Что представлял из себя страшный путь, оставила воспоминания П. Ф-янц, молодая женщина из Харпута. "Утром рано мутесариф с чиновниками пришли сказать, что мужчин отправили ночью в Урфу и что туда же отправят вскоре и нас. Потом сказали, что должны обыскать нас, ибо есть такой приказ. Мы были совершенно как одурелые, позволяли делать над собой все, что было им угодно. Стали подводить по одной к мутесарифу и раздевать для обыска. У многих снимали даже исподнее белье, приказывали поворачиваться, нагибаться. Шарили руками по голому телу, говорили бесстыдные слова, смеялись и тешились. Потом собрали, чтоб вести в Урфу. Повозки и лошадей отобрали. Не оставили даже осликов, чтоб можно было посадить на них детей. Матери взяли малышей на спину, а тех, которые могли ходить - за руки, и пошли. Своей провизии у нас уже не было. На еду давали один только хлеб. Дети, которые не могли есть черствого хлеба, капризничали, плакали, кричали. Если кому-либо из жандармов слишком надоедал детский крик, он вырывал крикуна у матери и убивал, размозжая головку о придорожный камень.
На первой же ночевке возобновились насилия над женщинами. Их даже не отводили в сторону. Эти люди были хуже, чем скоты,- те имеют хоть какое-нибудь чувство стыда, а этим требовалось возможно больше гнусности и мерзости... Установили нечто вроде нормы и очереди: на каждые 10 солдат назначали одну женщину, тешились ею 2 - 3 часа, затем бросали истерзанную, полумертвую, часто без сознания... Не оставляли неоскверненными даже 10 и 8-летних девочек. Это повторялось на каждой стоянке. Были между ними беременные женщины, которые от насилий и побоев разрешались преждевременно, истекали кровью и умирали на наших глазах. Чтобы спастись от преследований, многие обезображивали себе лицо и тело, пачкались грязью, делали себя отвратительными. Да и без этих искусственных мер - голодные, оборванные, грязные, обезумевшие от горя и страданий, мы имели такой вид, что казалось бы, самый гнусный развратник не мог бы взглянуть на нас с вожделением... Но это были люди, лишенные всякого человеческого чувства, даже чувства простой физической брезгливости. Так шли мы около 2 месяцев. Одежда, какая еще была оставлена нам после грабежей, истрепалась вовсе. Все были в страшных лохмотьях, а многие - почти голые. Чтобы прикрыть чем-нибудь наготу, мы плели из листьев и трав пояса, как это делают дикари... Когда мы пришли наконец в Урфу, нас оставалось не более 200, а между тем из Харберта мы вышли в числе около 2000 человек... Остальные или умерли в пути, или были убиты, или увезены". В Урфе писавшая эти строки сумела бежать - на свое счастье, она знала немецкий язык и уговорила укрыть ее служащих германской миссии.
И отметим - рассказана история относительно "благополучной" партии. А вот, к примеру, другая вышла из того же Харпута 1.7. в составе 3 тыс. чел. Сопровождавшие жандармы на всем пути высылали вперед верховых, оповещавших горские племена, что идут армянки и приглашая их к оргиям и грабежам, к коим присоединялись и сами охранники. А через месяц жандармы вовсе ушли, в ту же ночь напали курды и устроили побоище. Оставшихся в живых на следующий день присоединили к колоннам депортированных из Сиваса - общая численность составила 18 тыс. И 5 суток вели, не давая ни куска хлеба, ни капли воды. А когда подошли к источнику, жандармы преградили дорогу и стали продавать воду по 3 лиры за чашку. Но иногда и получив деньги, пить не давали. "В другом месте, где были колодцы, женщины бросались прямо в колодцы, так как не было веревки или ведра, чтобы зачерпнуть воду. Они тонули в колодцах, и хотя их трупы оставались там и загрязняли воду, люди все же пили воду из этого колодца". Из этих 18 тыс. до Алеппо дошло 350. А из 19 тыс., высланных из Эрзерума,- всего 11 чел. Очевидец писал: "Когда женщины и дети, изголодавшие и исхудавшие как скелеты, приходили в Алеппо, они набрасывались на пищу, как звери. Но у многих из них нарушены функции внутренних органов: проглотив один - два куска, они отбрасывают ложку в сторону".
Всего по оценкам современников лишь 10% депортированных из Восточной Турции дошло до мест ссылки. И многочисленные свидетельства рисуют примерно одинаковые картины. Американский миссионер В. Джекс писал: "От Малатии до Сиваса, на всем пути в течение 9 часов я встречал густые ряды трупов, связанных между собою по 2, по 5 или по 10". Араб Файез эль-Хосейн: "Всюду трупы: тут мужчина с простреленной грудью, там - женщина с растерзанным телом, рядом - ребенок, заснувший вечным сном, чуть дальше - молодая девушка, прикрывшая руками свою наготу". Турецкий врач по дорогам встречал "десятки рек, долин, оврагов, разрушенных деревень, наполненных трупами, перебитых мужчин, женщин, детей, иногда с кольями, вбитыми в живот". Немецкий промышленник: "Дорога из Сиваса до Харпута представляет собой ад разложения. Тысячи непогребенных трупов, все заражено, вода в реках, и даже колодцы". В каких-то партиях депортируемых погибли все взрослые, а дети выжили. До них уже никому не было дела, они добрались до Харпута и просили подаяние, падая от голода на землю. Муниципальные повозки собирали их еще живыми вместе с мусором и вывозили на свалку...
Особо стоит подчеркнуть, что мусульманское население Османской империи далеко не все одобряло политику геноцида. Безоговорочную поддержку в данном вопросе правительство получило от интеллигенции, образованных слоев общества. И от городской черни и шпаны. Словом, именно от тех социальных групп, у которых духовные устои оказались наиболее расшатаны и ослаблены хотя бы и по разным причинам. А вот крестьяне были отнюдь не единодушны. Одних удавалось втянуть в погромы соблазнами грабежа, а другие возмущались, пытались заступаться за армян - особенно там, где долго жили рядом, "преломили хлеб" и считали себя соседями и друзьями. Были многочисленные случаи, когда, несмотря на угрозу собственной жизни, турки прятали знакомых армян и их самих казнили за это. Мелкие чиновники-мюдиры и сельские жандармы-заптии порой соглашались на поблажки и попустительствовали спасению армян, если это могло остаться а тайне. Население турецких и особенно арабских деревень, через которые проводили депортированных, часто выражало сострадание, пыталось передать еду или хотя бы напоить несчастных, а в упомянутых случаях, когда солдаты гнали армянок раздетыми, местные женщины поносили мучителей последними словами и совали жертвам свою старую одежду, хотя в нищих арабских селениях даже эти тряпки представляли ценность.
