- Он обещал! - всхлипывал Игорь.

  - Потерпи, братец, скоро всё образуется.

  - Знаешь, что он мне ответил? Видите ли, деньги теперь ему пригодятся самому.

  В столовой послышался голос отца и Игорь, вырвавшись из моих объятий, устремился прочь по коридору. Я осталась одна.

  - Здравствуй Инга! - услышала я в конце коридора.

  - Здравствуй... папа...

  Передо мной стоял незнакомый человек, слегка напоминающий моего прежнего отца. Подтянутый, поджарый. Густые чёрные кудри блестят здоровьем. Белозубая улыбка на худощавом слегка тронутом загаром лице. Яркие серые глаза и уверенный взгляд мужчины до сорока. Рядом неизменный охранник Пётр - огромный, едва помещающийся в коридоре.

  В последние годы, когда отец возвращался с очередного омоложения, меня начинала мучить одна навязчивая мысль: как воспринимает он всех нас, медленно взрослеющих и стареющих, в то время как сам обуздал этот вечный процесс, обратив его вспять? Всякий раз меня подмывало спросить об этом, но я не решалась. Не решилась и в этот раз.

  - Вы повздорили? - вместо этого спросила я, кивнув в сторону ретировавшегося брата.

  - Глупый мальчишка! - отец выглядел раздражённым.

  - Но он...

  - Он требовал денег!

  Я отметила, что теперь и голос его изменился тоже. Он стал выше и звонче:

  - Сопляк ещё и не пожил, а уже мечтает о вечной жизни!

  - Он, как и все надеется.

  - И ты туда же?

  Я промолчала.

  - Пусть заработает как я, а потом тратит хоть на двойную программу!

  Что я могла возразить? Отец прав, потратить такие огромные деньги даже на единоразовую процедуру профессора Зархауза может позволить далеко не каждый, что уж говорить о полном цикле. Отец тратит свои, и тратит на себя. Имеет право.

  Я долго молчала, затем тихо спросила:

  - Но ты сдержишь обещание?

  - Послушай Инга, - отмахнувшись, начал он: - Доктор Зерхауз предлагает мне эксперимент. Теперь я ежегодно буду проходить ускоренное обновление. Они разработали новаторскую методику регенерации клеток, и профессор уверяет, это настоящий прорыв современной биоинженерии. Цена сеансов, конечно, раз в пять дороже прежнего, но представь, через пять лет, благодаря этой новейшей программе "Год за Два", я стану выглядеть как Игорь сейчас. Нет-нет, конечно нет ни какого сравнения с тем, каким я стану через пять лет! Это же отлично!

  Я видела, каким задорным огнём блестят глаза моего так сильно помолодевшего отца, и у меня не нашлось, что ему ответить. Я чувствовала, как предательский комок подкрадывается к горлу откуда-то снизу из глубин уставшей души. В глазах померкло, и всё заволокло туманом. А когда туман развеялся, молодые глаза отца снова глядели на меня. Но, то были другие глаза. Глаза родного мне человека. Отец смеялся и протягивал руки. Рядом мама, такая же молодая и красивая. Живая. Оба смеются и зовут меня к себе.

  - Инга! Инга! - радостно кричит мама, и отец вторит ей.

  Я чувствовала, что также как и они улыбаюсь в ответ. Нет, я смеюсь, задорно по-ребячьи и до слёз. Мне пять лет, а рядом надутый трёхлетний Игорёк не понимает, почему все хохочут, если ему не смешно. И все счастливы.

  Я смотрела на эту картинку далёкого и оттого нереального прошлого, которого возможно никогда и не было, и чтобы по-настоящему не разрыдаться, сказала человеку теперь всего лишь отдалённо напоминавшему моего отца. Человеку, который ждал сейчас от меня какого-то ответа, которого у меня для него не было, да и быть не могло:

  - Весь прошлый месяц пока ты омолаживался, я провела в Бразилии.

  Его глаза потухли, и он шаблонно спросил:

  - Да? Новая экспедиция? Не надоело?

  - Всё хорошо! - ответила я, чувствуя, что больше всего в эту секунду мне хочется умереть.

  - Твои насекомые всё также интересуют тебя больше ухажёров?

  Этот его вопрос прозвучал как-то уж очень надменно и свысока, тоном палача, предоставляющего последнее слово приговорённому к смерти преступнику.

  - Так и есть, - улыбнулась я. - Мир бабочек поразителен и совсем не похож на мир людей. Гусеницы живут десять дней, куколки неделю, а бабочки наслаждаются жизнью не более полумесяца. Но, тем не менее, за такое короткое время эти удивительные создания проживают яркую и такую насыщенную событиями жизнь, что я им даже завидую. Представляешь, каково быть бабочкой?

  - Нет, не представляю, - отмахнулся отец. - Я представляю, что мне не то чтобы двух недель, двух веков не хватило бы.

  - Ты прям как моя новинка.

  Отец вопросительно посмотрел на меня.

  - Мотылёк бразильской лономии. У всех чешуекрылых гусеницы невзрачные, а бабочки их яркие и воздушные, но этот южноамериканский мотылёк не такой. Взрослая его особь похожа на серо-коричневый опавший лист, который и в руки-то взять противно, но гусеница-лономия яркая, многоцветная и нереально красива. Всё точь-в-точь как у людей - в первой половине жизни они прекрасны, а в последние годы серы и унылы. У меня как раз на днях вылупилась одна такая красавица-гусеница. Хочешь, покажу?

  - Ну, пойдём, похвастаешь, - сказал отец и моложавой походкой направился к флигелю туда, где находилась моя домашняя лаборатория. Двухметровый громила Пётр последовал за ним.