Я без устали занимался этой безнадежной и горькой работой. И вот однажды утром, во время отдыха, который стал неотъемлемой частью каждого дня, где бы я ни был, произошло нечто удивительное. Я будто бы услышал, как очень тихий голос сказал мне: "Сегодня ты получишь визу в Югославию".

Я не поверил. Я почти забыл о своем заявлении, настолько был поглощен работой. И все же я поймал себя на том, что поглядываю в окно, ожидая утренней почты. Увидев почтальона, я выбежал к ней навстречу. "Вам письмо из Голландии!" - сказала она, роясь в своей сумке.

Я взял у нее письмо. Адрес в Витте был перечеркнут, и над ним рукой Гелтье был написан адрес в Берлине. В левом верхнем углу конверта стояла печать югославского посольства в Гааге. "Спасибо!" - сказал я и прямо там, на улице, вскрыл письмо и уставился на него, ничего не понимая. Югославское правительство с сожалением уведомляло меня о том, что в получении визы мне отказано. Вот и все. Никаких объяснений.

Что это значит? Ведь я получил предупреждение об этом письме. И в этом предупреждении говорилось, что мне дадут визу. Может быть, мне нужно пойти в югославское консульство здесь, в Берлине, и подать новое заявление? Я побежал к себе в комнату, схватил пару фотографий и отправился на трамвайную остановку. Через час я опять заполнял бланки в трех экземплярах. И опять дошел до графы "род занятий". Я подозревал, что все мои проблемы возникали из-за моего рода деятельности.

"Господь, - сказал я, - что мне написать здесь?"

И вдруг я вспомнил слова из Великого поручения: "Итак идите, научите все народы" Значит, я был учителем, не так ли? На этот раз я написал в анкете УЧИТЕЛЬ и сдал документы служащему.

"Если посидите, сэр, я проверю ваши документы прямо сейчас".

Чиновник исчез за дверью. Я провел в ожидании двадцать волнующих минут и мне показалось, что я слышу, как работает телеграфный ключ. Но, должно быть, я ошибся. Потому что чиновник возвратился и с улыбкой пожелал мне приятного путешествия.

Я хотел с кем-нибудь поделиться своей радостью. С родными? У нас дома не было телефона, а соседям звонить было неудобно. Уэтстры?

Вот именно! Я позвоню Уэтстрам.

Я заказал разговор, и мне ответил сам мистер Уэтстра.

"Это Андрей звонит. Как хорошо, что я застал вас дома".

"Я думал, ты в Берлине".

"Да".

"Андрей, прими наши соболезнования".

"Спасибо. Но я звоню с доброй вестью, мистер Уэтстра. Я хочу поделиться ею с вами. У меня в руках два документа. Один - отказ выдать мне визу из югославского консульства в Голландии, а другой - паспорт, в котором стоит эта самая виза, выданная югославскими чиновниками здесь. Я получил ее, мистер Уэтстра! Я поеду туда как миссионер!"

"Андрей, ты лучше приезжай в Голландию, чтобы забрать свои ключи".

"Простите, мистер Уэтстра, я плохо вас слышу. Мне показалось, вы сказали ключи".

"Правильно. Ключи от твоего "Фольксвагена". Мы все обсудили, и никто не отговорит нас от этого. Несколько месяцев назад мы с миссис Уэтстра решили, что если ты получишь визу, то вместе с ней получишь и наш автомобиль. Приезжай домой и забери ключи".

Когда я приехал в Амстердам, я действительно попытался отговорить их от этого решения. Такой большой подарок - я просто не знал, как принять его.

"Но как же ваша работа?" - спросил я их.

"Наша работа? - упрекнул меня мистер Уэтстра. - Андрей, ты работаешь на Царя! Нет, нет, мы молились об этом, так что вот документы на машину".

Вот так тем же вечером, полный самых противоречивых чувств, я пошел вместе с мистером Уэтстра оформлять документы и стал владельцем почти новенького, прекрасного голубого "Фольксвагена".

Единственным неприятным делом была поездка в Витте.

Я хотел приехать домой незаметно, но разве это возможно на ярко-голубом "Фольксвагене"! Вокруг меня немедленно собралась вся деревня, желая знать, чья это машина. Как я и подозревал, никому не понравилось, когда я сказал, что она принадлежит мне. Зачем сыну кузнеца автомобиль?

