Разломанные на части дома, крики обитателей едва слышны за ревом стихии.

Люди, застигнутые в полях, в панике бегут от бури, которую никто не предсказал.

Молнии бьют по городам. Поселки утопают в тени. С полей сметено все подчистую.

И огромное море сверкающих красных глаз, просыпающихся, как сферы, внезапно напоенные буресветом.

Далинар с шипением выдохнул, и видение исчезло.

– Это реальность? – прошептал он.

Да, – ответил Буреотец. – Враг оседлал эту бурю. Далинар, он знает о тебе.

Не видение из прошлого. Не какая-то версия будущего. На его королевство, его народ, на весь его мир напали. Он глубоко вздохнул. По крайней мере, это была не та единственная в своем роде стихия, с которой им пришлось иметь дело, когда Буря бурь, явившись в первый раз, столкнулась с Великой бурей. Эта казалась менее мощной. Она не сносила города, но все-таки обрушивалась на них сокрушительной силой – и ее враждебные ветра нападали один за другим, как будто действуя осознанно.

Врага, похоже, больше прельщали жертвы в виде маленьких городов. Поля. Люди, застигнутые врасплох.

Хотя последствия были не такими, как боялся Далинар, все равно должны были остаться тысячи трупов. И разоренные города, в особенности западные, где не было укрытий. Что еще важнее, эта буря должна украсть паршунов-трудяг и превратить их в Приносящих пустоту, которым ничто не помешает наброситься на людей.

Эта буря взыщет с Рошара кровавую цену, которой тот не платил с… ну, с Опустошений.

Великий князь сжал руку Навани. Они будто держались друг за друга.

– Далинар, ты сделал все, что мог, – прошептала она через некоторое время, понаблюдав за происходящим. – Не настаивай на том, чтобы нести эту неудачу как бремя.

– Не буду.

Она отпустила его и повернула, заставив оторвать взгляд от бури. На ней был халат – неподходящая одежда, чтобы показываться в ней на глаза посторонним, но и особо нескромным ее нельзя было назвать.

В отличие от руки, которой она ласкала его подбородок.

– Далинар Холин, – произнесла она, – я не верю тебе. Я читаю правду в твоих напряженных мышцах и в том, как ты стискиваешь зубы. Я знаю, что, если тебя придавит валуном, ты будешь настаивать, что все под контролем, и потребуешь, чтобы твои люди предоставили полевые отчеты.

Ее запах опьянял. И эти чарующие блестящие фиолетовые глаза…

– Тебе нужно расслабиться, – шепнула она.

– Навани…

Она посмотрела на него вопросительно, такая красивая. Куда великолепнее, чем во времена их молодости. Далинар бы поклялся в этом. Разве можно быть такой красивой?

Он схватил ее за затылок и прижался губами к ее губам. В нем проснулась страсть. Навани прижалась к нему всем телом, он почувствовал ее грудь через тонкую ткань. Далинар упивался ее губами, ее ртом, ее запахом. Спрены страсти порхали вокруг них, как хрустальные хлопья снега.

Князь взял себя в руки и отступил.

– Далинар, ты так упорно не поддаешься соблазну, что я начинаю сомневаться в своих женских чарах, – заявила она, когда он отодвинулся.

– Контроль важен для меня, – пояснил он охрипшим голосом. Схватился за каменную балконную стену так, что костяшки побелели. – Ты знаешь, каким я был без контроля. Я не сдамся сейчас.

Она вздохнула и пристроилась рядом с ним, заставила отцепить руку от камня и проскользнула под нее.

– Я тебя не принуждаю, но мне надо знать. Ничего не изменится? Мы так и будем дразнить друг друга, танцуя на краю?

– Нет, – откликнулся он, глядя на темную бурю. – Так мы упражнялись бы в бесполезности. Любой генерал знает, что не следует готовиться к сражениям, которые он не может выиграть.

– Тогда что?

– Я найду способ сделать все правильно. С клятвами.

Клятвы были жизненно важны. Обещание – действие, связывающее воедино.

– Как? – спросила она и ткнула его в грудь. – Я не менее религиозна, чем другие женщины, более религиозна, чем большинство, вообще-то. Но Кадаш нас отверг, как и Ладент, даже Рушу. Она взвизгнула, когда я упомянула об этом, и в буквальном смысле убежала.

