- Эдж, - ответил он в трубку.

- Ты сломал ребро, - ответили ему.

Кингсли усмехнулся, его первый настоящий смех за неделю.

- Думал, ты будешь рад этому факту.

- Как лицо?

- У меня синяк. Должно быть интересно объяснить это моей церкви.

- Добро пожаловать в компанию тех, кто должен лгать о своих синяках. Твоя Малышка одна из основателей.

- Я никогда не оставлял синяков на ее лице.

- Тогда, я полагаю, ты заслуживаешь медали, - сказал Кингсли с большей злобой, чем намеревался.

- Я звоню не для того, чтобы начинать второй раунд.

- Нет, - ответил Кингсли. - Знаю. Я закончил. C’est fini

- Хорошо. Потому что, если ты попробуешь это еще раз, я нанесу ответный удар.

- Меня не били уже несколько месяцев. Твои угрозы не оказывают желаемого эффекта.

- Впрочем, как и всегда.

Кингсли сделал паузу и приготовился к признанию.

- Я встретил кое-кого на Гаити.

- Вот где ты был?

- Недолго.

- Кто она? Он?

- Ее зовут Джульетта. Но это не имеет значения, - ответил Кингсли. – У нас с ней ничего не получилось. Из-за этого я мог сорваться на тебя.

Это были самые откровенные слова, которыми Кингсли мог выразить свое сожаление. По большей части, потому что он не сожалел.

- Должно быть, она зацепила тебя, раз ты напал на священника в церкви.

- Она... была очень особенной для меня, - сказал Кингсли, ненавидя прошедшее время. - Я бы не рассказал тебе о ней, если бы не одна причина...

- Какая? - спросил Сорен, с легкой ноткой сострадания в голосе.

- Если то, что ты чувствуешь к Элли, похоже на то, что я чувствую к Джульетте...

- Если ты испытываешь что-то похожее на мои чувства к Элли, и испытывал с тех пор, как она ушла... тогда выражаю свои глубочайшие соболезнования. Я бы не пожелал этого своему злейшему врагу.

- Я хочу спросить тебя, как ты, но я не хочу знать ответ, - сказал Кингсли.

- Ты знаешь мою жизнь. Знаешь мое прошлое.

- Знаю, - ответил Кингсли.

- Тогда ты знаешь, что это значит, когда я говорю, что это худшее, через что я когда-либо проходил.

Кингсли поморщился.

- Прости за это.

- Это не твоя вина. Клянусь, если бы я мог обвинить тебя, я бы это сделал.

- Как ты думаешь, она вернется? - спросил Кингсли.

- Да, - ответил Сорен.

- Ты уверен?

- Я знаю свою Элеонор. Я знаю свою Малышку. Она вернется ко мне.

- А если нет?

Сорен не ответил на это, и Кингсли был рад. Он тоже не хотел знать ответа на этот вопрос.

- Она рассказала тебе, что я просил ее причинить мне боль? - спросил Кингсли. - Она рассказала, что причинила мне боль?

- Да.

- Тебе это не понравилось.

- Да. И до сих пор не нравится.

- Я давно сказал тебе, кто она. Эта девушка не сабмиссив. Она...

- Она моя, - ответил Сорен. - Остальное не имеет значения. Она моя. Точка.

- Она твоя? - Кингсли откинул с лица мокрую прядь волос. - Жаль, что кто-то забыл сказать ей об этом.

- Ты закончил?

- Закончил с чем?

- Закончил пытаться причинить мне боль?

- Думаю, да, - ответил Кингсли. - Но я еще не готов простить тебя.

- Это потому, что ты не простил себя за то, что позволил ей пройти через все это в одиночку?

- Ты самодовольный ублюдок, нужно было отправить тебя в больницу.

- Как думаешь, где я провел последний час? Хорошо, что в моем приходе есть врач.

- Как удобно. - Они с Сореном долго молчали, достаточно долго, чтобы Кингсли снова разозлился. - Десять лет назад мы втроем стояли в зале твоей церкви и первый раз разговаривали. Там была свадьба, а она убирала после нее. Ты ушел, и я следовал за тобой, и там увидел ее. И я спросил тебя, могу ли я заполучить ее. Ты помнишь, что ты сказал?

