2 августа 1907 года, 12:05. Германская империя, Берлин, Королевский (городской) дворец.

Присутствуют:

Кайзер Вильгельм II Гогенцоллерн;

Рейхсканцлер – Бернгард фон Бюлов;

Министр иностранных дел – Генрих фон Чиршки;

Начальник Генштаба – генерал-полковник Хельмут фон Мольтке (младший);

Статс-секретарь военно-морского ведомства адмирал Альфред фон Тирпиц.

Когда та же компания (за исключением посла в Петербурге) собиралась на совещание три месяца назад, то все ее члены (и в первую очередь кайзер) были полны надежд, что Германии удастся избежать худшего. Но теперь эти надежды рухнули в прах. С одной стороны, англо-франко-российский союз, заключенный на конференции в Бресте, четко очертил рамки будущей схватки за мировое господство. С другой стороны – без остатка рассеялись надежды на то, что когда придет час финальной схватки, русская армия окажется неуправляемой, медлительной и неуклюжей. Румынию генерал Плеве разобрал на запчасти в кратчайшие сроки, и сейчас, когда части его пятой Бессарабской армии, свернувшись в походные колонны, продолжают продвигаться на юг, по территории этой еще недавно независимой страны, в болгарских портах (Варне и Бургасе) с причаливших пароходов тысячами сходят русские солдаты.

Мольтке-младший сказал:

– С того момента, когда, вступившись за избиваемых христиан, Российская империя стала непосредственным участником войны на Балканах, у Турции не осталось шансов на более или менее благополучный исход.

– Если бы эта война касалась только Балкан, то было бы полбеды! – воскликнул кайзер. – Русские армии начали наступление на Месопотамию через территорию Северной Персии, где у них по договоренности с англичанами имеется зона влияния, а также продвигаются вдоль берега Черного моря на Кавказе. Мне кажется, что наш добрый друг султан Абдул-Гамид не ожидал от русских варваров такой прыти и немного растерялся.

– Ваш добрый друг тридцать лет морочил вам голову, обещая разрешить постройку железной дороги Стамбул-Багдад-Басра, – напомнил своему доброму кайзеру адмирал Тирпиц, – но, несмотря на потраченные деньги и время, это дело так и не сдвинулось с мертвой точки. Русские за это время построили свой Великий Сибирский Путь, американцы соединили железной дорогой берега двух океанов, и лишь наш проект так и остался на бумаге.

– Все дело в том, что русские и американцы прокладывали дороги по своей территории, – устало заметил Бернгард фон Бюлов, – а мы для постройки своей дороги были вынуждены связаться с турками…

– Постойте, господа, – сказал вдруг адмирал фон Тирпиц, – мне кажется, что мы совсем не о том сейчас говорим, о чем следовало бы. У меня в эти дни такое ощущение, что мы без окриков и понуканий идем куда-то по натоптанной тропе, в конце которой нас ждет ловчая яма, чье дно утыкано кольями. Наш курс ведет к опасности, и совсем недавно мы прошли еще один важный поворот по дороге к гибели. А в Петербурге на нас смотрят, считают наши шаги и делают себе пометки, насколько близко мы подошли к краю, от которого у нас уже не может быть возврата. Когда почва под нашими ногами заскользит в пропасть, чем сильнее мы будем барахтаться, тем катастрофичнее будет наше падение.

В ответ на эти слова кайзер зябко передернул плечами.

– Ты так убежденно об этом говорил, мой добрый Альфред, – сказал он, – что у меня даже пошел мороз по коже. У меня тоже присутствует чувство, будто я играю в любительском театре роль в пьесе не самого талантливого автора, и до того момента, когда в меня со стороны благодарной публики должны полететь огрызки яблок и соленые огурцы, осталось совсем немного времени. Даже когда я произношу какую-либо речь, которая должна стать экспромтом и неожиданностью, то порой начинаю ощущать, будто читаю ее с довольно затертого листа бумаги, словно нечто подобное я произносил уже много раз. И я тоже ощущаю, что мы приближаемся к черте, за которой возврата назад уже не будет. И в то же время я понимаю, что прекратить движение и встать на месте тоже означает гибель, потому что тогда то, от чего мы бежим, настигнет нас и сожрет.

