Не признаваясь даже самому себе, великий Гарри Поттер испытывал к своей боевой подруге симпатию еще с самого первого курса. Тихая девочка с буйными кудряшками, всегда знающая ответы на вопросы преподавателей, догадавшаяся о Николасе Фламеле, доказавшая свой ум и на практике, когда они втроем с Роном кинулись на защиту Философского камня, Гермиона покорила сердце Мальчика-Который-Выжил сама того не желая. Гарри не делал никаких попыток, чтобы сказать о своих чувствах, боясь разрушить дружбу. Скандальные статьи Скитер во время Турнира на четвертом курсе действовали на его сердце словно Умиротворяющий бальзам. Правда, они совсем не понравились Гермионе, что тогда метала гром и молнии. Поттер надеялся, что причиной подобной реакции не был знаменитый Виктор Крам. На пятом курсе Гермиона поддержала друга и помогла создать Отряд Дамблдора, что только укрепило к ней чувства Гарри, которые немного поутихли на шестом курсе в беготне за Малфоем, которого его подруга так яро защищала, возрождая в глубинах его сердце злость и ненависть к слизеринцу. Джинни Уизли, увивавшаяся за Гарри щенком, совсем не помогала делу, всем своим видом показывая, что у друга брата есть к ней чувства. Он просто стесняется их проявить из-за Рона. Все же Рональд ее старший брат. Кормак Маклагген, внезапно появившийся в поле зрения Грейнджер на все том же шестом курсе, только еще больше разозлил Гарри, скрывавшего свои чувства к подруге, что с каждым годом становились все сильнее, но, видимо, в нем действительно было что-то слизеринское. Его нельзя было упрекнуть в отношении к Гермионе: он вел себя как настоящий верный друг, готовый в любую секунду броситься к ней на помощь. Рон частенько шутил, называя их братом и сестрой. Это и радовало, и огорчало Гарри одновременно по понятным причинам — Гермиона тоже видела в нем брата, соглашаясь со словами их друга и говоря, что, будучи единственным ребенком в семье, всегда просила у родителей братика или сестренку.
Рональд, что кинул их во время скитаний, вроде бы дал ему шанс признаться Гермионе в своих чувствах. Только гриффиндорская отличница была занята разгадываем крестражей, какими еще предметами кроме Медальона и Кольца они могут быть. Гарри не хотел, чтобы у девушки сложилось мнение, будто он безответственен и эгоистичен, ставит свои чувства превыше жизни других людей и мира в магической Британии. Он отбросил и этот шанс, надеясь, что после Войны Мерлин или Годрик буду благоволить к нему и дадут время для признания.
Поведение Драко Малфоя в его родовом поместье, куда притащили поймавшие их егеря, Гарри списал на светлую часть души слизеринца, которую он не мог отрицать, зная, что тот совсем не хотел убивать Дамблдора, но был вынужден предпринять хотя бы попытки, чтобы спасти свою жизнь от палочки Реддла. Но все-таки в голове Поттера засела мысль, что год назад, на шестом курсе, Гермиона не просто так защищала Малфоя. И вид слизеринца, что был бледнее белого полотна и трагически смотревшим на распростертую на полу Мэнора Гермиону, никак не выходил из головы Гарри.
Слова Забини вчера на платформе стали последней недостающей частицей пазла, что для Гарри Поттера сложился в картинку скрытой ото всех симпатии Малфоя и Гермионы. Действительно ли два противоположных по своему происхождению человека могли питать к друг другу теплые чувства, пытаясь при каждом случая задеть один другого как можно больнее? Гарри этим вопросом не задавался. Он просто не приходил ему в голову. Поттер не отличался способностью мыслить логически в критических для себя ситуациях. А жизнь в доме Дурслей и быстро сменившиеся на волшебные маггловские декорации в одиннадцать лет делали его чересчур подозрительным, когда дело касалось лично его персоны.
Антипатия к Малфою набирала обороты и вследствие воспоминай, как яростно Гермиона отстаивала его свободу в Визенгамоте (так глупо, что он не придал тогда этому внимание!), и общая Башня, которую они оба делили в этом году будучи Старостами Хогвартса. Если Малфой предпримет какие-либо шаги в сторону Гермионы, антипатия грозилась перерасти в лютую ненависть, способную разрушить все на своем пути. Но совершенно никому не нужно знать о темной стороне души доброго и наивного Гарри Поттера. Именно так считал сам Гарри и придерживался выбранной позиции со всей стойкостью духа Годрика Гриффиндора и хитростью Салазара Слизерина.
