Одной самке, Кхи, было совсем плохо. Она была постоянно голодна, вечно что-то жевала и порой готова была есть даже листву, лишь бы жевать. Первая накидывалась на еду, последняя бросала измочаленные кости и куски шкуры, да и то после того, как обмусолит и обсосет их дочиста. Она не просто слопала все разгрызенные косточки, но и подобрала их за остальными, выгрызая из них мякоть, и теперь стонала и кричала от боли, хватаясь за живот. Из глаз ее текли слезы, на губах выступила пена.
Испуганные, растерянные, сами чувствуя себя не очень хорошо, остальные самки и подростки столпились вокруг нее. Самочка-подросток тоненько пищала и мяла свой живот — он у нее тоже начал болеть, и она боялась, глядя на Кхи. Кто-то из детей потянулся потрогать выступившую на губах Кхи пену — мать сердито шлепнула его по пальцам и заворчала. Редко, кто ел семена, заключенные в твердую скорлупу — обычно они были горькими и от них болели животы. Такие семена надо есть, пока скорлупка мягкая и легко грызется. Это знали все. И, если бы не голод, никто не стал бы пробовать их. Кхи об этом забыла, за что и поплатилась.
К тому времени, как вернулись охотники, она перестала кричать и кататься по земле, колотя себя по животу, и лежала неподвижно, только иногда постанывая и сплевывая зеленоватую пенящуюся слюну. Старая Во, самка вожака Хыха, прошлась по оврагу и даже выбралась на поверхность, пытаясь по запаху отыскать траву, от которой живот быстро очищается от содержимого. Если переесть этой травы, из тебя с вонью и жидкостью выходит все, что ты съел накануне. Эту траву иногда жевали — у нее был приятный вкус — но при этом следили, чтобы не перестараться. Воняло от того, кто съел ее слишком много, просто нестерпимо, да и ослабеешь сильно. Но зато вылезет из живота все. И старая Во думала, что эта трава выгонит у Кхи из живота всю боль.
Но травы не было. Вернее, нашлось всего несколько стебельков, которые Во притащила, вырвав с корнем и, присев на корточки, стала насильно запихивать в приоткрытый рот Кхи. Остальные самки и детеныши вытягивали шеи, любопытно фыркая и ворча. Самочка-подросток, догадавшись, что старая Во не просто так заставляет есть Кхи, попыталась стянуть одну травинку. Это ей удалось, но когда она, осмелев, протянула руку за следующей, ее встретил злобный оскал и такой удар, что воровка покатилась по земле, жалобно хныча. Мать ее, оскалилась на старую Во, но не двинулась с места — кроме младшего детеныша, к ней сейчас прижимались в поисках тепла и участия, двое малышей несчастной Кхи.
Сидевшая в стороне Уалла первой заметила охотников и подала сигнал, что те возвращаются. Вожак Хых шагал впереди. Рядом трусил его последний сын. Он вырвался вперед, спеша рассказать остальным о том, как прошла охота, но старая Во встретила сына неласково. Ей удалось кое-как пропихнуть остальную траву в приоткрытый рот Кхи, но больная так ослабела от боли, что еле-еле жевала и почти не могла глотать. Неизвестно, проглотила ли она траву, а если проглотила, то нужное ли количество.
Тем не менее, оживление при появлении охотников захватило и ее. Когда самки вскочили на ноги и поспешили к охотникам, крича и повизгивая, она кое-как приподняла голову и негромко ухнула.
Два охотника — вожак Хых и Гу — подошли к ней и тоже присели на корточки, глядя на заболевшую. Иногда кто-нибудь заболевал и либо выздоравливал, либо умирал. Обычно стадо бросало больных — тех, кто не мог самостоятельно передвигаться и продолжало заботиться лишь о детенышах, да и то забота больше была со стороны матерей и остальных самок — но сейчас их осталось слишком мало и надо было измениться. Кхи была еще молода. Она еще могла рожать. Более того, в ее животе, как и в животе Уаллы, тоже рос новый ребенок, хотя он и должен был появиться позже, чем малыш подруги Буша. И Гу, отец этого ребенка, волновался сильнее всех. Он заглядывал Кхи в закатившиеся глаза, гладил ее по руке, потом сорвал какую-то травинку и сунул ей в рот, чтобы та пожевала. Старая Во забормотала что-то невнятно, но не прогнала Гу. И так было понятно, что Кхи не может больше ничего есть.
