Больше я этих молодых людей не видел.

"Ты знаешь, - сказал я Корри однажды вечером, - если Бог хочет, чтобы мы расширили свою деятельность, Он уже подготовил людей. Но как мне их найти?"

"Попробуй помолиться".

Я засмеялся. В этом была вся Корри. И действительно, я сделал все, кроме одного - я не попросил Божьего водительства, чтобы найти нужного человека. И я помолился прямо на месте. И тут же мне в голову пришло имя.

Ханс Грубер.

Я встретил Ханса в Австрии, где он работал в лагере для беженцев. Он был голландцем, великаном в шесть футов и семь дюймов, массивным даже при таком росте и невероятно неуклюжим. Казалось, у него шесть локтей, десять больших пальцев и с дюжину коленок. Кроме того, он говорил на самом жутком немецком, который мне только приходилось слышать.

Все в Хансе, взятое отдельно, было нелепым. Однако в целом он представлял собой весьма гармоничную личность, обладающую удивительным внутренним единством. Он мог стоять где-нибудь на территории лагеря и час за часом держать пятьсот человек в напряжении только при помощи слов. Однажды я видел, как во время выступления Ханса, когда он говорил на своем несуразном немецком, начался дождь. Но никто из слушателей даже не взглянул на небо. Он умел найти общий язык даже с сорванцами в сиротском приюте. Двести сорок беспокойных детей наводили ужас на любого выступающего, приезжавшего в лагерь. А с Хансом они сидели как завороженные и после ходили за ним по всему лагерю, как ручные овечки.

В тот же вечер я написал Хансу письмо, в котором спрашивал, не чувствует ли он стремления нести проповедническое служение за Железным занавесом. Я сказал, что знаю, куда теперь лежит мой путь. Все газеты в течение многих недель постоянно писали о смягчении условий въезда в Россию для иностранных туристов. Теперь иностранцы могли путешествовать по стране Советов без гидов Интуриста. Я ждал этих новостей так долго! Наступила пора проникнуть в сердцевину коммунизма.

Скоро пришел ответ от Ханса. Он был в восторге. Мое предложение прозвучало для него как исполнение давнишнего пророчества. Когда он учился в шестом классе - дальше он учиться не стал, - он часто смотрел на карту России и испытывал странное ощущение. Словно слышал голос, который повторял: "Наступит день, когда ты будешь работать для Меня в этой стране".

"С тех пор, - писал Ханс, - я учил русский язык, чтобы быть готовым, когда наступит этот час. Теперь я хорошо знаю русский, почти так же, как немецкий. Когда поедем?"

После ответа Ханса наступил очень важный этап в моем служении. Теперь у меня был партнер, и через этот канал Христос удвоил объем работы.

Но до отъезда надо было сделать кое-какие вещи. В первую очередь нам была нужна другая машина. Даже поменяв мотор, мы не были уверены, что "Фольксваген" не сломается в пути. Что касается громоздкого Ханса, я не мог представить, как он поместится в мой маленький автомобиль. Поэтому мы купили новый фургон "Опель". Мы могли в нем спать, и, кроме того, в нем помещалось намного больше Библий.

Но самой сложной проблемой оказалось научить Ханса водить машину.

"Я никогда не смогу", - стонал он, когда в тысячный раз я показывал ему, как выжимать сцепление и переключать скорости. Я считал, что одним из преимуществ совместной работы будет вождение автомобиля по очереди. Я знал, что Ханс не умеет водить машину, но полагал, что научить его будет очень легко. Через шесть часов после начала обучения я понял, что на это уйдет слишком много времени.

Наступил день отъезда, а у него не было водительских прав. Однако в большей части Западной Европы можно было ездить и без них, если рядом с новичком сидел опытный водитель. Мы решили отправиться.

Итак, мы загрузили наш багаж, я обнял одного за другим моих мальчиков, поцеловал Корри, и мы тронулись. Несмотря на большой груз, "Опель" ехал легко. Кроме большего количества Библий, в машине находилось все походное спальное и кухонное снаряжение для двух человек. Из-за большого груза машину чуть покачивало, но я подумал, что нужно дать Хансу возможность попрактиковаться, пока мы не пересекли границу. Поэтому в Германии я передал руль ему.

