена.

–52.

–…

Студенты замолчали. Буфет почти опустел. Техничка начала понемногу вытирать со столов и ставить на них перевёрнутые стулья. Пора было идти в учебную комнату. Субординаторы начали вставать и относить грязную посуду на мойку.

–Только никому, – ещё раз серьёзно предупредил Антон.– А насчёт Петрухи – фигня всё. Ну блатной, ну и что с того? Любой блат не всеобъемлющ. Наглая морда и ничего больше. Пусть отсосёт…

-12-

«Время обновления требует решительного искоренения спекуляции, взяточничества, воровства, хищений, пьянства. Вступивший в действие Указ президиума Верховного Совета СССР «Об усилении борьбы с извлечением нетрудовых доходов» особо подчёркивает роль сотрудников внутренних дел в этой нелёгкой борьбе».

(Советская пресса, октябрь 1986 года)

На кафедре госпитальной хирургии Наде Берестовой нравилось всё больше и больше. Этот внезапно заболевший Гафнер, об отстутствии которого вся их группа так сожалела вначале, заболел очень кстати. Самарцев взялся преподавать им основы как положено, и было видно, что без необходимого минимума хирургии с кафедры не уйдёт никто из гинекологов. Лекцию он прочёл кратко, сжато, но очень насыщенно. Потом очень кстати провёл клинический разбор- случай и в самом деле был очень демонстративен. И на обед отпустил вовремя, на несколько минут раньше, так что их группа была самой первой в буфете и смогла пообедать без проблем.

–Интересно, подтвердится ли диагноз на операции?– спросила Галя. – Очень бы хотелось посмотреть.

Надя кивнула. Её саму эта мысль необычайно занимала. Перед глазами всё стояла эта девочка со «страдальческим выражением лица», как писали в старых руководствах. Действительно, что же там? Деструктивный аппендицит или внематочная беременность? Вот был бы номер. Хотя гинеколог и отверг всё «своё», второй вариант по мнению Нади не исключался. Ангельский вид пациентки не мог обмануть её намётанный глаз.

–Хорошо, если б он и взялся оперировать, – добавила Галя.– А то перекинет её дежурному- бегай, ищи по всем этажам.

Подруги решили обязательно пойти на операцию. До сих пор они пару раз видели аппендэктомию на предыдущих кафедрах Общей и Факультетской хирургии, но оба раза больные к их приходу уже были разрезаны и хирурги без комментариев вытягивали в рану слепую кишку с воспалённым червеобразным отростком. Но чтобы вот так, сначала осмотреть больную, а потом уже взглянуть на операцию…это выглядело чертовски заманчиво.

Бегать по этажам в поисках больной не пришлось- Аркадий Маркович, собрав студентов, сразу же объявил, что сейчас сам пойдёт оперировать, и пригласил «желающих» поприсутствовать. Несмотря на такую благожелательность, последних отыскалось немного – Надя с Галей и Серёжка Говоров. Тот, хоть и числился в группе хирургов, и в отделении должен был бы ориентироваться как рыба в воде, выглядел неприкаянно, болтался без дела и охотно составил обеим подружкам компанию. Остальная часть их группы была отпущена на «самоподготовку»– это значило, что студенты могут теперь тихонько удалиться с глаз и не мешать врачам заниматься своим делом.

Несмотря на то, что операция готовилась здесь же, во 2-й хирургии, без аборигена Говорова обеим гостьям- Берестовой и Винниченко- пришлось бы трудно: оперблок был огромен, и найти в нём нужную операционную было крайне затруднительно. Вдобавок везде шныряли операционные сёстры с закрытыми масками личиками, особы повышенной стервозности. Те только и следили во все глаза за новенькими студентами и были всегда готовы сделать замечание- там у вас волосы из- под шапочки торчат, там шерстяной свитер из-под халата виднеется, здесь слишком близко к стерильному подошли. Накрашенные ногти Гали, накрашенные итальянским лаком, их особо бесили, но для замечания не было формальных причин.