– Что-нибудь еще?
– Похоже, рана нанесена справа-сзади, но за это пока не ручаюсь. И форма раны довольно необычная.
Ален коротко кивнул. Давить на Пьеррона было бесполезно. Судебный патологоанатом был осторожен в своих выводах и никогда не говорил того, в чем был не уверен. Тот факт, что рана была нанесена справа и сзади подтверждал, что это не было самоубийством, так же как и отсутствие на месте орудия преступления. Необычная форма раны могла помочь идентифицировать, чем она была нанесена.
Труп уже сфотографировали и комиссар осторожно присел на корточки рядом с телом. Алену не нужно было ждать вскрытия, чтобы с уверенностью сказать, что трагедия разыгралась сразу после приема. Женщина была одета в вечернее платье и туфли на высоких каблуках. Не требовалось быть Шерлоком Холмсом, чтобы предположить, что сорокалетняя женщина, танцевавшая и выпивавшая весь вечер, поднявшись в спальню, первым делом снимет неудобную обувь и платье со стягивающим корсетом.
Женщина лежала на спине, раскинув руки и неловко подвернув под себя ноги. Голова была запрокинута, на шее зияла рана. Лужа крови окружала голову жертвы как ореолом. Рана на шее выглядела тошнотворно, но Лефорт сильно преувеличивал, говоря, что голова почти отрезана. Разрез на самом деле был небольшим, просто положение тела и слегка запрокинутая голова создавали оптическую иллюзию. Перерезанное горло всегда выглядит омерзительно, но этот разрез, напоминающий кривую улыбку, из-за падающих отвесно теней, казался огромным. Края раны, однако, были ровные, словно разрез был произведен скальпелем.
Парень с подростковыми прыщами на лбу, делавший фотографии для криминалистов, с восторгом прошептал у Алена за спиной:
– А голова-то почти отрезана! Прямо как у Ники Самофракийской!
Комиссар бросил на него такой взгляд, что прыщавый фотограф постарался слиться с окружающим его зелено-синим интерьером.
– Пьеррон, сможешь сделать быстро отчет о вскрытии?
– Сделаю быстро, – серьезно кивнул Пьеррон, – у нас с женой на вечер билеты в кино.
Комиссар вернулся к созерцанию трупа.
Платье из бледно-зеленого шифона было усыпано яркими зелеными блестками, запястья плотно охватывали золотые браслеты, на груди, пониже отвратительной раны, блестели золотые цепочки, умело перевитые друг с другом и колье с подвесками из изумрудов. Кольца были нанизаны на каждый палец убитой, лодыжку правой ноги обвивала ножная цепочка с бриллиантами. Туфли на высоких каблуках были золотистого цвета. Ногти на руках и ногах были выкрашены в ядовито-зеленый цвет и усыпаны яркими блестками.
Под стать хозяйке была и ее спальня, оформленная в сине-зеленой гамме. Телевизор с жидкокристаллическим экраном занимал полстены, вплотную к телевизору был подвинут металлический столик с изогнутыми ножками, встроенные светильники в потолочных нишах мягко обволакивали комнату светом. Широкая, низкая кровать, покрытая ядовито-зеленым покрывалом, стояла ровно по центру комнаты. Шкафы-купе интенсивного голубого цвета занимали всю стену напротив окна. Икебана и безделушки на полках. Множество журналов на столике. Ален бегло просмотрел их. Дизайн интерьера, мода, красота, светская жизнь. Что съесть, чтобы похудеть. Что купить, чтобы сэкономить деньги. Обычный набор для немолодой элегантной дамы. Книг не видно. Ниша в стене была окрашена в металлический синий цвет, подчеркивающий глубину нефритовых поверхностей и дымчатые переливы ковра цвета морской волны. Переход от одного цвета к другому совершался мастерски. Словно хамелеон, синий цвет растекался по комнате, переходя в изумрудно-зеленый ближе к окну и водянисто-голубой на противоположной стороне комнаты.
Жалюзи на окне были опущены, однако, часть потолка была стеклянной и свет проникал в комнату сверху. Комиссар поднял голову. Сквозь стекло можно было увидеть небо, ветку бука, нависшую над домом и крыши соседних домов. Ален методично проверил окна. Все заперты, снаружи их невозможно открыть.
