Крейг читал и видел перед собой пропущенные звенья, исчезнувшую статистику, пропавшие страницы. В публикации использовались все доказательства, над которыми он трудился годами. Все выводы, к которым пришел автор, были сделаны благодаря утерянным данным. Крейг перечитывал статью с отвращением, затем его охватила печаль, а вслед за ней горечь от провала и предательства. Разумеется, Крейг все понял, как только прочел имя доктора Сайласа Уэбба. Но в тот же самый момент он осознал, что ничего не может поделать. Требовать опровержения от редакторов журнала или даже от самого Уэбба не имело смысла.

Доказательств у Крейга не было, никто не поверит его обвинениям в адрес бывшего ассистента, добившегося блестящих успехов. Обычная история. Ученик превосходит учителя, они меняются ролями, и вот наставник оказывается не у дел.

Отложив журнал, Крейг погрузился в мрачные раздумья. В душе медленно закипали гнев и горечь. За одну ночь он, казалось, постарел на много лет. Крейг проснулся с уверенностью, что никогда не совершит открытия, которое выделит его из толпы посредственностей.

Он никому не рассказал об этом инциденте и не стал ничего предпринимать. Следующие пятнадцать лет Крейг наблюдал за тем, как восходила звезда Сайласа Уэбба.

Их пути не пересекались. Отныне Уэбб вращался в высших кругах. Результаты исследований принесли ему славу: их удалось успешно применить в медицинской практике, и у страдающих болезнями центральной нервной системы появилась новая надежда: сначала облегчение симптомов, затем краткосрочные улучшения и, наконец, полное выздоровление.

Все это время Уолтер Крейг трудился упорно, однако без энтузиазма, и скорее терпел свою ничем не примечательную жизнь, чем наслаждался ею.

Сайлас Уэбб стал членом Лондонского королевского общества, его посвятили в рыцари, многие престижные университеты по всему миру вручили ему свои почетные дипломы. Но сам он никаких университетских должностей не занимал и продолжать исследования, похоже, не собирался. По слухам, Уэбб посвятил всего себя важной работе над книгой. Он никогда не упоминал Крейга и не рассказывал о том, что тот некоторое время был его наставником.

Крейг не забыл и не простил обиду, но лишь время от времени, когда оставался один, позволял себе яростные вспышки в адрес бывшего ученика, во время которых иногда звучали угрозы страшной мести.

Он слишком много времени проводил наедине с собой, в угрюмых размышлениях. Но, когда Крейг только переехал в Лондон, один старый знакомый предложил его кандидатуру для вступления в клуб «Табор», рассудив, что ученый никого в городе не знает и рад будет обзавестись знакомствами, в том числе и среди коллег. Зная Крейга, этот человек скорее надеялся, чем всерьез рассчитывал, что тот согласится, но Крейг стал завсегдатаем клуба. Ему нравилось проводить там тихие вечера: он обедал один, сидел над книгами или даже участвовал в беседе, хотя предпочитал слушать, а не говорить. Многие из тех, кто пропускал бокал в обществе Крейга, представления не имели, кто он по профессии. В основном его принимали за адвоката на покое.

Однажды Крейг шел в клуб, намереваясь выпить хереса за чтением вечерней газеты, а затем пообедать в одиночестве. Лил дождь, и кеб на большой скорости проехал по глубокой луже у тротуара, забрызгав Крейгу брюки. Он остановился на лестничной площадке, чтобы посмотреть, не попала ли вода и на ботинки тоже. Прямо перед ним дверь одного из карточных салонов открылась, и слуга с тяжелым подносом оставил ее в таком положении на некоторое время. Комната была освещена, будто театральная сцена. За каждым из шести столов, затянутых зеленым сукном, расположились четыре игрока, их лица будто сошли с картин старых голландских мастеров: на заднем плане все погружено в тень, но черты озарены ярким светом. Заглянув в открытую дверь, Крейг заметил за ближайшим столом мужчину, а напротив него – Сайласа Уэбба. За прошедшие годы Уэбб набрался лоска, стал румянее, представительнее и дороднее, и все же Крейг сразу его узнал.

Дверь закрылась.

Крейг рассудил: даже если Уэбб на какое-то время отвлекся от карт, он не смог бы разглядеть его на полутемной лестничной площадке.

