Литмир - Электронная Библиотека

Предложив женщине стул, донья Мерседес успокоила её, — не волнуйся, Эмилия. Музия не пациент. Она моя помощница, — она отправила меня принести из кухни её корзину.

Выходя, я услышала, как донья Мерседес спросила Эмилию, навещали ли Клару её тётушки. Я подошла поближе к портьере, чтобы услышать ответ женщины.

— Они уехали только этим утром, — сказала она, — они были здесь почти неделю. Они хотят вернуться сюда. И Луизито приезжал. Он хочет забрать Клару в Каркас.

И хотя я не могла оценить, какой информацией обладает донья Мерседес, я знала, что именно она сочтёт нужным взять из дома. Я знала, что она отправит Эмилию в аптеку купить флакон лувии де оро (золотого дождя), бутылку лувии де плато (серебряного дождя) и бутылку ла мано подероза (могучей руки). Эти цветочные экстракты, смешанные с водой, служили для омовения околдованных в их домах. Это задание обычно выполняли сами околдованные.

Долина и плавные склоны южной части города, прежде отведённые под поля сахарного тростника, были очищены для индустриального центра и непривлекательных рядов современных домов. Среди них, как след прошлого, покоились останки гасиенды Эль Ринко — длинное розовое здание и фруктовый сад.

Некоторое время донья Мерседес и я стояли, рассматривая дом и облупившуюся краску на стенах. Двери и ставни были заколочены. Изнутри не доносилось ни звука. Ни один лист не шевелился на деревьях.

Мы прошли парадные ворота. Шум машин на улицах затих, приглушённый высокими стенами и деревьями, которые заслоняли жаркое солнце.

— Ты думаешь, Эмилия уже вернулась? — шепнула я, напуганная этой жуткой тишиной. Причудливые тени ветвей метались по широкой аллее.

Не ответив мне, донья Мерседес вошла в дом. Порыв ветра, пахнув разложением, бросил нам под ноги опавшую листву. Мы прошли по широкому коридору, который примыкал к внутреннему патио, наполненному тенью и прохладой. Вода сочилась из плоской посудины, которая была водружена на поднятые руки пухлого ангела.

Мы свернули за угол и пошли по другому коридору мимо бесконечных комнат. Полуоткрытые двери позволяли мельком видеть бесподобные остатки раскиданной как попало обстановки. Я видела простыни поверх диванов и кресел, свёрнутые ковры и опрокинутые статуэтки. Покосившиеся зеркала, картины и портреты были прислонены к стенам, словно ожидая того момента, когда их повесят вновь. Донью Мерседес, по-видимому, совершенно не занимал хаос, царивший в доме, и она только пожала плечами, когда я начала его обсуждать.

Она уверенно вошла в большую, слабо освещённую спальню, в центре которой стояла широкая, из красного дерева кровать, покрытая тонким, как туман, накомарником. Тёмные и тяжёлые портьеры закрывали окна, на туалетном столике стояло зеркало, аккуратно задёрнутое тёмной тканью.

Запах горелого жира, ладана и святой воды заставил меня подумать о церкви.

На полу, кровати, на двух креслах и ночном столике — везде валялись небрежно сваленные книги. Они лежали даже на перевёрнутом ночном горшке.

Мерседес Перальта включила лампу на ночном столике, — Клара, — позвала она тихо, откидывая в сторону сетку накомарника.

Ожидая увидеть ребёнка, я стояла, удивлённо рассматривая молодую женщину, возможно лет двадцати. Она полулежала, прислонясь к передней спинке кровати, все её конечности были перекошены, как у тряпичной куклы, которую небрежно бросили на кровать. Красный китайский шёлковый халат с вышитыми драконами едва прикрывал её сладострастную фигуру. Несмотря на растрёпанный вид, она была потрясающе красива, с высокими выдающимися скулами, чувственным пухлым ртом и тёмной кожей, блестевшей нежным глянцем.

— Негрита, Кларита, — позвала донья Мерседес, мягко встряхивая её за плечи.

Молодая женщина резко открыла глаза, словно кто-то силой вытащил её из кошмара. Она села, её зрачки были невероятно расширены, слёзы потекли по её щекам, но лицо ничего не выражало.

Откинув книги в сторону, донья Мерседес поставила свою корзинку около кровати, вытащила носовой платок и, побрызгав на него своим любимым средством, приложила его к носу женщины.

Духовная инъекция, как донья Мерседес называла свою смесь, по-видимому, не оказала на женщину влияния, она лишь вяло пошевелилась, — ну почему я не могу умереть в покое? — прошептала она, её голос был капризным и усталым.

— Не болтай ерунды, Клара, — сказала донья Мерседес, что-то разыскивая в своей корзине, — когда человек собирается умереть, я с радостью помогаю ему подготовиться к его вечному сну. Конечно, есть болезни, ведущие к смерти тела, но твоё время ещё не пришло, — как только донья Мерседес нашла то, что искала, она встала и кивнула мне подойти поближе, — оставайся с ней. Я скоро вернусь, — тихо шепнула она мне в ухо.

Я с тревогой смотрела, как Мерседес Перальта выходит из комнаты, затем перевела своё внимание на постель и перехватила взгляд женщины, наполненный мертвящей неподвижностью. Она почти не дышала, но кажется сознавала то, что я пристально разглядываю её. Она медленно приоткрыла веки и лениво мигнула, ослеплённая тусклым светом. Клара потянулась к ночному столику, нашарила щётку и спросила: — ты не могла бы заплести мои волосы?

Я кивнула и, улыбаясь, взяла щётку, — на одну или две косички? — спросила я, расчёсывая её длинные вьющиеся волосы и перебирая спутавшиеся прядки. Как у доньи Мерседес, её волосы пахли розмарином, — ну как тебе эта милая толстая косичка?

Клара не ответила. Застывшим отсутствующим взглядом она пристально разглядывала дальнюю стену комнаты, где в овальных рамах висели фотографии, украшенные пальмовыми листьями, сложенными крест накрест.

С искажённым от боли лицом она повернулась ко мне. Её конечности забились сильной дрожью. Лицо потемнело, и она ловила воздух ртом, пытаясь подтолкнуть меня к спинке кровати.

Я побежала к двери, но побоялась оставить её одну и не посмела уйти из комнаты. Несколько раз я кричала, призывая донью Мерседес, но ответа не было. Уверенная, что свежий воздух пойдёт Кларе на пользу, я шагнула к окну и отдёрнула портьеру. Слабый проблеск дневного света еле пробивался снаружи. Его заслоняла листва фруктовых деревьев, которые, переливаясь цветами, гоняли тени по комнате. Но тёплый ветер, влетевший в окно, лишь повредил Кларе. Ей становилось всё хуже. Тело конвульсивно тряслось.

Дёргаясь и задыхаясь, она рухнула на постель.

Испугавшись, что в эпилептическом припадке она может перекусить себе язык, я попыталась засунуть рукоятку щётки для волос между её лязгающими зубами. Это наполнило её ужасом. Её глаза вылезали из орбит. Ногти на руках превратились в фиолетовые пятна. Видно было, как в распухших венах на шее дико пульсировала кровь.

Совершенно не зная, что делать, я вцепилась в золотые медали, которые всё ещё висели на моей шее, и начала качать их перед её глазами. У меня не было никаких идей и мыслей; это была чисто автоматическая реакция, — негрита, Кларита, — шепнула я то, что слышала от доньи Мерседес.

В слабом усилии она попыталась поднять руку. Я опустила ей на ладонь ожерелье. Тихо завывая, она прижала медали к груди. Казалось, она втягивает в себя какую-то магическую силу. Вздутые вены на шее опали, дыхание успокоилось. Зрачки уменьшились, и я заметила, что в её глазах больше не было темноты, в них засиял янтарно-коричневый свет. Слабая улыбка коснулась её губ, насухо приклеенных к зубам. Закрыв глаза, она отпустила медали и боком скользнула в постель.

Донья Мерседес вошла так тихо, что мне показалось, будто она материализовалась около кровати по вызову теней, кружившихся по комнате. В руках она держала большую алюминиевую кружку, наполненную ужасно пахнувшим зельем. В своей руке она крепко сжимала пачку газет. Закусив губы, она жестом приказала мне хранить молчание, затем поставила кружку на ночной столик и опустила газеты на пол. Она подняла с постели золотое ожерелье и повесила его себе на шею.

Зашептав молитву, донья Мерседес зажгла свечу и, покопавшись в своей корзине, вытащила крошечный комочек белого теста, завёрнутого в листья.

47
{"b":"7342","o":1}