"Религия - доходное дело, а, Анди?" - усмехнулся один из деревенских и подмигнул мне.

Все засмеялись, и хотя я снова и снова повторял им, что автомобиль мне подарили Уэтстры, я видел, что это им не нравилось: сыну кузнеца не пристало ездить на машине. Жители Витте всегда жертвовали мне деньги для беженцев. Теперь это прекратилось. Мои взаимоотношения с односельчанами уже никогда не стали прежними.

Но мне нужно было работать. Несколько дней ушло на разработку маршрута путешествия. Я исколесил весь Амстердам в поисках христианской литературы на языках Югославии. Всю эту литературу я уложил в потайных местах машины. Я не очень задумывался о том, каким образом Бог будет финансировать эту поездку.

Отъезд был назначен на конец марта. Накануне я решил заглянуть к Карлу де Графу. Мне не терпелось увидеть выражение его лица, когда он узнает, что у меня появилась машина - видимое доказательство того, что он знал только по вере.

Но мистер де Граф нисколько не удивился.

"Да, - сказал он, - я так и думал, что она у тебя появится. Потому что, продолжил он, вытаскивая из кармана конверт, - Бог сказал нам, что в следующие два месяца тебе понадобятся деньги. Вот, возьми".

Он вложил мне в руку конверт. Я даже не открывал его. К этому времени я уже знал достаточно об этой удивительной группе, а потому был уверен в том, что в конверте лежит ровно столько денег, сколько мне понадобится для поездки. С сердцем, исполненным благодарности, я попрощался с ним, с Уэтстрами, со своей семьей и поехал в Югославию, за Железный занавес.

Глава 10

Фонари в ночи

Впереди лежала югославская граница. Впервые в моей жизни я въезжал в коммунистическую страну без сопровождения, без группы, которую спонсировало правительство. Я остановил свой маленький "Фольксваген" неподалеку от границы, на окраине крошечной австрийской деревеньки, и еще раз все внимательно осмотрел.

Югославское правительство в 1957 г. разрешало приезжающим иметь при себе только личные вещи. Все новое или просто большое количество чего-либо вызывало подозрение, так как по всей стране велась борьба с черным рынком. Любые печатные издания на границе конфисковывались независимо от того, сколько их было, потому что рассматривались как иностранная пропаганда. И вот я стоял у машины, фактически забитой до отказа брошюрами и Библиями. Как мне проехать мимо таможенников? И тут я впервые обратился к Богу с молитвой Божьего контрабандиста:

"Господь, в моем багаже есть Писания, которые я хочу передать Твоим детям за границей. Когда Ты был на земле, Ты делал слепые глаза зрячими. А теперь я молюсь, чтобы Ты сделал зрячие глаза слепыми. Не позволяй таможенникам увидеть то, чего они не должны видеть".

Итак, вооруженный этой молитвой, я завел мотор и поехал к границе. При виде моей машины появились два чиновника, обрадованные и удивленные. Я подумал, сколько же людей проезжает по этой дороге? Судя по тому, как они смотрели в мой паспорт, я, должно быть, был первым голландцем, которого они видели. Они по-немецки сказали мне, что нужно выполнить некоторые формальности и тогда я смогу ехать дальше.

Один из офицеров заинтересовался моим лагерным снаряжением. Брошюрки были завернуты в спальный мешок, а в палатке лежали целые коробки с литературой. "Господь, пусть эти глаза ничего не увидят".

"Вам есть что предъявить?"

"Да, у меня есть деньги, часы, фотоаппарат"

Другой таможенник заглянул внутрь машины. Он попросил меня вытащить чемодан. Но и там среди вещей были спрятаны брошюры.

"Да, конечно, сэр", - сказал я. Откинув переднее сиденье, я вытащил чемодан наружу, положил на землю и открыл крышку. Чиновник приподнял рубашки, которые лежали сверху. Прямо под ними, а теперь на самом виду, стопками лежали брошюры на двух югославских языках: хорватском и словенском. Что Бог сделает в этой ситуации?

"Для этого времени года у вас сухо", - сказал я другому чиновнику, не глядя на проверГющего чемодан. И стал говорить о погоде. Я рассказывал ему о своей родине и о том, что на побережье у нас всегда влажно. Затем, когда уже не мог выдержать напряжения, я оглянулся. Первый офицер даже не смотрел на чемодан. Он слушал наш разговор. Когда я повернулся к нему, он очнулся и взглянул на меня.