Теперь всё не так. Теперь никто и ни от чего не отвлекает Клюкву. Теперь она просто живёт с сыном самого богатого в городе человека в его загородном коттедже на «Двенашке». И Татьяна Дмитриевна очень довольна: «Наденьке так повезло! Это такая семья, такая…» Собственно, ничего конкретного, помимо этого восторженного блеяния, Серый от Клюквиной матухи не слышал. А когда попробовал надавить – мол, нам надо поговорить, передайте Наде, что я буду ждать её возле… – тут же услышал в ответ: «Ещё раз придёшь – позвоню Павлу Филимоновичу. Он пришлёт своих помощников. Они хорошие мальчики, образованные. Они тебе все объяснят, Серёжа».

Серый знал «хороших мальчиков» Флинта – они качались в Спорткомплексе и заседали в коммерческом ресторане «Шахерезада», принадлежавшем все тому же Флинту. Дрон, Комок, Рифат-очки, Пух и прочие «центровые». Серый ещё знал, что, в отличие от ментов, они не будут вести разговоры в кабинете и не ограничатся подзатыльником. Скорее всего, выбьют зубы, сломают руку или ногу и бросят в карьере за заправкой. Добирайся до города, как хочешь, лечись, выживай – и делай выводы. Или не делай. Но тогда в следующий раз тебя просто убьют.

Поэтому Серый и сидел на скамейке, гладил пальцем натеки краски на буквах «С+Н», а не шёл к Татьяне Дмитриевне.

Не шёл. Сидел. И надеялся. «Надежда – мой компас земной». Была в прошлой жизни такая песня. Теперь поют другое – про «два кусочека колбаски», «вишнёвую девятку» и «амэрикан боя». У Флинтова сынули девятка как раз вишнёвая. Прямо из песни. Но он предпочитает отцовский джип «Ниссан». Про джип песни нет, есть поговорка «Лучше с братками на «Гелике», чем с пацанами на велике», да и Сынуля ставит в основном иностранную музыку, Кайли Миноуг или «Эйс оф Бейс» – «Оу, началось…»

Прошло минут двадцать или чуть больше. Серый выбросил четвертую или пятую по счету сигарету и понял, что накурился до тошноты. Он готов был сидеть здесь, под тополями у гаражей, и час, и два, и хоть сутки – лишь бы увидеть Клюкву. Увидеть одну, без Сынули, без «мальчиков».

Без никого.

Увидеть, окликнуть, подойти. Поздороваться. Улыбнуться. И чтобы она улыбнулась в ответ. Тогда там, где сердце, сразу станет тепло. И небо как будто приподнимется, и ветер стихнет. И можно будет постоять чуть-чуть, хотя бы пару минут, греясь…

– Привет!

Девичий голос долетел, словно записочка на уроке. Серый вздрогнул, вскинул голову. Сердце дало перебой и зачастило, как шарик для пинг-понга по ракетке.

Но это была не Клюква. У подъезда стояла и улыбалась, по привычке чуть склонив голову набок и глядя сквозь крашеную чёлку, Лёнька.

Ну, зовут её, понятно, не так, а вполне себе Ленка, а целиком – Елена Леонидовна Костромина, но как-то пошло, ещё в классе пятом: «Ленка Лёнькивна», а потом и просто – Лёнька.

Нормальная тёлка, но странная какая-то. Как птица с перебитым крылом. Лёнька даже прихрамывала, вроде она в детстве, в секции по гимнастике, с коленкой что-то сделала. Из-за этого шаг у неё получился заметный – ноги по одной линии, словно лисица идёт через заснеженное поле. И вообще Лёнька на лису похожа – худая, чёлка эта рыжая, улыбка и зубки мелкие, острые.

А ещё она была подружкой Клюквы. Они раньше, до всего ещё, вместе всегда ходили. На танцы там, в кино и вообще.

Сейчас дружбы особой, наверное, не осталось, но Серый видел их вместе несколько раз – в центре, в магазинах. И в «Шахерезаде» с «мальчиками» Флинта.

– А, это ты… – сказал Серый и машинально полез за сигаретами. Привык уже за час на этой скамейке. – Привет.

– Давно не виделись, – сказал Лёнька и подошла. В руках у неё была по сумке с продуктами. Сумки старые, стиранные – явно родительские.

Серый подвинулся, давая место на скамейке поставить сумки.

– Дела всякие, – уклончиво ответил он.

Лёнька присела на краешек, вытянула ноги, заложила одну за другую, как будто на пляже.

– Ты с работы что ли? – спросил Серый. Лёнька работала в городской библиотеке № 7. «За чай», как она говорила с грустным смешком.

