Гнус

   Говорят, что боги создали Верхний, Средний и Нижний мир. В каждом всё по-другому. К примеру, в Нижнем нет различия между мёртвым и живым, крышей ему служит земная твердь, а вместо дна - трясина. Жадная и беспощадная, она постоянно охотится, тянется вверх, чтобы кого-нибудь проглотить. Получив еду - нового покойника, шамана-неудачника, умалишённого - на время успокаивается.

   Отчего трясина вечно голодная? Да потому, что её саму жрёт дохлая рыба-великан. Если вытащить эту рыбу наверх, она займёт лес и тундру; её рёбра, давно утратившие плоть, проткнут облака, а в зубастые челюсти смогут въехать сразу двести оленьих упряжек.

   Самое страшное для трясины время - летний месяц июль. Отец-Солнце пронзает своими лучами Средний мир, растапливает пласты мерзлоты, как олений жир. И в Нижнем мире перестаёт лютовать холод. Рыба, которую разбудило тепло, хочет есть. Загораются её давно высохшие глаза, скрежещут и высекают искры исполинские зубы. Рыба делает вдох и заглатывает почти всю трясину. Потом выдыхает. От этого крыша Нижнего мира, она же земная твердь, трескается, а то и проваливается.

   Вместе с одним-единственным выдохом рыба теряет осколки челюсти. Из её брюха выходят чёрные облака. Они гудят, мечутся, поднимаются к крыше и через разломы врываются в Средний мир.

   Беда приходит на землю.

   Злобно жужжат облака из брюха дохлой рыбы, накрывают реки, болота, низменности и несут с собой смерть. Говорят, если такое облако нападёт на лося, то после останется только шкура с костями. Человек может превратиться в пустую чёрную оболочку. Называется смертоносное облако таёжным гнусом. С ним могут справиться только те, у кого есть кусочки челюсти рыбы Нижнего мира.

   ***

   Ыыху нравились свет и простор. Насиделся за зиму в тесном жилище. Повернул нос в одну сторону - уткнулся в земляную стену, из которой торчали мёрзлые корни. Повернул в другую - упёрся в бок матери со свалявшейся шерстью. Если начать ворочаться, упадёт на загривок тяжёлая лапа с когтями.

   Когда в жилище полилась вода и льдистые разводы на стенках превратились в мокрые чёрные пятна, мать оставила Ыыха и выбралась наружу. Мол, Ыых посидит один, ничего с ним не случится.

   Сначала было спокойно. Ыых посасывал свою лапу и дремал. Мать приносила ему еду и игрушки - корешки, заячий скелет, полумёртвую змейку, рыбёшек. Два раза выводила медвежонка на ещё замороженную землю.

   А потом что-то пошло не так. Сквозь подстилку, в которой постоянно кишели кусачие твари, Ыых почувствовал, как внизу кто-то заворочался. Внизу - это гораздо ниже мира Ыыха и его мамы. Послышался страшный рёв. Ещё громче и раскатистее материнского, когда она пыталась избавиться от каловой пробки.

   Словно кто-то в глубине, которую невозможно вообразить, пытался исторгнуть беду. Причём не маленькую, а огромную.

   Ыых разрыл сухую труху. Вот она, маленькая беда. Крохотный череп и косточки, склеенные чёрным. Это сестрёнка Ыыха, из которой смерть вытеснила дыхание, движение и тонкий визг. Те, кто живёт в подстилке, давно сожрали её плоть.

   Мать быстро забыла про сестрёнку. Ыых был очень мал, поэтому тоже всё забыл. И лишь недавно, играя, отрыл косточки.

   Меж тем огромная беда снизу с гудением стала подниматься.

   Ыых испугался и заревел что есть мочи, хоть это и бесполезно - мать всё равно придёт только тогда, когда сочтёт нужным.

   Ыых не смог передать ей свой страх и сообщить о нашествии большой беды. Может, ему стоило выбраться наверх, где шелестел ветер, отчего всё вокруг казалось живым, а свет, исходивший из ослепительно-жёлтого шара, приятно грел бока и спину?

   Но как это сделать? Раньше мать толкала его под тяжёлый задок. Сейчас лапы Ыыха уже выросли, когти почернели, да и сам он вытянулся. И Ыых полез. Когти чиркали по корням и камешкам, но цепко держали круглую башку и грушевидное тело. Пришлось два раза съехать вниз. На третий Ыых оказался посреди чудесного мира.

   Яркая зелень порадовала, Ыых её вдоволь нажевался. А от красивых цветов расчихался. Над ними вилась жужжащая нечисть. Она больно цапнула Ыыха за нос и губу. Он попытался спастись, кувыркнулся через голову и вдруг покатился вниз.

   Нельзя сказать, что это испугало, хотя Ыых впервые в жизни летел, подскакивая на выступавших корнях и натыкаясь на невысокие колючие кусты. Боли он тоже не почувствовал, ведь его бока покрыты молочным жирком, косточки гибкие, а башку он прикрывал толстыми лапами.

   Остановился только возле низинки с маленьким озером. Ыых отфыркался, позвал пару раз маму. Но она не откликнулась. Наверное, сильнейший ветер помешал докричаться. Тогда Ыых заинтересовался озерцом.

   Его берега были топкими, но медвежьи лапы умели с этой трудностью справляться. Там, где начиналась вода, колыхалась широкая полоса дохлых личинок. Ыых подобрался ближе, лакнул, а потом втянул в рот серое месиво. Съедобно!

   Желудок забурчал, и Ыых стал кормиться.

   Насытившись, отрыгнул воду и замер: подальше на мелководье, там, где вода с шелестом текла между валунами, колыхалась бурая длинная шерсть, торчала вверх лапа.

   Нос Ыыха заходил ходуном. Ыых, конечно, мал и неопытен, но у него уже был набор запахов, которые умел различать: прелую подстилку с кусачей живностью, сладковато-приторную беду, землю, ветер наверху, еду, и, конечно, маму.

   Так вот, на мелководье, лежала мама! И не шевелилась, не рычала любовно и грозно на него, не ловила рыбёшку и пахла, почти как сестрёнка Ыыха. Он побегал по топи и разразился плачем. Мама не двигалась. Тогда Ыых решил добраться до неё. Но прежде снова поднял нос. Оказывается, он может узнать, что в этом месте недавно случилось.

   Здесь было что-то злое, едкое и ядовитое. Вроде той змейки с перебитым хребтом, что ему принесла мама. Может, большая змейка, много змеек? Нет...

   Ыыху вспомнилась, как снизу рвалась беда. Наверное, это она побывала здесь. Нужно всё срочно рассказать маме!