До этого Крейг ни разу не видел здесь своего бывшего ассистента, а значит, тот не являлся постоянным членом клуба.

Поднимаясь наверх, в малую библиотеку, Крейг встретил спускавшегося ему навстречу старшего стюарда.

– Добрый вечер, доктор Крейг.

Поддавшись порыву, Крейг остановил его и спросил, знает ли тот сэра Сайласа Уэбба.

– Да, доктор Крейг. Он сейчас в карточном салоне, его пригласил лорд Малливан. Когда будет перерыв в игре, могу что-нибудь передать от вас сэру Уэббу.

Крейг тут же отпрянул, сказав, что лишь хотел убедиться наверняка.

– Иначе вышел бы конфуз: вообразите только, принять одного джентльмена за другого! Кажется, раньше я его в клубе не встречал.

– Сэр Сайлас – гость, и скорее всего, он останется у нас ночевать, ведь любители карт обычно играют допоздна. Через несколько минут снова поднимусь наверх: нужно привести в порядок комнату для него.

Уолтер не подозревал, что старший стюард сам занимается уборкой, и должно быть, удивление отразилось на его лице, потому что собеседник улыбнулся:

– Сказав «привести в порядок», я имел в виду не то, о чем вы подумали, сэр. Сэр Сайлас боится мотыльков, а в это время года их, как вы знаете, немало, поэтому он любит, когда его спальню тщательно осматривают заранее и избавляются от всех насекомых. Из-за этой проклятой инфлюэнцы персонала не хватает, поэтому я с радостью обследую комнату самолично. – Стюард с заговорщицким видом понизил голос. – А другие джентльмены, представьте себе, боятся пауков.

Тут на лестнице показались еще двое членов клуба, и стюард поспешил дальше.

В малой библиотеке Крейг, как всегда, заказал сухой херес и укрылся за вечерней газетой, чтобы спокойно поразмыслить обо всем, что выяснил. В бытность ассистентом Крейга Уэбб не выказывал страха перед чем бы то ни было, разве что не выносил скрипа мела по доске и каждый раз вздрагивал при этом звуке. Но Уэбб никогда не жаловался и не предлагал отказаться от использования грифельных досок, на которых производились, а потом стирались быстрые расчеты. Видимо, теперь Уэбб считал себя достаточно важной персоной, чтобы перед сном требовать тщательного осмотра своей спальни. Крейг посочувствовал бы любому другому человеку, страдающему подобными фобиями, но к Уэббу он не испытывал никаких добрых чувств.

Во время обеда, сидя в одиночестве за угловым столом, Крейг не думал ни о чем, кроме Уэбба, а затем, вместо того чтобы вернуться в библиотеку, он на лифте поднялся на верхний этаж клуба. В западной его части располагались двенадцать гостевых комнат. Все двери оказались закрыты, кроме одной, в дальнем конце коридора. От нее по полу пролегла косая полоска света. Из комнаты раздавался тихий шорох, производимый взмахами щетки. Заглянув внутрь, Крейг увидел, что старший стюард терпеливо водит ею вверх и вниз по стенам, мебели и занавескам. Стюард повернулся к Крейгу и спросил, что ему угодно.

– Будьте любезны, мистер Поттс, если вас не затруднит, покажите мне гостевые спальни. В Лондон приезжает мой старый друг, и, возможно, он захочет переночевать здесь. Но, между нами говоря, мой приятель весьма привередлив.

– Можете осмотреть эту, доктор Крейг. Я почти закончил. А потом покажу вам свободную комнату номер восемь, она оформлена в другом стиле. Когда примерно нас посетит ваш друг, сэр? Перед Рождеством в клубе очень много гостей.

– Нет-нет, до Рождества он точно не приедет. Благодарю.

Крейг вышел на середину комнаты, в которой предстояло ночевать Сайласу Уэббу. Спальня оказалась довольно просторной, и хотя мебель давно вышла из моды, все ее предметы были комфортны и удобно расположены. За дверью висело пальто, возле платяного шкафа стояла пара ботинок. В ванной Крейг заметил несессер с монограммой «С. У.». Других личных вещей он не обнаружил, если не считать старый кожаный саквояж на полке для багажа. Добротный и изрядно побывший в употреблении, он напоминал те, с какими ходят врачи.