Но есть могли остальные. Как ни мало было добычи, все-таки два прыгуна и ползун — как-никак, еда. И постепенно остальные стали подтягиваться все ближе и ближе, сглатывая слюну и посматривая на вожака Хыха. Ему надлежало разделить добычу, дав каждому его долю.
Тот, отвернувшись от Кхи, привычно подсел к сваленным в кучу тушкам и уже протянул к ним руки, чтобы распороть им шкуры, но внезапно замешкался. Рядом находились Мам, самый крупный и сильный, хотя и не самый агрессивный охотник, и молодой Буш. Эти двое как-то незаметно выдвинулись — сила Мама и копье Буша во многом заставляли с ними считаться. Правда, спокойный и немного ленивый Мам не лез никуда и легко мог отступить. А вот Буш…
Охотники встретились взглядами. Буш почувствовал угрозу в глазах вожака Хыха и ощутил, как на затылке встают дыбом волосы. Он невольно подобрался, напрягаясь для возможной драки. Когда-то он присматривался к вожаку Хыху, смутно надеясь однажды побороться за главенство в стаде. Его опередил Мрачный, забрав себе не просто часть власти, но и часть стада. Под водительством вожака Хыха осталось не так много охотников и самок, одна из которых, к тому же, заболела. Влияние вожака пошатнулось. Если бы Буш хотел, он мог сейчас поспорить за власть, и старик бы уступил молодому. Но это драка. Это новое сражение, после которого стадо лишится еще одного члена. А их и так осталось мало.
И Буш отвернулся, отводя взгляд и показывая, что не будет сражаться. Уалла, присевшая рядом, судорожно вцепилась ему в руку всеми десятью пальцами и тоненько заскулила. Она тоже почувствовала что-то такое и понимала его. Но ее сочувствие сейчас казалось неуместным, поэтому Буш оттолкнул самку, впрочем, не сильно. Просто стряхнул ее пальцы со своего локтя и отвернулся еще и от нее.
Напряжение разрядил маленький зубоскал. Зверек не понимал того, что происходит между членами его новой стаи. Как любой ребенок, он хотел есть и не стал терять времени даром — подкрался и вцепился крохотными зубками в хвост ползуна.
Словно очнувшись, вожак Хых пинком откинул заверещавшего малыша и, подхватив с земли камень, решительным жестом распорол брюхо ближайшего прыгуна, обнажив внутренности. Те повалились из разреза, привлекая внимание остальных, и вожак Хых принялся разделывать тушу, расширяя разрез, вырывая кишки, желудок, печень и легкие, а также подпарывая шкуру в стремлении добраться до мяса.
Буш, как и все, вытянул шею и придвинулся ближе, чтобы не упустить свою долю. Обычно вожак Хых первым делом наделял самок, которые уже потом давали по кусочку самым младшим детенышам. Но в этот раз, едва на землю вывалились еще теплые внутренности, вожак Хых резким рывком отделил целиком печень прыгуна и, не колеблясь, протянул ее Бушу.
— Ы!
Буш вздрогнул. Печень была вкусная. Обычно ее съедала старая Во вместе со своими отпрысками, да вожак Хых отделял от нее свою часть. Только если было убито несколько животных или, как недавно, громадный полосатый броненосец, у которого печенка была громадной, у остальных тоже имелся шанс попробовать редкое блюдо. Но чтобы ему! Одному! Целиком! Да еще сам вожак Хых!
Буш взял, ощущая пальцами ее мягкость, тепло и влажность и вдыхая пряный терпкий запах. Запах сводил с ума, и он впился в печенку зубами, торопясь отхватить как можно больше. Вожак Хых тем временем раскидывал в стороны другим внутренности, оставив только сердце, не менее вкусный и лакомый орган, который он протянул старой Во.
Уалла тоненько заскулила, не сводя глаз с пожираемой Бушем печенки. Оберегая свой большой живот, она не лезла вперед, туда, где малышня и старики дрались за кишки и желудок, и даже не спешила отнять его кусок у малютки-зубоскала. Она просто очень хотела печенки. И Буш, помедлив немного, протянул ей недоеденный кусок. После чего, как ни в чем ни бывало, потянулся за новым куском мяса, ногтями разрывая одну из задних ног прыгуна.