– А от чего мы бежим, ваше королевское величество? – спросил статс-секретарь по иностранным делам Генрих фон Чиршки. – Мне, например, положение Германии кажется вполне устойчивым, а в союзе с Австро-Венгрией мы можем попробовать бросить вызов окружившим нас врагам.

– Бросить вызов и победить – это совсем не одно и то же, – сказал Бернгард фон Бюлов. – Наш любимый кайзер и герр Альфред говорят, что у них есть ощущение, что, двигаясь по предначертанному пути, мы совершаем фатальную ошибку. Выиграть войну в складывающейся конфигурации коалиций для Германии нереально.

– Так и есть, – по-солдатски прямо отрубил Мольтке-младший, – даже успех на западном фронте против Франции не гарантирует нам победы над Россией. Даже, напротив, обеспечив себе неуязвимый тыл на Дальнем Востоке и в Сибири, эта страна выглядит так, будто настроилась на новую Столетнюю Войну. А у нас в союзниках Австро-Венгрия, которая не выдержит не то что ста, но и трех лет затяжной изнурительной бойни. Славянам, которые в империи Габсбургов составляют значительную часть населения, эта забава надоест гораздо раньше, и они начнут переходить на сторону русских или просто разбегаться. При этом русская императрица и ее верные клевреты сделали достаточно много, если не все, для победы в той войне еще до ее начала. Во-первых – мы уже потеряли такого союзника как Турция. Зная дерзость и решительность русского князя-консорта, могу предположить, что к тому моменту, когда мы будем готовы начать войну – турецкое государство уже будет окончательно ликвидировано, а Малая Азия, Кавказ, Палестина и прочие территории превратятся в такой же глубокий тыл русских, как и Дальний Восток.

– Вот тут вы полностью правы, мой добрый Хельмут! – воскликнул кайзер. – Пока мы смотрели в другую сторону, Россия украла у нас союзника, и не одного. Мы потеряли не только Турцию: во вражеский стан ушла Италия, экономически больше связанная с Францией, чем с Германией, а политически тяготеющая к славянским государствам на Балканах. Вслед за Россией Италия объявила войну Турции, и я не сомневаюсь, что наживка на крючке была достаточно жирной. Горсти ливийских песков для такого яростного пыла оказалось бы, пожалуй, недостаточно.

Мольтке-младший сказал:

– Впоследствии освободившись от турецкой угрозы с тыла, сербы, черногорцы, итальянцы при поддержке болгар способны так серьезно занять делом империю Габсбургов – например, в случае аннексии ею Боснии и Герцеговины – что какое-то время эта война сможет обходиться без участия русской армии. А та, получив паузу для того, чтобы прибраться на прежних полях сражений, потом сможет нанести удар там, где его никто не ждет…

– Русским совсем не обязательно участвовать в войне против Австрии на официальном уровне, – сказал кайзер Вильгельм, – поскольку императрица Хельга знает, что мы к такому участию отнесемся неодобрительно. Однако у них в обычае, когда офицеры берут отпуск за свой счет и отправляются на войну за счастье какого-либо угнетенного народа. Раньше это была чистейшим образом кустарщина, но полгода назад русская императрица издала закон о добровольческом экспедиционном корпусе, вступая в который, даже Романовы превращаются в частных лиц. Русская царица сможет нагнать в Сербию и Черногорию столько «добровольцев», что император Франц-Иосиф взвоет от ярости, но ничего не сможет поделать, потому что воевать против него будут частные лица, а не русская армия.

– И тогда ваш австро-венгерский друг сам нападет на Российскую империю, – сказал Мольтке-младший, – тем самым втянув нас в войну, которую, как мы видим, будет невозможно выиграть. Ее нельзя было бы выиграть, даже если бы на нашей стороне находились Италия, Турция и даже Япония – настолько несокрушимой глыбой видятся нам русские, и уж тем более мы будем обречены на поражение в том случае, когда вместо союзников у Германии только гири на ногах.