– Чанада. – Далинар назвал имя старшей ревнительницы военных лагерей. – Она поговорила с Кадашем и заставила его подойти к каждому ревнителю. Вероятно, она сделала это, когда услышала о нашем романе.

– Выходит, ни один ревнитель не поженит нас, – подытожила Навани. – С их точки зрения, мы родня. Ты пытаешься подстроиться под невозможные условия; продолжай в том же духе, и даме останется лишь задаться вопросом, заботит ли тебя эта проблема на самом деле.

– Ты действительно об этом думала? – спросил Далинар. – Скажи правду.

– Ну… Нет.

– Ты женщина, которую я люблю. – Далинар крепко прижал ее к себе. – Женщина, которую я всегда любил.

– Тогда какая разница? Пусть ревнители катятся в Преисподнюю, обвязав лодыжки ленточками.

– Богохульство.

– Это не я всем рассказываю, что бог умер.

– Не всем, – возразил Далинар. Он вздохнул, отпуская ее – с неохотой, – и вернулся в свои комнаты, где жаровня с углем излучала радушное тепло, а также была единственным источником света в комнате. Они забрали его фабриалевый обогреватель из военных лагерей, но еще не накопили достаточно буресвета, чтобы его запустить. Ученые обнаружили клетки на длинных цепях, по-видимому предназначенные для опускания сфер в бури, так что они смогут обновить свои сферы… если Великие бури когда-нибудь вернутся. В других частях света Плач возобновился, а потом внезапно прекратился. Он мог начаться снова. Или придут настоящие бури. Никто не знал, и Буреотец отказался его просветить.

Навани вошла и задернула плотные занавески, закрывая дверной проем. Комната была набита мебелью – вдоль стен стояли стулья, на них лежали свернутые в рулоны ковры. Имелось даже зеркало в полный рост. Изображения извивающихся спренов ветра по его сторонам своими округлостями безошибочно выдавали, что это изделие сперва вырезали из воска зерновки, а потом духозакляли в твердую древесину.

Все это сюда сложили для него, словно не желая, чтобы великий князь жил в комнате с голыми каменными стенами.

– Надо, чтобы завтра кто-то все отсюда вынес, – пробормотал Далинар. – В соседней комнате достаточно места, чтобы мы превратили ее в гостиную.

Навани кивнула, устраиваясь на одном из диванов – он видел ее отражение в зеркале, – ее рука по-прежнему была небрежно открытой, халат разошелся, демонстрируя шею, ключицы и кое-что из того, что располагалось ниже. Прямо сейчас она не пыталась быть соблазнительной; ей просто было комфортно рядом с ним. Они так хорошо друг друга знали, что она преодолела неловкость от того, что он видел ее неприкрытой.

Хорошо, что один из них был готов взять на себя инициативу в отношениях. Невзирая на всю свою решительность на поле боя, в этой области он всегда нуждался в поощрении. Как и много лет назад…

– Когда я женился в прошлый раз, – негромко проговорил Далинар, – то многое сделал неправильно. Я… начал неправильно.

– Я бы так не сказала. Ты женился на Шшшш из-за ее осколочного доспеха, но многие браки заключаются по политическим причинам. Это не значит, что ты ошибался. Если помнишь, мы все подталкивали тебя к этому шагу.

Как всегда, когда он слышал имя своей мертвой жены, слово звучало для его ушей будто звук, с которым мчится ветер, – имя не могло закрепиться в его разуме, как человек не мог удержать бриз.

– Я не пытаюсь заменить ее, – заявила Навани с внезапной озабоченностью в голосе. – Знаю, ты все еще привязан к Шшшш. Все в порядке. Я могу разделить тебя с памятью о ней.

О, как мало они все понимали. Далинар повернулся к Навани, стиснул зубы, превозмогая боль, и проговорил:

– Навани, я ее не помню. – (Она взглянула на него хмуро, словно решив, что ослышалась.) – Я совсем не помню свою жену, – настаивал Далинар. – Не знаю, как она выглядела. Ее портреты для моих глаз – расплывчатые пятна. Ее имя у меня отнимают всякий раз, когда оно звучит, как будто кто-то его вырывает. Я не помню, что мы друг другу сказали, когда впервые встретились; я даже не помню, как увидел ее на пиру в тот вечер, когда она впервые приехала. Все как в тумане. Я помню некоторые события, связанные с моей женой, но никаких фактических деталей. Все просто… исчезло.