Но скоро я поспешил обратно на водительское место. За нами на несколько миль выстроился целый хвост машин.

"Ну, что ж, прекрасно, Ханс. Ты немного медленно ведешь машину, но ничего. Опыт со временем придет".

"Я никогда не научусь. Я знаю".

"Чепуха. Ты бы видел меня, когда я впервые сел за руль". Чтобы развеселить его, я рассказал, как в армии взялся поставить на место тяжелый Брен. И мы прохохотали всю дорогу до Берлина.

Если Ханс плохо разбирался в технике, то в чем-то другом он намного превосходил меня. Например, в смелости. Друзья, с которыми мы встретились в Берлине, были в восторге от перспективы ввоза Библий в Советский Союз.

"В нашей церкви есть русские Библии, Андрей! Хочешь взять и их тоже?"

Я сомневался. Машина была до того перегружена, что это могло вызвать подозрения.

"Конечно, возьмем, - сказал Ханс. Затем он повернулся ко мне. - Если нас могут арестовать за ввоз Библий, то их количество уже не столь существенно".

Так мы втиснули еще больше книг. Когда мы выезжали, приехали еще одни друзья и привезли целую коробку украинских Библий. Я посмотрел на Ханса умолБюще, но понял, что и эта коробка отправится с нами. Однако места действительно не было.

"Хорошо, - сказал Ханс, - ты мне рассказывал, что всегда оставляешь несколько Библий на виду, чтобы полностью положиться на Бога. Я повезу эту коробку у себя на коленях".

Наша транзитная виза позволяла нам провести в Польше семьдесят два часа. Со времени моего первого посещения Варшавы шесть лет назад здесь произошло много изменений. Мы проехали мимо школы, в которой я жил, и бараков, где я разговаривал с солдатами. Но развалины, где я видел маленькую девочку, были расчищены, и на их месте возник парк.

Я познакомил Ханса с друзшями как в Варшаве, так и в других городах по всей стране, и все три дня мы встречались с ними. Затем, в тридцати милях от границы Польши с Россией я вдруг понял, что допустил серьезную ошибку, поменяв в Варшаве слишком много денег.

"Ты знаешь, что я сделал! - сказал я Хансу. - Я поменял слишком много гульденов на злоты!"

"Разве нельзя на границе поменять их обратно?"

"Нет, Варшава - единственное место, где можно получить иностранную валюту. Но если мы вернемся, наша виза будет просрочена".

Мы ехали по сельской местности, и Ханс был за рулем. Он соглашался вести машину только в том случае, если навстречу не шли другие. Тогда, в 1961 г., в Польше это было возможно. Я сидел рядом с ним, пытаясь сообразить, сколько денег у нас осталось и почему я так сглупил, когда вдруг увидел, что мы приближаемся к опасной зоне. Мост был разведен, и объездная дорога круто спускалась с шоссе вниз, пересекая реку по непрочному временному мостику, и потом резко поднималась вверх на противоположном берегу. Впереди нас медленно ползла польская "Варшава".

Я посмотрел на Ханса, чтобы увидеть, как он реагирует на эту ситуацию. На лбу у него выступил пот, он судорожно держался за руль, но в глазах его я прочел решимость. Хорошо! Я подумал: несколько таких суровых испытаний - и он обретет уверенность.

Ханс свернул с шоссе и поехал вниз по склону. К моей радости, он прекрасно контролировал машину. Он вел ее не быстрее и не тише. На своей обычной скорости в пятнадцать миль в час он спустился вниз и въехал на мост. Но прямо перед нами двигалась еще одна машина.

Я понял слишком поздно, что Ханс не собирается тормозить. Как в замедленном кино, он безжалостно врезался в зад "Варшавы".

Водитель выскочил из машины и стал что-то быстро говорить. Его широкое славянское лицо покраснело, кулаки были сжаты.

"Молись, пока я буду разговаривать с ним", - сказал я Хансу.

"Доброе утро, друг. Прекрасный день", - сказал я по-немецки. Мы вместе подошли к автомобилю, чтобы посмотреть, что было разбито. Благодаря черепашьей скорости Ханса, урон был нанесен небольшой: разбиты задние фонари и помято крыло. На нашем бампере и переднем крыле была вмятина.