Я пробыл в Польше почти неделю! Наконец наступило 21 июля, день, когда должен был открыться библейский магазин. Я рано вышел из гостиницы и скоро достиг улицы Нового мира.

Около девяти часов утра я увидел торопливо идущего человека, который подошел к магазину и вставил ключ в замочную скважину.

"Доброе утро", - сказал я по-польски.

Человек выпрямился и посмотрел на меня. "Доброе утро", - ответил он несколько неуверенно.

"Вы говорите по-английски или по-немецки?" - спросил я по-английски.

"По-английски, - он осмотрелся по сторонам. - Входите".

Владелец магазина включил свет и начал поднимать ставни. Пока он работал, я представился. Хозяин улыбнулся. Теперь наступила его очередь. Он показал мне свой магазин: разные издания Библии по самым разным ценам. И все время он выуживал из меня информацию, пытаясь понять, кто я был на самом деле.

"Почему вы приехали в Польшу?" - вдруг спросил он.

"Страдает ли один член, страдают с ним все члены", - процитировал я стих из Первого послания к Коринфянам.

Владелец посмотрел на меня в упор. "Мы не говорим о страданиях, - сказал он, - напротив, я говорю вам, что мы совершенно свободно издаем и распространяем Библии". И он начал рассказывать историю, которая, как он сказал, является иллюстрацией хороших взаимоотношений христиан с режимом. Даже Сталин перед смертью улыбнулся, когда ему рассказали о работе библейского магазина.

Однажды, сказал владелец, к нему в магазин пришли два чиновника и вручили ему письменное предписание. В честь дня рождения Сталина каждый магазин должен был вывесить в своей витрине портрет Сталина в окружении самых лучших товаров.

"Конечно, - продолжил владелец, - я с радостью выполнил предписание. Каждый день я ходил по магазинам и нашел то, что искал: очень большой и красочный портрет Сталина со сложенными на груди руками и приятной улыбкой на лице. Я поместил этот портрет в своей витрине. Затем я взял самую дорогую Библию, открыл ее на странице, где красной краской напечатаны слова Христа, и поместил как раз перед опущенным взором Сталина. Всем понравилась моя выставка, потому что очень скоро перед витриной стали собираться толпы народа, и все улыбались. Прибыла и народная полиция. "Уберите это немедленно!" приказали они. "О нет, господа, - ответил я. - Я не могу сделать этого, потому что вот предписание правительства черным по белому".

Я смеялся, но владелец нет. Его глаза даже не улыбались. Это была моя первая встреча с сухим и лицемерным двоедушием, которое играет такую важную роль в жизни христианской общины за Железным занавесом. Я торопливо привел свое лицо в порядок, чтобы соответствовать строгому выражению лица хозяина. Пока мы разговаривали, в магазин зашло несколько покупателей. Мне было интересно, как много людей ходит в этот маленький магазин. Когда мы остались одни, я спросил владельца, есть ли библейские магазины в других коммунистических странах. "Где-то есть, где-то нет", - ответил он, начав вытирать пыль с книжных полок. "Думаю, в России Библий действительно очень мало. Мне даже рассказывали, что на Библиях люди делают состояние. Человек контрабандой провозит в Россию десять Библий и продает их за такую сумму, что на эти деньги может купить мотоцикл. Затем он привозит этот мотоцикл в Польшу, Югославию или Восточную Германию и продает с такой прибылью, что покупает еще больше Библий. Но это, естественно, слухи".

Все то утро я провел с владельцем библейского магазина, и когда пришла пора уходить, я с неохотой попрощался. На обратном пути я пытался осмыслить то, что увидел. Вот магазин, который открыто продает Библии всем желающим, и этот факт никак не является свидетельством жестоких преследований, о которых я так часто слышал в Голландии. И все же мой друг вел себя так осторожно, словно занимался нелегальным бизнесом. В атмосфере магазина чувствовались напряженность и скованность, которые свидетельствовали о том, что все не так просто.

И все же я не сделал того, ради чего приехал. Я хотел открыто раздавать на улицах мои "двадцать шесть солдатиков" и наблюдать, что будет происходить дальше.

