Я так и поступил. Разменял в буфете свою единственную трёшку, принёс консультанту две пузатых запотевших кружки.

– Молодой человек! – возмутился тот и заглянул в мои бумаги. – Пётр! Ты ставишь меня в неловкое положение! Я не пью в одиночестве. Это противоречит моим принципам, и сейчас не тот случай, когда ими можно поступиться.

– А нам это не запрещено?

Консультант покачал головой, и я упрямиться не стал. Было невыносимо жарко и душно, а запотевшие кружки выглядели на редкость привлекательно и буквально манили взгляд. Опять же, мне требовалась консультация, а уже потраченные на выпивку деньги назад точно было не получить.

Пришлось идти за ещё одной кружкой.

– Какое самое слабое? – уточнил у буфетчицы, не спеша делать заказ.

– «Бархатное».

Его и взял. Вернулся за столик, снял фуражку, и консультант протянул руку.

– Альберт Павлович.

– Приятно познакомиться. Пётр.

На том формальности подошли к концу, мы выпили. И если я лишь глотнул тёмного пива, почти не горчившего и с приятным карамельным послевкусием, то консультант не отрывался от кружки, пока её не осушил.

– Ну-с, приступим! – объявил после этого Альберт Павлович и быстро пролистал мою учётную книжку. – Э-э-э, брат, не повезло тебе в последний вагон заскочить! На десятом витке горя бы не знал, а так – ни туда и ни сюда.

Я озадаченно вытаращился на собеседника, тот догадался о причине моего замешательства и улыбнулся.

– Не слышал разве, что некоторым румбам собственные названия дали? Первый румб четвёртого витка – это «Входной билет», а тридцать второй девятого – «Последний вагон». Дело в том, что энергия во время резонанса на первых трёх витках и с десятого по двенадцатый не прибывает в геометрической прогрессии, а копится в обычном режиме. Не спрашивай почему, просто прими к сведению, что возможности это ограничивает самым кардинальным образом, отсюда и такие названия.

– Ничего не понимаю, – чистосердечно признался я, отпив пива. – А чем тогда десятый виток лучше девятого?

– Востребованностью, Пётр, проистекающей из повышенной сопротивляемости излучению и малочисленности. Любой оператор может приблизиться к Эпицентру самое большее до внутренней границы своего витка, а с учётом нормального распределения, сам понимаешь, лишь единицы проходят инициацию в конце спирали. На десятом и одиннадцатом витках это случается немногим чаще. Всех их немедленно принимают на технические должности. Водители, санитары, егеря, чистильщики, дорожные рабочие. Вакансий много – людей мало.

Я оживился и напомнил:

– У меня сопротивляемость на уровне десятого витка!

Альберт Павлович приложился ко второй кружке, но её лишь ополовинил и снова взялся изучать учётную книжку.

– Около семидесяти процентов? Максимально высокий уровень для девятого витка, но само по себе это ничего не значит. Склонность к негативу добавила бы тебе очков в кое-каких учреждениях – жаль, не подтвердилась. О, абсолют! А нас почему-то не уведомили!

В голосе собеседника прозвучала искренняя заинтересованность, но он тут же поскучнел.

– А-а-а! Понятно, – разочарованно протянул консультант. – Диагностировал ассистент, а доцент поставил эти выводы под сомнение. И восприимчивость к медикаментозному воздействию свидетельствует не в твою пользу. Высокая устойчивость, но не абсолют. Досадно. С абсолютом в анамнезе ты бы ещё в первый день распределение получил.

Я не удержался от обречённого вздоха.

– Что за абсолют-то?

– Полнейшая невосприимчивость к ментальному воздействию. С одной стороны, абсолют – это некомандный игрок, с другой – никакой эмпат не прочтёт его эмоций, и даже самый искусный телепат не сумеет навязать свою волю.

Разочарование я смыл длинным глотком пива.

– И что посоветуете, Альберт Павлович?

