Игорь Яковлевич Болгарин, Виктор Васильевич Смирнов
Горькое похмелье. Девять жизней Нестора Махно
© Болгарин И.Я., Смирнов В.В., 2019
© ООО «Издательство «Вече», 2019
© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2019
Сайт издательства www.veche.ru
Часть первая
Глава первая
Грянул оркестр, выстроившийся вдоль вокзального перрона.
На станцию Гуляйполе прибывал «скорый бронированный» самого легендарного Павла Ефимовича Дыбенко, в недавнем прошлом наркомвоенмора, а ныне начальника дивизии, взявшей Екатеринослав. К бронепоезду были прицеплены два классных вагона.
Но едва паровоз, сбавляя тяжелое дыхание, остановился, не из закованного в броню мрачного серого салон-вагона, а из будки машиниста, прогремев тяжелой бронированной дверью, вылез бывший матрос Дыбенко. И тотчас к нему подбежали выскочившие из вагона братишки-балтийцы, на всякий случай окружили его настороженным эскортом, держа маузеры наготове.
Перрон из-за клубов пара плохо угадывался. Но когда ветерок развеял сизую завесу, стало видно, что нигде никакой опасности нет. Лишь поблизости поблескивал медью оркестр.
По почти незаметному знаку Махно оркестр, на этот раз куда более сыгранный, чем прежде, и в расширенном составе, грянул «Интернационал». Дыбенко и сопровождающие его матросики взяли под козырек.
Махно со своим тоже весьма экзотическим окружением из черногвардейцев подошел к Дыбенко. Нестор принарядился. На нем была новая венгерка с пышными витыми шнурами алого цвета, и конечно же высоченная папаха, и брюки с лампасами, и сапоги на высоких каблуках. Но разве потягаешься с почти двухметровым красавцем Дыбенко!
Бывший матрос, тоже украинский крестьянский сын, был сделан из более удачного материала. Росту метр девяносто, черные, как вороново крыло, волосы, черные размашистые брови, усы вразлет, борода клином, карие, невероятной глубины глаза, прямой, резко очерченный нос…
Порождает же таких красавцев ненька Украина! Вот так однажды, путешествуя по Черниговщине, встретила императрица Елизавета Петровна простого козака Сашка Розума. Ахнула при виде такого писаного красавца и сделала его некоронованным царем России, своим морганатическим супругом…
В ответ на честь, отданную красным полководцем, Нестор протянул руку для пожатия, представился:
– Махно! Нестор Иванович!
– Павло Дыбенко, – ответил гость рокочущим басом. – Начальник непобедимой первой Заднепровской Украинской героической дивизии.
– Пройдемте, товарищ Дыбенко, для смотра войск и знакомства с нашим революционным Гуляйполем – вторым Петроградом, – столь же высокопарно произнес Махно.
Дыбенко ухмыльнулся в усы, но постарался скрыть усмешку: уж больно серьезен и суров был вид маленького Махно.
– Сами прибыли чи с супругой? – дипломатично осведомился Махно.
– Спит, – широко улыбнулся Дыбенко и с гордостью полуграмотного человека пояснил: – Всю ночь статью писала. Пишет, зараза, як семечки лузгает!.. Прошу прощению, Нестор, а нельзя оркестру малость горло придавить? Пока мы то-се, пускай жинка ще немного поспит.
Юрко, идущий чуть сзади Нестора, тут же бросился к оркестрантам. И через мгновение музыканты продолжили все ту же бравурную музыку, но только в «нежном» исполнении. Играли одни скрипки.
– Молодец! – похвалил Махно адъютанта, стараясь держаться в трех шагах от Дыбенко, чтобы не показывать, что его папаха достает начальнику дивизии едва ли до плеча. И, опять же за спиной пальцем, он подманил из эскорта Галю Кузьменко: – Дозвольте познакомить вас, Павло Ефимович, с моей супругой Галиной Андреевной Кузьменко, анархисткой еще с дореволюционного времени, заведующей нашим агитпропом.
– Очень приятно! – Дыбенко крякнул и подправил ус. Галина произвела на любвеобильного матроса приятное впечатление. Она была в черной кубанке, кожаной черной куртке, длинной черной юбке, хромовых черных сапожках. «Лицо Гуляйполя!» – Очень, очень приятно! – еще раз повторил Дыбенко, соблюдая политес, которому выучила его образованная жена Александра Коллонтай. Вот только черные знамена! Но таких знамен у себя на Балтике Дыбенко насмотрелся вдоволь. Не привыкать!
