– О да, думаю, я должна включить Холлиндрейка, – проговорила мисс Лэнгли. – Что ж, тогда получается всего шесть. А она намеревается довести свой счет ровно до дюжины до конца лета.
– Д-д-дюжины?
Мисс Лэнгли кивнула.
– Да. И за время этого приема гостей.
– Так скоро? И так много? – потрясенно выговорил он. Ему показалось, или воротничок на самом деле внезапно сдавил его горло, лишая воздуха? И хотя они только что вышли из леса и теперь шагали по широкому лугу, доходившему до английского сада, и над ними сияло яркое солнце, Ларкен испытывал такое ощущение, словно его бросили в глубокую, мрачную пещеру.
– Конечно, – ответила девушка. – Потому что, какой смысл затевать все это беспокойство, – она махнула рукой на череду повозок, движущихся по аллее, где непрерывным потоком прибывали гости и припасы, – если не для того, чтобы сосватать как можно больше пар?
Но шесть пар? Прежде, чем он смог остановить себя, Ларкен задал неизбежный вопрос.
– Как возможно так много?
– Ну, есть вы, я, Пиппин, мисс Браун, мисс ДеФиссер, сестры Элсфорд и, конечно же, леди Стэнфорд.
– Которая из них? – сухо спросил он, на мгновение забыв о своей роли.
– Минерва, я полагаю, так как она получила приглашение. – Затем она улыбнулась. – Думаю, что Холлиндрейку, и, в свою очередь Фелисити, досаждают все три леди Стэндон, грызущиеся между собой. Может быть, я должна предложить Фелисити какой-то способ выдать их всех замуж, хотя бы только для того, чтобы на время отвлечь ее. – Мисс Лэнгли вздохнула. – Полагаю, это сработает, но ненадолго. Она преисполнена решимости добиться своей дюжины до наступления зимы и торжественно вернуться в Лондон.
Или, скорее, она станет совершенно невыносимой, подразумевал ее тон.
О да, Ларкен мог посочувствовать мисс Лэнгли. Потому что если он находился здесь до тех пор, пока не найдет Дэшуэлла, то девушка рядом с ним не могла освободиться. На самом деле, ему было жаль ее, потому что его заключение было всего лишь временным. А мисс Лэнгли приговорена пожизненно.
Он вытащил из кармана томик Фордайса и поднял его вверх.
– Полагаю, ее светлости бесполезно читать проповеди о смирении и рассудительности.
– Совершенно верно.
Они оба рассмеялись, и пока Ларкен засовывал книгу обратно в карман, он на какой-то завороженный момент попытался забыть причины, которые привели его в Холлиндрейк-Хаус.
Что он здесь ради того, чтобы найти Дэшуэлла.
Он посмотрел на мисс Лэнгли. То, что эта девушка могла приложить предательскую руку к освобождению капитана, казалось безосновательной идеей. Во многих отношениях она выглядела так же, как любая другая английская леди, с волосами, уложенными в простую прическу, со светлой кожей и невинными голубыми глазами, шагающая рядом с ним, словно это обычная утренняя прогулка.
Ларкен огляделся и, к немалому потрясению, осознал, что именно так и живут другие люди. Каждый день. Пока он копался в грязи Европы и ее войн, Англия продолжала пребывать в этом буколическом великолепии.
Он потратил почти всю свою юность – когда обычно принято играть, участвовать в скачках и распутничать – на восстановление утраченной фамильной чести. Стоило ли оно этого? Потому что он потерял так много времени, такую огромную часть себя, и теперь во многом был связан этими годами, той темнотой, которую они набросили на его сердце, на самую его душу.
Ларкен почти ощущал себя неуклюжим дураком, потому что для большинства мужчин эта прогулка по лугу была совершенно нормальным времяпровождением, но что касается его, то красота, восхитительный покой и незатейливость этого места лишали его дара речи. Ведь он провел почти десять лет в аду войны. Он и забыл о дорогих сердцу и бесценных удовольствиях простой жизни.
Кажется, даже Брут умерил проявления дурного поведения и трусил рядом с хозяйкой как сущий ягненок.
Внезапно, по какой-то необъяснимой причине, он обнаружил, что испытывает желание обнаружить выход из всего этого. Для них обоих. Для него и мисс Лэнгли.