– Не падать духом! – ободряюще улыбнулся тот. – Я серьёзно, Пётр. Это самое важное. И думаю, частный сектор не для тебя. Дождись государственного распределения. Кое-какие интересные моменты в твоём анамнезе всё же есть. Атипичные для девятого витка, а к такому настороженно относятся, но на улице точно не окажешься. Пристроят к делу. Что бы вам на вводной лекции не вещали, всех пристраивают.

С этими словами консультант в один глоток влил в себя остававшееся в кружке пиво, нацепил на макушку шляпу и сунул портфель под мышку.

– Не вешай нос, Пётр! Всё будет хорошо! – заявил пребывавший в отменном расположении духа сотрудник РИИФС и отправился на выход.

– До свидания, Альберт Павлович, – пробормотал я и, в отличие от него, торопиться не стал, пиво допивал без всякой спешки.

Показалось то с учётом жары просто замечательным, и, хоть было лёгким, в голове приятно зашумело, возникло желание купить ещё одну кружку, но вовремя опомнился и делать этого не стал, вышел на улицу.

За время наших посиделок в буфете большинство «покупателей» уже успело разойтись, поредела и толпа соискателей. Я огляделся и решил, что численность обитателей распределительного центра сократилась как минимум вдвое. И человек десять ещё стояли у пропускного пункта в ожидании транспорта с вещевыми мешками и фанерными чемоданами.

Я заметил Семёна, который что-то втолковывал двум паренькам рабочей наружности, и подивился его неугомонности, но толком приглядеться помешала команда переодеваться для вечерних занятий физкультурой. После кружки пива ни подтягиваться, ни бежать кросс не хотелось, но деваться было некуда – поплёлся вслед за остальными. Порадовался лишь, что солнце начало к горизонту клониться, а то как-то очень уж неприятно кожу на спине пекло; не иначе, утром успел сгореть.

Переоделись, построились, после переклички приступили к упражнениям. Меня немного мотало, и нормативы давались куда тяжелее прежнего, но худо-бедно справился. А уже непосредственно перед кроссом выяснилось, что стычка в казарме без последствий для моего обидчика не прошла: ногу ему всё же вывихнул – пусть и несильно, но от пробежки тот отказался наотрез.

Инструктор лишь плечами пожал.

– Кто не бежит, тот подметает плац.

– Я не должен! У меня нога болит!

– Отказ от занятий приравнивается к нарушению режима. Поставить в известность коменданта?

– Нет.

Когда деревенского задиру послали за метлой и раздались обидные смешки, он кинул на меня столь убийственный взгляд, что сделалось не по себе. И хоть из кулацких подпевал в лагере остался только один, устроить «тёмную» они могли и вдвоём. И ладно если просто отмутузят, как бы голову сгоряча не проломили. Провинциальные нравы, насколько слышал, просты до безобразия.

Именно по этой причине, всякий раз пробегая мимо полуразобранных развалин бараков, я внимательно присматривался к строительному мусору и в особенности к доскам. А заметив искомое, сделал вид, будто завязываю распустившийся шнурок, присел и легко выломал из трухлявой деревяшки ржавый гвоздь сантиметров в десять длиной, завернул его в платок и сунул в парусиновый ботинок. Стало давить на стопу, но не слишком сильно, намозолить кожу точно не успеет, а у меня теперь будет какое-никакое оружие.

Человеку, повелевающему сверхэнергией, глупо полагаться на острый кусок железа?

Человеку повелевающему – глупо. А вот неумёхе вроде меня, который не только понятия не имеет, на что именно он способен, но ещё и глушит способности медицинскими препаратами, впору хвататься за любую соломинку. Даже не представляю, сколько времени уйдёт на сотворение электрического разряда или шаровой молнии, а вот ткнуть гвоздём – секундное дело. И гвоздём я точно никого не убью. Главное, чтобы сверхсилой не долбанули по мне самому.

Именно последнее опасение и заставило лишь сделать вид, будто глотаю перед сном пилюлю, а на деле спрятать её в пальцах. Провернуть это оказалось предельно просто, никто за нами не следил и приём подавляющего способности препарата не контролировал. Дневальному было откровенно не до того: людей переводили на места выехавших постояльцев, уплотняя казармы, и до самого отбоя в комнатах и коридорах царила ни на миг не утихающая суета.