На привокзальной площади выстроилось анархистское войско, одетое разношерстно, но благопристойно. Ряды ровнехенькие. Тачанки Кожина глядели на площадь тупорылыми «Максимами». Конница сдерживала в ряду лошадей.
Взгляд Дыбенко остановился на Щусе. Тот как «разжалованный» сидел на коне в общем строю. Свой братишка, «Иоаннъ Златоустъ».
– Смирно! – прокричал Черныш. – Равнение на середину!
Ряды четко выполнили команду. Придерживая шашку, Виктор подбежал к Дыбенко, отрапортовал:
– Товарищ начальник героической дивизии Заднепровья! Революционная анархическая армия батьки Махно для торжественного смотра построена!
Дыбенко оглядел всех, остался доволен. Крикнул мощно, перекрывая скрипки:
– Здравствуйте, товарищи революционные бойцы!
– Слава товарищу Дыбенко! – дружно ответили уже отрепетировавшие приветствие махновцы.
– Ну вот, – пробасил Дыбенко. – А говорили: какая-то банда!
– Не верьте злым языкам. Завидуют, – сказала Галя.
Дыбенко повернулся, благосклонно кивнул.
Скрипки в бодром маршевом темпе заиграли «На палубу вышел, сознанья уж нет…». Специально для морячка Дыбенко.
Неподалеку гостей ждали тачанки, застеленные коврами. На передней восседал кучер Степан.
Потом Махно и Дыбенко пили в бывшем доме Кернера, специально подготовленном для замечательных гостей. Интерьер обновился. Исчезли хрупкие китайские вазы, слишком хрупкие для нового времени, исчезли портреты в тяжелых золоченых багетах, зато появились иные. Маркс соседствовал с Бакуниным, Энгельс – с Кропоткиным. И еще на стене появился портрет лейтенанта Шмидта, как некий знак примирения между анархистами и коммунистами, ибо он не принадлежал ни к тем, ни к другим, считая себя революционером чистой воды. К тому же моряк! Для Дыбенко – несомненный герой.
Павел Ефимович даже крякнул и поднес ладонь к виску, отдавая честь лейтенанту.
– Добре! – пробасил он. – Этот человек показал мне, пацану, шо такое революция и в какую сторону по жизни шагать. Мне тогда пятнадцать годков было, как его расстреляли. И скажи, Нестор Иванович, шо я тогда из себя представлял? Обыкновенный черниговский хлопчик. Конюх. А як за душу задело! Всю судьбу вывернуло!
Он постоял рядом с портретом, как бы давая понять свою причастность к великим делам.
Галина была довольна. Это она достала и повесила в бывшем кернеровском доме портрет Шмидта.
Дыбенковские морячки из охраны смешались с махновскими черногвардейцами. Под широкой лестницей кернеровского особняка, у столика со всяческой снедью и батареей бутылок, Щусь, со следами нагайки на лице, которые можно было принять за боевые шрамы, спорил о чем-то гальванометрическом с морячком, на бескозырке которого было выведено «Стерегущий».
Действительно, что может быть сделано на корабле без гальванометриста, по-нынешнему, без электрика! Снаряд главного калибра из шахты не подашь, гирокомпас не закрутишь, подводная лодка в глубине будет беспомощной…
А в комнате, что была когда-то кабинетом промышленника Кернера, уже изрядно подвыпивший Дыбенко, приобнимая Нестора, говорил:
– Здорово у тебя, батько! Осталось тебе только к большевикам перейти – и будешь ты главным человеком на Украине. Сам Антонов-Овсеенко мне сказал: сагитируй, и мы сделаем Махно военным комиссаром Украинской республики…
– Не, – покачал головой тоже уже хорошо подзахмелевший Махно. – Никак. У нас селянами никто не командует. Ни большевики, никто. Мы власти не признаем.
– А-а, – махнул рукой Павло Ефимович. – Власть кажному нравится. Мне, думаешь, не нравится? И тебе нравится.
– Не. Мне не нравится.
– А чего ж тебя батькой зовуть? У батьки шо, над сынами власти нема?