— Гарри, Гарри, — сквозь тугую стену из тревожащих мыслей раздался приглушенный голос Гермионы.
Поттер тряхнул головой, выбираясь из спрятанных Окклюменцией мыслей, и перевел взгляд на подругу, что уже встала со скамьи.
— О чем ты так сильно задумался? — легкая тревога промелькнула в карих глазах Гермионы.
— Да так. Думал, кого взять в этом году в команду, — отмахнулся Гарри, улыбаясь.
— Я остаюсь при мнении, что Квиддич — это одна из самых глупых, безрассудных и опасных спортивных игр, — покачала головой гриффиндорка, подцепляя сумку пальцами и закидывая ее на плечо. — Только не обсуждайте с Роном состав команды на Трансфигурации. В этом году я не собираюсь вам помогать, — рассмеялась Гермиона, немного задирая нос, как обычно она это делала, когда не могла скрыть гордость за свои оценки и отличную успеваемость по всем основным и дополнительным предметам.
— Решила последовать совету Малфоя? — пошутил Гарри, но незаметно кинул внимательный взгляд на девушку, желая увидеть ее реакцию на эти слова.
— Может и так, — она чуть склонила голову в бок и лукаво улыбнулась. — В любом случае, мы учимся в Хогвартсе не вечно. И когда-нибудь вы пуститесь в свободное плаванье, оставляя меня с разбитым сердцем горюющей матери, — пошутила девушка.
— Не знаю, как Рон, но я точно не собираюсь разбивать тебе сердце, — заверил Гарри, про себя думая, что он, наоборот, хочет его завоевать.
— Главное не разбей сердце Джинни, — Гермиона потрепала друга по жестким темным волосам.
Они уже доходили до кабинета Макгонагалл, когда перед ними возникли Рон с Лавандой и несколько слизеринцев, что по какой-то причине тоже отсутствовали за завтраком.
— Сегодня собираемся на поле для смотра в команду, — сходу сообщил Гарри, хлопнув по протянутой руке друга.
— Оу, боюсь, сегодня день уже занят, львята, — позади гриффиндорцев бесшумно материализовался Забини со старшей Гринграсс, шедшей под руку с Паркинсон, и, конечно, Малфоем. Итальянец беззлобно улыбнулся ученикам красно-золотого факультета и манерно раскрыл дверь кабинета. — Прошу, леди. Только после вас, — от отвесил шуточный поклон своим однокурсницам.
— По-меньше клоунства, Блейз. Мы не в маггловском цирке, — сквозь зубы сказал Малфой, усаживаясь на последней парте рядом с другом, пока в кабинете воцарился хаос из-за движение скамеек и споров некоторых по поводу мест.
— Ты много знаешь о мире магглов, — хитро прищурился тот и перевел взгляд на Золотую Девочку, сидевшую (удивительно!) с Лавандой Браун и верными охранниками позади них. Поттер и Уизли.
— Что за идиллия! — пропела Паркинсон, обращаясь к Дафне.
Дафна равнодушно пожала плечами, не заинтересованная ни в ком из мужской половины гриффиндорского Трио и не испытывавшая неприязни к кому-то из впереди сидящих девушек, она оставалась само спокойствие пока кто-то или что-то не угрожало ей или ее младшей сестре Астории.
— Панси, даже твой профиль говорит о многом, — протянул Блейз.
У Забини, в ком текла горячая итальянская кровь, была просто потрясающая интуиция насчет тайных симпатий и чувств всех в этом замке. Казалось, ни одна интрижка не могла скрыться от слизеринца. А будучи старостой он теперь мог ловить парочек, что предпочитали скрывать свои отношения, на патрулировании и снимать с их факультетов баллы в отместку, что они не попались ему на глаза раньше. Год обещал быть для слизеринца очень интересным.
— Закройся, Блейз, — прошипела Паркинсон, не потрудившись посмотреть на него.
— Дафна, а ты заметила нечто особенное? — не унимался однокурсник. Панси не была Драко, и ему не стоило бояться получить от нее какое-нибудь страшное родовое проклятие. Самым ужасным, чем могла наградить его Паркинсон — временная импотенция. Но Забини это совсем не пугало. Вернувшись в Хогвартс он мог наблюдать хитросплетения взаимоотношений студентов, подтачивать на склоки младшие курсы и создавать хаос среди старшекурсников, брошенными намеками, обращёнными как будто не им, а его собеседнику, с кем в тот момент итальянец проходил по коридору или внутреннему двору.