О, черт возьми. Дэш – это одна проблема, но каким образом Ларкен сможет спасти ее от одного из подобранных сестрой «кавалеров», как она назвала их?
Ты знаешь как…
Ларкен остановился, чтобы подать ей руку и помочь подняться на ступеньки для перехода через забор, безоблачно-синее небо было таким же ярким, как и блеск ее глаз. Похоже, такого оттенка достаточно, чтобы заставить мужчину забыть обо всем.
Чтобы стать таким же предателем, каким вполне может оказаться и леди перед ним.
И в первый раз в своей жизни, Ларкен узнал, как узнал и его отец до него, что значит, когда сердце разрывается на части. Если бы он также не знал и о последствиях.
Потому что это убило его отца, и, без всякого сомнения, ему может быть уготована такая же судьба.
Глава 8
Отчего у Ларкена в голове вдруг появились такие мысли?
Ему всего лишь нужно было посмотреть на мисс Талию Лэнгли, чтобы узнать ответ. Его околдовала прямота этой плутовки и полное несоблюдение правил приличия.
И в то время, пока она трещала про посещение садов Версаля в компании отца и кого-то еще с невозможным именем «няня Джамилла», все, о чем он мог думать – это о губах Талли.
Ведь именно так ее сестра и Темпл называли ее, не так ли? Талли. Это прозвище подходило девушке, потому что намекало на располагающий к себе характер, на беспечные и почти неземные черты.
Даже ее губы изгибались с каким-то манящим видом, словно напрашиваясь на поцелуи.
Эти губы определенно умоляли его, что доказала прошлая ночь. Господи Боже, он повел себя как самый незрелый юнец, катаясь с ней по траве… и все же…
После того, как Ларкен провел большую часть этих десяти лет, скрываясь в тени разрываемой войной Европы, Талли оказалась путеводной звездой к тому, что он не вполне понимал, но теперь это наполнило его страстным желанием.
И тот взгляд, который мисс Лэнгли бросила на него с такой же легкостью, с какой можно бросить камень в пруд, заставил его сходить с ума от желания, как будто она околдовала его при помощи некой тайной, древней магии, которую невозможно развеять посредством разума или долга.
Может быть, в бальном зале она и выглядела неуклюжей, но Ларкен подозревал, что в спальне мисс Лэнгли будет двигаться так, словно танцует самый изысканный венский вальс.
В своих фантазиях он представил ее в том роскошном черном платье, ее босые ноги ступают по ковру в его комнате. Платье падает на пол и Талли присоединяется к нему в кровати, соединяется с ним…
Спокойно, приятель. Помни, что ты – викарий. Постарайся вести себя соответственно.
Ларкен подавил смешок. Вполне вероятно, что его переодевание в викария находилось на одном уровне с ее танцевальными навыками.
Идущая рядом мисс Лэнгли подняла голову и бросила на него взгляд.
– Простите. Вы что-то сказали? Боюсь, что я заболталась.
– Хм, нет, – проговорил он. – Просто наслаждаюсь покоем сельской местности. – Оба взглянули на луг, после того, как поднялись на пологий холм. Сейчас они стояли как раз на краю «дикой местности», перед тем, как перейти в регулярные сады, окружавшие величественный дом герцога.
Сельская местность расстилалась перед ними во всем своем пасторальном великолепии, по небу плыли пушистые облачка, в то время как зелень травы прерывалась только линиями изгородей и разбросанными там и сям соломенными крышами фермерских домов.
– Затишье перед штормом? – предположила Талли.
– Что-то вроде того. Я совсем забыл, как я люблю деревню.
– Вы произнесли это так, словно жили где-то далеко, – сказала она так небрежно, что это едва не лишило его осторожности.
– Я… я… – Затем Ларкен заглянул в ее обманчивые голубые глаза, увидел скрывавшийся там ум и сдержался.
Он едва не произнес в ответ «Я уезжал».
Осторожно, Ларкен, молча упрекнул он себя. Ты не настолько глуп. Мисс Лэнгли всего лишь девчонка и ей не больше… двадцати одного года? Вряд ли она сможет перехитрить тебя.