Он стал раздвигать дверцы шкафов. Одежда, много одежды. Шанель, Гуччи, Луи Вуиттон, Диор, Версаче, Валентино, Армани… Покойная обладала дорогим, но классическим вкусом. Коллекция туфель под цвет платьев. Александр МакКуин, Кристиан Лабутен, Гуччи, Луи Вуиттон… Коллекция сумочек под цвет туфель. Шанель, Луи Вуиттон, Гуччи, Диор, Карл Лагерфельд, Ральф Лорен, Валентино… Один из шкафов полностью забит нижним бельем. Комиссар не стал рассматривать бренды.
В верхнем ящике, в шкатулке с драгоценностями лежало несколько колец, впрочем, меньшей стоимости, чем те, которые унизывали пальцы убитой, золотые и серебряные цепочки, серьги с бриллиантами и сапфирами и несколько пар золотых сережек с мелкими драгоценными камнями.
– Вот это квартирка! – раздался у него за спиной восторженный шепот прыщавого фотографа, – Я бы этот интерьерчик для журнальчика сфотографировал…
– Если бы трупик не портил картинку, – рявкнул комиссар и обернувшись к Лефорту, приказал, – Уберите идиота!
Криминалисты, уже одетые в белые тайвековые костюмы, привычно занимались своими делами. Молодая девушка (Ален знал, что ее зовут Лиана), старательно отворачивая лицо от трупа, снимала отпечатки пальцев со всех поверхностей.
Комиссар Леруа обрадовался, когда узнал среди криминалистов широкую спину Бастьена, шефа Научно-технического отдела полиции Парижа.
– Образец 002214-05, – четким голосом диктовал Бастьен своему помощнику, плохо выбритому парню в очках, – один, в скобках цифра “1”, фрагмент ковра с очевидными пятнами, возможно кровь, в скобках размер…
Бастьен, часто выезжающий на место преступления, хотя должность и квалификация давали ему право работать в кабинете, был легендой в парижской полиции. В криминалистику он пришел поздно, а до этого он был сапером и славился своей звериной интуицией и профессиональными навыками. Однако в разгар кризиса середины жизни что-то заставило Бастьена задуматься над жизнью, которую он вел и над выбором профессии. Эти размышления привели его в конце концов на студенческую скамью на факультете криминалистики в возрасте, примерно на десять лет превышавшем возраст остальных слушателей курса. Несмотря на насмешки однокурсников и трудности с запоминанием мудреных научных терминов, Бастьен героически преодолел все преграды и стал первым среди выпускников и гордостью университета. Крепко сложенный, медлительный в движениях, невозмутимый флегматик часами готов был кропотливо перебирать мельчайшие частицы, найденные на месте преступления, каждая из которых могла оказаться той жемчужиной, которая свяжет неопровержимыми доказательствами убийцу и место преступления. В отличие от других криминалистов, которые специализировались в одной избранной области, Бастьен был универсалом. Он снимал отпечатки пальцев и собирал улики на месте преступления, работал в физико-химической лаборатории, анализируя частицы ткани, краски и стекла, и в биологической, составляя генетические профили преступников по их ДНК, он был признанным специалистом в баллистике, разбирался в токсикологии, наркотиках и умел определять подлинность документов. И только лабораторию взрывчатых веществ Бастьен обходил стороной, объясняя это тем, что не стоит дразнить судьбу, подарившую ему второй шанс. Бастьен сохранил многие прежние саперские привычки и суеверия. Он никогда ни с кем не прощался. Прощаться – плохая примета, особенно если едешь на вызов. Он никогда не употреблял слова «последний», предпочитая заменять его более нейтральным синонимом «крайний». На каждое место преступления он входил как на минное поле. Эта серьезность в отношении к работе служила предметом шуток среди полицейских, но также, завоевала Бастьену уважение коллег. Хотя бывший сапер теперь руководил Научно-технической службой полиции, он любил работать “на земле”. Ни один криминалист не собирал возможные улики более тщательно. Комиссар Леруа мог быть спокоен, что ничто не ускользнет от внимания криминалистов, если на сцене появлялся Бастьен.
Вместо приветствия, криминалист качнул головой:
