По утрам на Барнова из кухонь солидных «сталинских» квартир пахло чудесно. На эти запахи собирались бродячие собаки. Они проживали (теперь бы сказали — бомжевали) в Ваке со всеми удобствами и, кажется, никому не мешали. Тамара была в своей лохматой стае царицей. Она происходила от двух или трех благородных пород. Улыбчивая морда, крупные уши торчком, пышный хвост и белая шкурка ей достались от прекрасного шпица и отчасти болонки. Ну а длинное, просто бесконечное тулово и короткие кривые ножки (как и тонкий ум), — от крупной таксы. Карие бархатные глаза мерцали живостью ума и веселостью характера, свойственными всем трем породам.

Этери была женщиной горячей и доброй до безрассудства. Она взялась опекать Фаю и двух ее девочек, Катю и Лизу. Когда у старшей, у Лизы, случился аппендицит, Этери немедленно позвонила всем знакомым, сообщая, что у русской женщины, вдовы, есть две дочки, так вот у старшей — аппендицит. Десятки людей отозвались с предложением помощи. Через два дня незнакомый молчаливый мужчина отвез девочку в клинику к лучшему детскому хирургу Грузии, и знаменитый батоно Симонишвили собственноручно сделал ей операцию… Лиза через неделю пошла в школу.

Вдруг через полгода звонит Этери. Рассказывает: у нее в подъезде повесили объявление, что всех бродячих собак через три дня будут отстреливать, рекомендовали сидеть тихо и не высовываться. Этери после инсульта и так на улицу не высовывалась. Но собаки, их же будут убивать!!. И вот она подумала, что парочку могла бы взять к себе Фаина с девочками, им веселее будет. Ну не пару, хотя бы одну. Тамару. Томочку. И немедленно. Пока не поздно.

На следующий день Фаина приехала в Ваке с длинным пояском от халата и еще с широким ремнем от старого замшевого плаща. Дворник уже заманил Тому в квартиру. Из пояса и ремня Фаина сделала подобие ошейника и поводка. И вот они с Этери заковали царицу Тамару в эти позорные оковы. Обе женщины волновались. Но Тома не стала вырываться, а ведь могла, и очень даже просто. Куда годились эти бабьи ремни-узелки. Смешно!..

Что-то с царицей Тамарой произошло странное. И эта странность запала Фаине в душу. Тома прижала уши, зарычала, вытянулась во всю свою длину на полу и попыталась стащить ошейник. Но вдруг замолчала и замерла в нелепейшей позе — голова на вытянутых передних лапках, бесконечное тулово прижалось брюхом к полу, а задние лапы твердо стоят, оттопыривая попу с бравым хвостом. Пауза затянулась. Фаина склонилась над собакой, заглянула ей в глаза. И увидела в них тревогу, но и покорность судьбе. И надежду! Фаина это очень хорошо поняла, у самой было: Тамара почувствовала перемену судьбы. То есть тотальную. Почти смерть, но с твердой надеждой попасть в собачий рай. Или как бы Фаине при ее двух девочках вдруг представился случай выйти замуж за миллионера. Пусть даже не швейцарского, а грузинского. Неужели бы она не согласилась попробовать?.. В том-то и дело, что Фаина — вряд ли бы… Однако Тома, будь человеческой женщиной и окажись в подобной ситуации, решилась бы. И еще она могла прикидывать, что всегда успеет убежать…

На самом деле — ей представился серьезный шанс стать домашней собакой. Тома это поняла. Она частенько видела и нюхала этих мытых сучек и беззаботных кобелей, от них пахло… защищенностью. И любовью. Не собачьей, другой, высокой. Они ходили на поводках и в ошейниках, иногда их отпускали поиграть с Томой, и они отрывались по полной, как щенки, но стоило только хозяевам свистнуть или позвать по имени — они уносились с радостной озабоченностью в мир ливерной колбасы и высоких отношений.

Фая смотрела в Томины глаза, а там уже какое-то шикарное индийское кино крутилось… Фаина распрямилась и вздохнула. Она понимала, что вряд ли сможет вполне соответствовать собачьим мечтам.

Этери вытерла намокшие глаза, вызвала по телефону такси и выпроводила Тому вместе с Фаиной в новую жизнь.

На лавке перед подъездом, как всегда, сидела тетя Тоня. Она знала, что ее соседка сегодня привезет собачку. Стекло в подъехавшем такси было опущено, и первое, что тетя Тоня увидела, это голову шпица с торчащими ушами и веселыми глазками.