Поэтому несколько дней подряд я стоял на перекрестках, ходил на рынки, заполненные яркими и сочными летними овощами, ездил в трамваях и повсюду раздавал свои буклеты. Никогда раньше я не видел, чтобы в трамваях ездило столько народу. Люди стояли в салоне вагона, на площадках и на подножках. Помню, как однажды на задней площадке меня так сдавили, что я поднял высоко над головой свои брошюрки, чтобы их не помяли. Сельская женщина, стоявшая рядом со мной, перекрестилась, увидев мои книжки, и сказала: "Да, да, это именно то, что нужно нашей Польше".

Вот именно. Но я знал, что она, католичка из Восточной Европы, и я, протестант с Запада, встретились в переполненном трамвае просто как христиане.

Шли дни, и никто не мешал мне распространять мои буклеты на улицах города. Я был в восторге от такого неожиданно удачного миссионерского эксперимента. Я считал, что раздаю свои брошюры всем и повсюду. Но однажды утром я вдруг подумал о солдатских бараках совсем неподалеку от нашей школы. Мне и в голову не приходило предлагать брошюры солдатам, потому что один их вид заставлял меня ускорять шаги в противоположном направлении.

Насколько слеп может быть человек! Уж я-то должен был знать, что нельзя судить о ком-либо по форме. Накануне завершения фестиваля я подошел к группе солдат, стоявших в карауле, и вручил каждому из них по брошюре. Они посмотрели на буклеты, на меня, а затем друг на друга. Я сказал им, что я голландец, и оказалось, что один из них говорит по-немецки.

"Вам, должно быть, очень обидно из-за американской оккупации".

"Из-за чего?"

"Из-за оккупации Голландии американскими военно-воздушными силами".

Я уже почти объяснил, что никто не оккупировал Голландию, как вдруг все солдаты вытянулись. К нам шел офицер, на ходу отдавая приказы по-польски. Шесть солдат быстро ушли. Но я заметил, что все они спрятали мои брошюрки.

"Что вы дали этим солдатам?" - спросил меня офицер по-немецки.

"Вот это, сэр", - я вручил ему одну из своих брошюр. Он внимательно посмотрел на нее. И только два часа спустя мы смогли наконец расстаться. На следующий день наша группа уезжала, и мне нужно было подготовиться к отъезду. Когда мы прощались, офицер - он был из православной семьи - пожелал мне Божьих благословений и безопасного путешествия.

Наступило утро моего последнего дня в Варшаве. Я встал раньше обычного и на рассвете вышел на улицу. На одном из широких проспектов я нашел скамью, вытер ее от росы и сел, раскрыв карманное Евангелие. Я специально вышел так рано. Я хотел помолиться за каждого человека, с которым встретился во время своего пребывания в Варшаве. Долго в то утро я вспоминал места, где побывал, и людей, с которыми встречался. За три воскресенья я посетил пресвитерианскую, баптистскую, римско-католическую, православную, реформатскую и методистскую церкви. Пять раз меня просили выступить перед собравшимися. Я посетил библейский магазин, разговаривал с солдатами и офицером, с людьми на улицах и в трамваях. Я молился за каждого из них.

Когда я молился, я вдруг услышал музыку.

Она приближалась ко мне по проспекту. Это был энергичный марш, в который вплетались поющие голоса. Затем я увидел его - завершающий кульминационный момент моего визита - триумфальный парад фестиваля.

Это была поистине монументальная демонстрация неимоверной силы режима.

Они приближались - молодые социалисты, - маршируя вниз по проспекту. Ни на секунду я не верил, что они шли по принуждению. Они шли, потому что верили. Они шли по восемь человек в каждом ряду: здоровые, полные жизни, чисто выбритые и аккуратно подстриженные. Они пели, и их голоса звучали как крики. Они шли мимо меня десять минут, пятнадцать минут, нескончаемые ряды молодых мужчин и женщин.

Эффект был потрясающим. Это были евангелисты XX в. Это были люди, пришедшие выкрикивать свою добрую весть.