Такими надеждами жила бедная вдова Бетси. А в это время Джек Вильямс был уже убит колдуном Хау-ку-то и зарыт волнами Арканзаса в речной песок, а ее милый сын попался в руки черноногих.
Меховая ярмарка приближалась, а ловцы бобров не возвращались. Ярмарка пришла и прошла, но от них не было никаких вестей. Сердце матери разрывалось на части. Все ужасы, про которые она только знала, приходили ей на ум. Она теперь была уверена, что у нее отнято ее последнее утешение. Она день и ночь оплакивала гибель своего сына. Весь мир сделался для нее пустыней, и единственное утешение находила она в молитве. Соседи удивлялись ее тихому горю, они часто приходили к ней, и говорили с нею о загробной жизни. Если кто-нибудь говорил ей в утешение, что ее сын, может быть, вернется, то она недоверчиво качала головой и говорила: "Нет, они оба там, на небе - мой Том отозвал к себе милого сына, которого он так любил". Соседи замолкали и переставали ее утешать надеждой на возвращение сына. Когда же прошла вторая пушная ярмарка, а вестей от Рафа все не было, то и последний луч надежды угас.
Прошло два года. Никаких перемен в хозяйстве Бетси не произошло, кроме того, что она взяла жить к себе старушку-родственницу. Все-таки она не оставалась одна, а в случае болезни или смерти было кому закрыть ей глаза.
Однажды вечером, устав от работы, она легла отдыхать раньше обыкновенного. Старушка Марта, так звали родственницу, еще не ложилась и занималась хозяйством. Вдруг старая дворовая собака заворчала и бросилась к запертой двери. Она стала рычать, царапать ее лапами и громко лаять. Но это не был сердитый лай, когда, случалось, к ферме подходил кто-нибудь чужой или дикий зверь. Так собака рычала и лаяла обыкновенно в то время, когда Раф или Том возвращались издалека. Сердце Бетси тревожно забилось, она не могла больше оставаться в постели, встала, оделась и позвала Марту.
- Я не понимаю, что делается с собакой, - сказала Марта. - С тех пор, как я здесь, она никогда так не лаяла.
Бетси так взволновалась, что долго не могла выговорить ни слова.
- Впусти ее в комнату, Марта, - сказала она наконец.
Старушка отворила дверь, взглянула на двор; там никого не было.
- Собака убежала в поле!.. Зачем же ты встала? - с удивлением сказала Марта.
- Ах, - отвечала вдова, - я чувствую такое беспокойство, что не могу лежать. Собака всегда так лаяла, когда Том или Раф возвращались домой.
Марта молча принялась за оставленную работу, а Бетси опустилась в широкое кресло около камина.
- Слышишь? - вдруг вскрикнула Марта. - Собака вернулась! Как она весело визжит и лает! Она как будто привела кого-то сюда.
- О Боже, Боже! - вскрикнула Бетси. - Что это такое? Возьми свечку, Марта, посмотри, кто там!
Марта побледнела.
- Бетси, не сердись на меня, я боюсь идти к двери! - сказала та дрожащим от страха голосом.
- Я пойду вместе с тобою, - сказала вдова, с трудом поднимаясь с кресла. Она подошла к дверям. Марта боязливо шла впереди. Кто-то постучал в дверь. Собака радостно визжала. Марта отворила дверь, и от ужаса свеча чуть не выпала из ее рук.
- Индейцы! - вскрикнула она.
У Бетси подкосились ноги. Она наслушалась постоянных рассказов о грабежах и разорениях индейцами селений бедных землепашцев, и ей показалось, что и до ее хижины добрались кровожадные дикари.
В это время в дверях показалось двое индейцев, мужчина и женщина. Молодой индеец протянул к ней руку и ласково смотрел на нее. Бетси показалось странным, что лицо у него не такое темное, как она видела у других индейцев. Она взглянула ему в лицо и бросилась к нему на шею:
- Мой милый сын! Мой Раф! - вскрикнула она. Долго она не могла выговорить ни слова и только горячо целовала своего сына. Рядом с ним стояла красивая дикарка.
По ее темным щекам катились слезы, и она должна была опереться на открытую дверь, чтобы не упасть. Марта так дрожала, что свечка чуть не выпала из ее рук.
Говорят, будто от радости умирают, но если это и случается, то очень редко.
Долго, долго обнимали друг друга мать и сын, долго смотрели они друг на друга, как будто хотели убедиться, что в самом деле они оба живы. Потом Бетси взяла за руку своего сына и хотела повести его в комнату, но Раф наклонился к ней и тихо сказал:
- Нет, матушка, я не могу один войти в родную хижину. Тут, со мною, часть моей души, моя Эймоа! Она спасла жизнь твоему сыну! Она подарила мне свою любовь и связала навсегда свою жизнь с моею. Она моя жена перед Господом Богом. Молю тебя, матушка, прими ее как родную дочь! Она одна на всем свете заслуживает того, чтобы ты назвала ее своею дочерью!
- Где она? Где? - вскрикнула Бетси.
Раф взял за руку Эймоа и подвел ее к матери. Эймоа стала перед нею на колени и склонила голову перед матерью своего мужа.
Мать положила обе руки на голову Эймоа, взглянула радостно на небо и торжественно сказала:
- Благослови ее, Господи, самыми лучшими благами жизни за то, что она спасла жизнь моего сына! Я буду любить и беречь ее, как свое собственное дитя! Благодарю Тебя, Боже, что Ты отдал мне сегодня двух детей!
Все были взволнованы и несколько минут молчали.
- Приди, дитя мое, ко мне! - сказала, наконец, счастливая мать. - Дай, я прижму тебя к своему сердцу!
С этими словами она подняла рыдающую Эймоа, прижала ее к своей груди и крепко поцеловала.
Эймоа положила свою голову на плечо матери. Через несколько минут она бросилась на шею Рафа.
- О, как счастлива теперь сирота Эймоа, она чувствует теперь, что значит нежное материнское сердце!
Лучи радости и счастья ярко засверкали в бедной ферме, в которой так много было пережито горьких дней.
Бетси несколько раз брала в руки голову Эймоа и с материнскою любовью смотрела ей в лицо. Она находила, что у нее цвет кожи не такой темный, как у других индейцев, а выражение очень доброе и милое. Она часто ласкала и целовала молодую женщину и делала этим Эймоа еще счастливее. За эти два года молодая женщина настолько выучилась у Рафа по-английски, что могла уже довольно хорошо говорить на этом языке.
Разошлись в этот вечер поздно и легли спать.
На другое утро, когда Марта пошла в кухню, то нашла уже там красавицу Эймоа. Огонь уже пылал на очаге; вдвоем с Мартой, которой очень понравилась Эймоа, готовили они простой завтрак.
