Радость была дикая, необузданная. Но среди радостных криков слышалась непримиримая вражда. Многие из женщин, особенно старых, со зверским выражением лица смотрели на белого. Если бы Теа-ут-вэ не взял под свое покровительство Рафа, то его бы тут же разорвали на части. Но вождь решил взять его к себе в вигвам и сказал ему это по-английски. Раф был тронут великодушием вождя; он уже несколько раз был обязан ему своей жизнью и поклялся ему оставаться с племенем. Они вошли в вигвам.

В толпе, которая встречала индейцев, была одна удивительно красивая молодая девушка. Даже Раф обратил на нее внимание. Она подбежала к Теа-ут-вэ, сказала ему несколько слов и тотчас же скрылась в толпе.

Теперь, когда Раф и Теа-ут-вэ вошли в вигвам, та же самая девушка бросилась навстречу вождю; он крепко прижал ее к своей груди.

- Посмотри, Эймоа, - сказал он, - этот белый - мой пленник. Он страдает от ран - перевяжи ему их.

Хорошенькая дикарка взглянула своими большими красивыми глазами на Рафа. Она знаками показала, чтобы он сел на землю и осмотрела раны на руках и на ногах. Это причинило ему ужасные страдания, но он с удивительным мужеством переносил нестерпимую боль. Он сам промывал себе раны во время остановок в степных источниках, но в последний день они воспалились сильнее.

Молодая Эймоа тотчас же принесла глиняную чашку с водой и хотела обмыть раны. Раф не позволил ей этого. Эймоа с удивлением взглянула на него. Он обратился к ее отцу и просил передать ей, что это не в обычаях белых, он сделает это сам, потому что у них это считается неприличным. Вождь перевел это своей дочери. Она засмеялась и вышла из хижины. Раф промыл свои раны. Эймоа вернулась в вигвам с какими-то листьями. Она наклонилась к молодому человеку, положила листья на раны и обернула ему ноги и руки тонкой оленьей шкурой. Листья уняли жгучую боль, и Раф от души благодарил молодую девушку. Она не понимала слов; но поняла выражение глаз и лица.

Потом дикарка подошла к огню, нарезала кусочками бизоньего мяса и изжарила их на огне. Раф с удовольствием поел жареной говядины: все последние дни ему приходилось есть жесткое и черствое сушеное мясо. Потом Эймоа принесла различных ягод и плодов и ушла в свой вигвам, который стоял рядом с вигвамом ее отца. Раф и Теа-ут-вэ легли отдыхать на шкуры бизонов, которые еще раньше принесла Эймоа и положила одну на другую.

На другой день раны уже не были так ужасны. Они больше не горели, и вид их был гораздо лучше. Эймоа вновь перевязала их, и Раф опять благодарил ее от всего сердца. Потом он стал помогать ей в хозяйстве, разложил костер и убрал вигвам. Молодая девушка ласково смеялась, но часто с сожалением и участием смотрела на него. Раф видел, что ей жаль, что он должен погибнуть, как погибают все пленные у индейцев.

Он взял маленькую руку молодой девушки и крепко сжал ее. Она не отнимала руки и только с еще большим состраданием взглянула в его глаза.

Еще рано утром Теа-ут-вэ ушел в том же костюме, в котором он вышел из вигвама совещаний на Арканзасе. Также и теперь в левой руке он держал трубку мира, а в правой - длинное копье.

Это совещание должно было решить участь Рафа. Все индейцы отличаются необыкновенной скрытностью. Высказать свои настоящие чувства считается у них слабостью, и они кажутся совершенно холодными и апатичными, тогда как находятся в самом ужасном волнении. Эта особенность характера была и для Теа-ут-вэ. Но несмотря на это Раф из его поступков мог заключить, что он относится к нему благосклоннее других дикарей. Спас ему жизнь тогда, когда он попал в руки дикарей, он заботился о Рафе во время длинного перехода через степи, дал ему лошадь, а теперь взял его даже в свой вигвам и дал ему полную свободу. Раф надеялся, что Теа-ут-вэ и в этот раз заступится за него.

Вот что привязывало вождя к Рафу. У Теа-ут-вэ был сын. Он любил его больше всего на свете. Своею храбростью на войне, ловкостью и силой на охоте за бизонами этот молодой человек отличался от других дикарей и обещал сделаться таким же знаменитым, как "Черный Орел". Тогда Эймоа была еще ребенком; мать умерла при ее рождении и Теа-ут-вэ не взял себе другой жены. Сестра вождя занялась воспитанием маленькой девочки, которая во всем была похожа на свою мать. Но его сын был убит в одной из кровавых битв с команчами. Это так поразило Теа-ут-вэ, что он долго горевал и сделался суровым и угрюмым. Его только и оживляла мысль о кровавой мести за своего любимою сына.

Сердце его сжалось, когда он увидел на Арканзасе Рафа. Белолицый напомнил ему убитого сына. Он был его роста, в глазах было то же выражение мужества, ума и твердости души, которыми отличался его сын. Это сходство спасло Рафа.

Теа-ут-вэ внимательно наблюдал за Рафом, но так, что тот этого не мог заметить. Он думал, что Джек Вильямс его отец; от него не ускользнула печаль Рафа об убитом, и он видел, с каким мужеством он скрывал это от всех. Это нравилось старику. Он находил что-то родственное себе в этом белом, и в его лице, и в его характере. С первой же минуты он решился его спасти, чего бы то ему ни стоило, и для этого пустил в ход все свое влияние.

Раф еще спал, когда вождь подошел к его постели и долго с участием смотрел на него. Старые, наболевшие раны сердца снова раскрылись, когда он смотрел на крепкого красивого юношу, на его доброе и мужественное лицо.

Тихо вошла Эймоа и вывела отца из задумчивости. Она с любовью взглянула на старика; его лицо тотчас же сделалось строгим и сдержанным, как всегда.

- Не напоминает ли тебе этот белый моего милого сына? - спросил он и отвернулся в другую сторону, чтобы скрыть свое волнение.

Эймоа положила руку на его плечо и сказала ласковым голосом:

- Неужели он должен умереть?

Вождь молчал. Ему сделалось еще тяжелее, потому что он видел, что и его дочери нравился юноша.

- Как бы мне хотелось спасти его, - сказал он вполголоса.

Голова Эймоа опустилась на грудь. Она тоже стояла молча. Долго смотрели они с любовью на спящего юношу. Его бледные щеки разгорелись. Одна мысль пришла на ум обоим; их глаза светились ярче, грудь высоко поднималась. Но что волновало обоих, того не высказал ни один из них.