— Ай, какая собачка! — обрадовалась тетя Тоня.

Но когда открылась дверца и Тома стала выходить из машины, радость соседки сменилась удивлением.

— Да ей же конца нету!.. Ну, насмешили! Ей бы третью пару ножек приделать, чтоб живот по земле не волочился. Всю грязь с улицы в дом на брюхе приносить будет.

Фаина с соседкой мысленно согласилась, но слов тратить не стала. Она с трудом заволокла упирающуюся собаку на четвертый этаж и впустила в квартиру. Девочки были в школе, только котенок пискнул на застекленной лоджии.

Фаина сняла с собаки ремни. Тома, стелясь по полу, уставила нос по сквознячкам и безошибочно направилась на кухню, к холодильнику «Урал». Села перед белой дверцей, тявкнула и поглядела на Фаю. Та ее поняла и достала из холодильника кастрюлю с куриной лапшой. Определила Тамаре старую миску и налила в нее супу. Тома носом суп разрыла, расплескала, отыскала куриную ножку и уволокла в угол, под стол. Там она ее разгрызла и с чмоканьем съела в пять секунд.

«Ну, ладно», — подумала Фаина, вытерла пол на кухне, поставила на газовую плиту чайник и отправилась за Томой, которая пустилась исследовать свой, первый в жизни, дом. Гостиная собаке понравилась. Она виляла хвостом и одобрительно потявкивала. Перешла в спальню.

Предки — такса и шпиц — боролись не только за повадки Тамары, но и за ее красоту. Томины уши иногда вдруг начинали болтаться, а пышный хвост опадал и вытягивался. Именно так, в качестве таксы, она изучила длинным носом все углы спальни и залезла под кровать. Выбралась Тома оттуда с резиновым мячиком младшей Фаиной дочки Кати. Затем посмотрела на Фаину, встряхнулась, немедленно превратилась в задорного шпица и подпихнула мячик к Фаиным ногам: поиграй со мной! Фая взяла мячик и бросила его в открытую дверь. Со счастливым, домашним лаем Тамара ринулась за ним…

В это время на лоджии картонная коробка с котенком свалилась с сундука, и несчастный завопил, заверещал, почти как в первый день своего появления в доме. Фаина перепугалась. Что опять стряслось! Тамара первая прибежала к Ваське. Она перевернула коробку, накрывшую котенка, и уставилась на это жуткое, поломанное, визжащее и шипящее существо. Самообладания и любопытства Тома не потеряла. Она была все же уличная собака; то ли еще бывало на улице, особенно с кошками… Дальше собака повела себя решительно. Она быстрым и осторожным движением лапы перевернула котенка кверху спиной, так, чтоб он не смог ее цапнуть за нос, затем подробно обнюхала его. И вдруг, улегшись рядом, Тома стала Ваську вылизывать. Она совершенно не обращала внимания на вопли и шипение, лизала его, как глупого щенка. И он затих. «Затих!» — подумала Фаина и пошла выключать чайник.

Когда она вернулась из кухни, то увидела, что Тамару рвет прямо на паласе посередине гостиной.

Потом Фаина узнала, что многие собаки не переносят куриных костей, но тогда она подумала, что Тома нализалась Васькиной шерсти. Это было не так. Примерно месяц Тамара, без всякого вреда для собственного здоровья, по нескольку раз на дню совала нос в коробку, шевелила, поворачивала Ваську, выкусывала блох и тщательно вылизывала. Зачем, почему она это делала? «Для жизни», — так про это догадывалась Фаина. Томке не нравилось, когда жизнь портилась. А в данном конкретном случае она знала, как дело поправить.

Васька действительно стал поправляться. Через месяц он ходил на четырех ногах, перебитых, неровных, но живых. Котенок хромал, а иногда валился набок. Но он сам ел из собственного блюдца в кухне, сам ходил в туалет, сделанный из пластмассовой кюветы, в которой когда-то Фаинин муж проявлял семейные фотографии… Тамара о котенке не всегда вспоминала, появились у нее дела и поинтересней, но Васька начал вылизываться и сам.

Однажды, угревшись на осеннем Тбилисском солнышке, заглянувшем на лоджию, Вася замурлыкал. Девочки и Фаина пришли его послушать. Но гладить себя Васька все еще не позволял, даже Фаине… И все-таки Фаина повеселела, позвонила Этери, рассказать про Томку, про ее милосердие, как она котенка полумертвого выходила. Этери выслушала с глубоким удовлетворением и подвела итог: