Скоро сестра стала спать меньше, начала узнавать Сеньку и улыбаться ему. Сеньке это нравилось, и он заходил к ней всё чаще и даже тряс погремушкой, а она в ответ дрыгала руками и ногами и говорила «у-у-у» или «а-а-а-а».

Иногда она орала, особенно по вечерам, и мама никак не могла её успокоить. Сенька волновался, не заболела ли она. Но сестра постепенно успокаивалась, и Сенька тоже успокаивался.

Он пытался научить её разговаривать, повторял: «Скажи “Га-ля!” Га-ля! Ну! Тебя же будут спрашивать, как тебя зовут, а ты ничего не сможешь ответить». Но сестра говорила только своё «у-у-у» и «а-а-а», Сенька сердился на неё и уходил. Однажды она ответила ему «гу-у», потом всё чаще повторяла эти звуки, и сначала папа с мамой, а потом и Сенька стали называть её Гулька. Так она Гулькой и сделалась.

Потом она начала бегать на четвереньках, как собачка или кошка, постоянно куда-нибудь залезала, не могла выбраться и орала. Сенька бежал к ней, вытаскивал, а она говорила ему «гу-у» и лезла обратно.

А потом Гулька заболела – оказалось, что у неё в животе что-то было неправильно. Она теперь не орала, а только тихо попискивала, и Сенька разрывался от жалости к ней. Он помнил, как у него болел живот, когда он наелся каких-то вредных лекарств у бабушки в гостях, как ему было плохо и как его везли в больницу и там «промывали желудок». Но он тогда был уже большой, мог сказать, где болит и что он такое съел, а Гулька не может. Папа и мама ходили мрачные, сидели у Гулькиной кроватки, мама даже плакала. А папа молчал.

Потом мама с Гулькой уехала в больницу.

Папа сказал, что там Гульке сделали операцию, всё получилось удачно и она выздоровеет. Но за ней теперь нужно очень следить, чтобы она не стащила с живота повязку, ничего не тянула в рот, пила понемножку и часто.

Однажды Сенька пробрался в папину-мамину комнату, когда мама делала Гульке перевязку, и увидел у неё на животе красную черту. «Кто нарисовал? Зачем?» – спросил он. Мама объяснила, что это разрез, чтобы заглянуть Гульке в живот и исправить то, что было неправильно. Сёмка вздрогнул, убежал к себе и сел переживать: как Гульке было больно и как она всё это терпела; как ему самому было больно, когда он порезал руку ножом, а ведь живот – это ещё больнее!

Гулька теперь не пыталась ползать, не дрыгала руками и ногами, когда приходил Сёмка, и не кричала «гу-у», а только молчала или чуть слышно попискивала. Сёмка очень страдал, когда слышал эти звуки. Когда мама уходила за чем-нибудь, Сёмка приходил к Гульке со своими книжками, открывал их и начинал рассказывать, что в них написано, переворачивал страницы и показывал ей картинки. Приносил игрушки, объяснял, как нужно ими играть. Гулька внимательно слушала, но ничего не отвечала, не тянулась к ним. Сенька волновался, что она останется такой навсегда. Когда он уходил от Гульки, она начинала попискивать громче и кривила рот, но не плакала. Сенька догадался, что она не хочет, чтобы он уходил, а плакать по-настоящему не может, потому что ей больно.

Однажды, когда Сенька с папой пришли из детского сада, они услышали громкий рёв. Сенька испуганно посмотрел на папу – папа улыбался, и Сенька понял: раз Гулька заорала, значит, она выздоровела, – и побежал к ней.

Гулька старалась перевернуться на живот, у неё не получалось, и она требовала, чтобы ей помогли. Увидев Сёмку, она широко улыбнулась и громко сказала «гу-у». На крик прибежала мама, подхватила Гульку на руки и даже немножко заплакала от радости.

И всё пошло как раньше, только Гулька стала кричать и требовать, чтобы Сёмка всегда был рядом. А когда снова стала ползать, бежала на четвереньках в прихожую, чтобы встретить его из детского сада, заявлялась в его комнату, просто сидела и смотрела на него или хватала игрушки и всё портила.

Сёмка очень боялся, чтобы у Гульки опять не заболел живот, и внимательно следил за тем, где и как она ползает и что тащит в рот. А когда сестра начала ходить, шёл за ней, растопырив руки, чтобы подхватить, если она упадёт. Он наблюдал за мамой, как она готовит Гульке еду, как её кормит и одевает, и делал маме замечания. Мама сердилась, называла его «старый дед», «ворчун», «свёкор» и «Семён Семёныч», но он отвечал, что он Старший Брат и обязан заботиться о сестре. Так сказал папа. Папа смеялся, говорил, что он настоящий Старший Брат, серьёзный и ответственный человек, и имя Семён Семёныч ему очень подходит. Сёмка обижался, но постепенно привык и стал отзываться на это имя, хотя был он не Семёновичем, а Андреевичем, потому что его папа был Андрей Сергеевич.

Как-то рано утром Семён Семёныч был разбужен голосами родителей в соседней комнате. Гулька, конечно, не проснулась. Среди ночи – проснулась бы обязательно. А вот утром, когда нужно быстро встать, одеться и топать в детский сад, её не то что криком, руками не разбудишь.

Семён Семёныч прислушался. Ну конечно, родители, как обычно, ссорились, кому сегодня вести Гульку в детский сад. Мама настаивала, что это должен сделать папа, потому что она провожала Гульку вчера, а папа утверждал, что вчера отводил Гульку в сад он, ну в крайнем случае Семён Семёныч, и он помнит это совершенно точно. И вообще, у него с утра лекция. Мама возражала, что лекция у папы в десять утра и он прекрасно успевает отвести ребёнка в детсад, до которого идти пятнадцать минут даже Гулькиным шагом. Папа отвечал, что ему до лекции необходимо просмотреть демонстрационный материал, а это потребует времени. А мама легко может опоздать в свою клинику хоть на час. Всё равно она придёт на работу самой первой из всего персонала. Мама отвечала, что у неё в девять пятиминутка и она, мама, просто не может опоздать в этот раз, потому что и так все уже смеются, когда она влетает в зал и начинает извиняться.

Семён Семёныч горько вздохнул: он знал, чем кончится этот спор. Минут через пять оба войдут в комнату, встанут возле его постели и начнут просить, чтобы он отвёл Гульку в сад, и обещать, что это в последний раз, что сегодня просто неудачно сложились обстоятельства и за это папа купит ему. «Ну что ты хочешь, Сёмка?.. Нет, велосипед не проси, это опасно, налетишь на что-нибудь, упадёшь, разобьёшься, а если ещё и Гульку станешь катать!.. Нет-нет, велосипед не куплю. Захоти что-нибудь другое. Получишь. Обещаю». Вступит в разговор мама, сообщит, что он уже большой, должен помогать родителям и ухаживать за младшей сестрой. «Ведь она тебя так любит, так радуется, когда ты гуляешь с ней. Мы просим тебя так редко!..»

Каждый день – редко?! И это родители!

Семён Семёныч сунет голову под подушку, а родители, как обычно, сделают вид, что приняли этот его жест за согласие. Мама начнёт давать наставления, как одевать Гульку, куда смотреть, когда они будут переходить улицу, проследить в саду, чтобы она аккуратно переоделась, ну и так далее. А папа побежит организовывать им с Гулькой завтрак. Знают, что Семён Семёныч ответственный человек и сделает всё как надо. Мама ещё позвонит с работы проверить, всё ли в порядке, а папа тут же забудет, что вместо велосипеда обещал ему всё, что он захочет. Что попросить? Конструктор лего? Скажет: «Что, я действительно обещал? Ну что ж. Только не завтра. Завтра я буду очень занят. Может быть, в воскресенье.» Потом не будет денег, потом ещё что-нибудь помешает. Мама скажет, что если папа обещал, то пусть он и идёт с Сёмкой за конструктором, и в результате Семён Семёныч сам забудет про лего. А если всё-таки удастся выжать из родителей новый лего, то Гулька быстро растащит и растеряет детали, а то ещё и проглотит что-нибудь мелкое, и опять придётся резать ей живот. Нет, лего нельзя. А вот попросить, чтобы взяли с собой летом в свой туристский поход?! Ух ты, это мысль! Сами ходят с дядей Мишей и тётей Таней и ещё с кем-нибудь каждое лето, а его ни разу не взяли. Сначала: «Ты ещё маленький», а потом: «А с кем же будет Гулька? С бабушкой? Гулька же заболеет от тоски без тебя». И ничего не возразишь. Хм. А если потребовать, чтобы и Гульку взяли с собой? А уж он за ней будет очень-очень следить, наденет на неё надувной жилет, и она ни за что не утонет. А родителям нужно будет сказать, что они почти не общаются с дочерью. А она их так любит и заболеет от тоски без них. Решено! Пусть только попробуют отказаться, тогда сами станут водить Гульку в сад и из сада.