- Напомни, - сказал Сорен, хотя Кингсли был абсолютно уверен, что Сорен помнил каждое слово того вечера.

- Ты сказал: «Жди своей очереди».

- Так и сказал. И?

- И ты должен знать, - ответил Кингсли, - если Элли когда-нибудь вернется, настанет моя очередь.

Глава 32

Тот самый день настал.

Пора уходить.

Такой была первая мысль Дафны, когда она в последний раз проснулась в постели Джона . Часы на прикроватной тумбочке показывали 5:17 утра. Она оделась в темноте, пока солнце не взошло, а если бы и взошло, шторы были плотно задернуты, чтобы не пропускать свет. Она жила за закрытыми шторами с первой ночи с Джоном. Она приходила в его дом в темноте, и уходила до рассвета. В книге или фильме, возможно, она была бы вампиром, который проснулся на закате своей жизни и погрузился в сон, подобный смерти на рассвете . Такой была ее жизнь последние шесть месяцев. От рассвета до заката она жила как в тумане, часы, лишенные цели и смысла . На закате она оживала, как только переступала порог его дома.

Этим утром она переступит его снова, в последний раз.

Она натянула вчерашнюю одежду, которая оказалась разбросанной по всем полу. Прошлой ночью Джон был игрив и швырнул ее трусики в одну сторону, носки в другую . Догадывался ли он о том, что она задумала ? Была ли это тактика затягивания ? Нет, конечно, нет. Она знала Джона. Если бы он вообще догадывался, что она уходит от него сегодня, она бы проснулась привязанной к кровати за запястья и лодыжки, ключи от машины спрятаны, а деньги пропали . И она была разочарована, когда проснулась и обнаружила, что ее руки и лодыжки свободны, ключи там, где она их оставила, все ее деньги в сумочке .

Одевшись, она встала у кровати и посмотрела на Джона, спящего на животе, положив руки по обе стороны головы . У него было красивое тело, и она провела под ним каждую ночь последних шести месяцев . Ей до боли хотелось прикоснуться к нему, но он всегда спал чутко, в чем винил свою военную подготовку . И говорить она тоже не могла, чтобы не разбудить его . Поэтому в храме своего разума она произнесла ему одну безмолвную молитву .

- Джон, я больше так не могу. Я получила письмо, и меня приняли в Калифорнийский университет. Сегодня я отправляюсь туда. Ты не знал. Никто не знал. Я хотела сказать тебе, но знаю, что ты найдешь способ уговорить меня остаться . Ты бы нашел способ удержать меня здесь . Это было бы нетрудно . Тебе нужно всего лишь сказать: «Останься», и я останусь. Поэтому я не могла рассказать тебе. Я не могла дать тебе шанс отговорить меня, потому что ты бы это сделал . Я не знаю, помогает это или делает хуже, но ты единственный мужчина, который когда-либо защищал меня. Тебе нужно оставаться полицейским, чтобы ты мог защищать других людей . И в конце концов кто-нибудь узнал бы о нас, и ты бы никогда больше не стал полицейским . Я не смогу жить, зная, что я забрала у тебя жизнь, которую ты любишь. Так что это единственный выход . Я однажды пообещала тебе, что никогда больше не убегу от тебя. Есть две вещи, которые тебе следует знать. Я люблю тебя. Но я солгала .

Дафна развернулась, взяла ключи от машины, вышла через заднюю дверь и села в свою машину.

Она завела ее, выехала задним ходом с подъездной дорожки и уехала.

Она ехала до конца улицы и остановилась на светофоре.

На дороге больше никого не было. Она была одна, совсем одна.

Загорелся зеленый свет.

Но Дафна не тронулась.

Она должна ехать.

Свет снова стал красным.

Дафна ждала. Если она вернется, то сможет проскользнуть в его постель, и он никогда не узнает, что она уходила .

Или она могла бы уехать и начать новую жизнь без него .