- А книги брать?
- Ох, черт, надо бы, но... Ладно, пока можно опечатать.
- Скажите, г-н мичман, - Женя, выходя в коридор, с брезгливым любопытством обратился к морскому офицеру. - Вы действительно из Владимировых?
- Да, разумеется.
- Жаль. Впрочем, это неважно, - Женя рассмеялся, чувствуя в теле гармонически звериную собранность нервов и мышц, которой хватило бы на десяток побегов...
Осознание провала заговора придет потом - сейчас ему не место, сейчас оно может только помешать...
Женя вздрогнул: дверь загораживало какое-то белеющее в темноте пятно.
На мгновение как будто бы сделалось светлее - явственно выступило обрамленное двумя десятками блестяще черных кос длинноглазое лицо девочки, облаченной в окаймленный золотом белый лен... На воздетых в запрещающем жесте тонких руках горели золотые браслеты с перетекающими узорами древних знаков...
Неферт!
Напоминая белоснежный цветок лотоса и гибкую черную змейку, - девочка преграждала путь к спасению;
лицо ее расплывалось, более четко выступали из тьмы поднятые гибкие руки.
ГОСПОДИ, КАК ЖЕ Я НЕ ПОНЯЛ ЭТОГО СРАЗУ?
Белое облако растаяло.
Не изменившись в лице, Женя прошел мимо двери.
...На улице шел дождь. Уже садясь в автомобиль, Женя успел краем глаза заметить князя Ухтомского, выходящего из подъезда в сопровождении нескольких человек, одетых в заблестевшие от воды кожанки. Вдоль тротуара стояло еще три автомобиля.
51
- Чернецкой... Год рождения - девятьсот первый... Бывший дворянин... Мне думается, Уншлихт, начать надо с него... Есть сведения, что он был в Добровольческой... И очень молод.
- Есть и моложе.
- Что они знают, сопляки? Выжать из них легче, но нечего...
- С Чернецкого так с Чернецкого...
52
- Садитесь.
Светловолосый плотный человек средних лет - вид простоватый, даже плебейский, но это не русский вариант плебея. От второго - высокого, темноволосого, в галифе и пенсне - веет какой-то канцелярской холодностью.
Женя сел на предложенный стул перед покрытым зеленым сукном столом.
- Что же, Чернецкой, Вы должны были уже понять Ваше положение.
- Так много времени на это не надо.
- Как бывшему офицеру, мы не можем гарантировать вам жизнь, но все же, при полной даче показаний и а случае их особой ценности...
- Бывшим офицером является офицер, изменивший присяге.
- Так значит, Вы признаетесь в том, что Вы офицер?
- Я этого не отрицаю.
- Своего участия в заговоре Вы также не отрицаете?
- Простите, в каком заговоре?
- Не валяй дурака! Будешь говорить или нет?
- Нет, разумеется, - лицо Жени приняло скучающее выражение.
- А немедля в гараж не хочешь?
- Представьте, ничего не имею против.
- Вот оно что... А как ты запоешь, если мы доберемся до твоих родных?
- До моих родных?.. Сделайте одолжение, я очень хотел бы посмотреть, как это у Вас получится.
Мальчишка откровенно издевался; и это издевательство попадало в цель потому, что за ним чувствовалось действительное спокойствие - это и сбивало с толку.
- У нас есть средства развязывать языки, молодой человек... Очень надежные средства.
- Очень интересно. Вы не могли бы рассказать - какие именно?
- Не рекомендую Вам хорохориться. Многие начинают с этого, а кончают... В подвале Вы познакомитесь с нашими способами воздействия.
- А Вы не будете меня пытать.
- Что?!
Женя насмешливо взглянул на собеседника и завернул манжет куртки, открыв тонкое запястье. - Будьте любезны, положите пальцы на пульс.
- Это еще зачем?
- Увидите.
Уншлихт неуверенно коснулся лежащей на зеленом сукне Жениной руки.
- Прощупали?
- Ну...
- А теперь слушайте дальше...
Женины глаза приняли отсутствующее выражение. На голубоватой коже висков выступили прозрачные капельки пота.
- Что за черт?!
- Сейчас будет еще быстрее... А сейчас - медлен-не-е... медлен-не-е...
Женя, казалось, говорил в пустоту, не видя перед собой лиц. Голос, слетавший с посиневших губ, был безжизненно тусклым.
- А сейчас я его ненадолго остановлю совсем...
- Ничего не понимаю - действительно пропадает... Совсем пропал... Сердце не бьется!
- Вправду не бьется?!
- Д-да...
- Ну и... доста-точ-но... Вот... так... - Женя глубоко вздохнул и высвободил руку. - Должен признаться, я терпеть не могу всяких антиэстетических способов воздействия. Поэтому как только вы сунетесь ко мне со своей дрянью, я его снова остановлю, но уже окончательно... Дошло наконец, что вы мне ничего не можете сделать?
53
"Здесь отслужу молебен о здравьи Машеньки и панихиду - по мне. А любопытно, что здесь было лет эдак пять назад?"
- А знаете, Женя, - Гумилев неожиданно резко повернулся от забранного решеткой оконца, выходящего на тротуар внутреннего двора - у этого окна он стоял уже около часа. - Очень жаль, что у меня уже нет времени. Я хотел бы написать египетскую поэму... И героем был бы юноша, списанный с Вас. Я еще на свободе обратил внимание на Ваше лицо. Конечно, люди - необыкновенно слепые существа, но за Вас мне как-то сразу стало страшновато. Неужели современная одежда может служить достаточно неуязвимой маскировкой, подумал я, что люди не видят Вашего лица? Ведь Ваше лицо - это трогательно прекрасное лицо юного фараона, обреченного ранней смерти... Вы могли по-мальчишески надвигать козырек фуражки на самые глаза - но ведь Ваших трехтысячелетних глаз не спрячешь, милый Женичка... Я ломал голову над тем, как люди не отгадали в Вас чужого? Ведь Вы даже не похожи на них - Вы похожи на... - Гумилев щелкнул пальцами, подбирая сравнение. - На алебастровую статую фараона-юноши... Где-нибудь во мраке гробниц такая, конечно, есть... Я просто вижу ее сейчас - гладкий, нежный, печально-белый алебастр, и черным лаком, нет, краской - волосы и глаза... Когда-нибудь ее отроют, но уж, разумеется, никто не будет знать, что Вы неизвестно зачем расхаживали по Совдепии в начале двадцатых годов... Я еще там об этом подумал, а здесь, в тюрьме, все это проступило в Вас с предельной ясностью. Удивительно досадно, что уже нет времени!
- Мне, вероятно, еще более жаль, - усмехнулся Женя.
- Передача Гумилеву! - лениво крикнул появившийся в двери охранник.