– Ага, – Лёнька смахнула чёлку, закинула голову, посмотрела на облака. – Дождь будет. А ты к Надюхе?

Серый повертел в пальцах незажжённую сигарету, тупо глядя на оббитые носки кроссовок.

– Она вчера заходила, – словно бы не замечая состояния Серого, продолжила Лёнька. – Матери вещи привезла – кофточку итальянскую, сумку. Краску для волос. Красное дерево, сейчас модно. Видел?

– Мне плевать, – глухо выдохнул Серый.

– Серенький, – Лёнька повернула к нему голову, чёлка свесилась до подбородка, – а ты ведь дурачок, знаешь?

– Сама ты!.. – вспылил было Серый, но встретился с зелёным лёнькиным глазом, насмешливо буравящим его сквозь рыжие волосы – и снова перевёл взгляд на кроссовки.

– Дурачок, дурачок, – пропела Лёнька и забрала у него из пальцев сигарету. – Ты же с Надюхой сто лет знаком.

– Ну?

– Мну, гну, потом дам одну, – неожиданно резко сказала Лёнька. – Хочешь быть с нею?

– Ну… да! – Серый выпрямился, посмотрел на дом, на подъезд.

– Тогда сделай так, чтобы у неё было то, что ей надо.

– А что ей надо? Я её люблю! – в голосе Серого зазвучал вызов.

– Да-а?.. – Лёнька засмеялась, но как-то не по настоящему, немножко громче, чем смеются нормальные люди. Засмеялась как в кино. – И что ей делать с твоей любовью? Зимой в мороз надевать? На хлеб намазывать? В уши вдеть?

Серый достал зажигалку, протянул Лёньке. Раньше в Средневолжске правильные пацаны никогда не давали прикуривать девчонкам – западло. Типа бабам рожать, а ты им своей рукой сигарету запаливаешь. Западло.

Но это было раньше.

– Ты чё, долбанулся? – искренне возмутилась Лёнька и вернула Серому сигарету. – Тут же видно всем.

– Я найду деньги, – сказал Серый.

– И что? – Лёнька тряхнула головой. – Ну найдёшь, в видеосалон сходите, конфет купишь, шампанского, цепочку золотую… А потом?

– Что – «потом»?

– Ничего потом, – Лёнька усмехнулась. – Опять месяц деньги искать? Деньги – они всегда должны быть, понимаешь? Как горячая вода в кране.

Серый промолчал. Умная Лёнька попала в самое больное место. Работы, чтобы нормально зарабатывать, в Средневолжске не было. Нет, на самом деле рабочие разных специальностей требовались везде – и на Механическом заводе, и в Управлении буровых работ, и на Приборном, и на Компрессорном, и на Счетмаше, на Станции, не говоря уже про всякие конторы и мелкие фабрики типа писчебумажной или швейной. На крайняк можно было пойти санитаром в больницу или механиком в УТТ.

Вот только нигде толком не платили уже год как. А нафиг нужна работа без денег?

– Я бизнесом займусь, – буркнул Серый. – Ларёк открою. Мы с Индусом…

Он замолчал. Лёнька рассмеялась – на этот раз тихо, невесело. Серый скосил глаза и увидел, что джинсы у неё прошиты по низу вручную. Но с Лёнькой всё было понятно – мать на пенсии, отца нет, у самой зарплата смешная, меньше, наверное, только на почте платят. Да и в сумках – Серый знал точно – не икра, не модная водка «Rasputin» – «Вот так я вам подмигиваю!», а самое простое: хлеб, картошка, лук, подсолнечное масло, майонез и полкило конфет «Школьница» – на работу к чаю.

– Серенький, – Лёнька поднялась. – Из тебя бизнесмен как из меня Шарон Стоун. Ладно, я пошла. И ты иди. Не приедет она сегодня.

Лёнька взяла сумки, сделал пару шагов.

– Слышь… – Серый тоже поднялся. – Ты ей скажи… Ну, передай там… Ну, короче…

– Сам передашь, – не оборачиваясь, сказал Лёнька. – В пятницу вечером, после Осенней ярмарки, в «Шахерезаде». Толмачёва в субботу замуж выходит, у нас там девичник будет, в Белом зале. На ярмарке потусуемся – и туда. Только приходи не вначале и не поздно, чтобы на Игоря не нарваться.

– Да чё мне Сынуля этот ваш! – крикнул Серый, сжав кулаки. – Чмо прикинутое!

– У него пистолет есть, Серёжа, – Лёнька повернулась и посмотрела на Серого в упор. – Я сама видела. А главное – ты же не махаться туда идёшь, а с Надюхой поговорить, так?