Разговоры о его матери не принесут мне никакой пользы, но... месяцы назад, когда он прижимал меня и насиловал, я не думала, что он собирается убить меня. Обидеть и унизить — да. Он собирался навязаться мне и потом посмеяться над этим. Но в какой-то момент я поняла, что выйду живой из той ванной. Сегодня у него на уме совсем другое. Он планирует издеваться надо мной, а потом отнять у меня жизнь. Он так много рассказал мне в тех текстовых сообщениях. Это ясно видно по его глазам, здесь, в тени раздевалки мальчиков, куда он принес меня, когда я была без сознания. Я не выйду из этой холодной, сырой комнаты, пропахшей потом, так что, к черту все это. Я буду дразнить и противодействовать ему. Если это мои последние мгновения на этой земле, то я не буду тратить их впустую, съеживаясь, как испуганная, раненая маленькая птичка.

Джейк хочет попробовать мой страх на вкус. Я отказалась дать ему это, когда он грубо раздвинул мои ноги и вошел в меня на той вечеринке, и с тех пор он не может смириться с тем фактом, что я бросила ему вызов и отказала. Он думает, что сегодня вечером это будет исправлено. Он гораздо больше меня. Сильнее. Он думает, что сможет сдержать угрозу еще большей боли для меня, пока я не сломаюсь и не подам топливо, которого он жаждал уже несколько месяцев. Но он ошибается.

Боюсь ли я умереть? Да. Тысячу раз — да. Но более того, я сожалею, что не увижу, что будет дальше. Все те места, которые я еще не исследовала. Все те жизненные события, которые я не проживу. Я никогда не узнаю, каким человеком станет Макс. Никогда не узнаю, смогут ли мои родители снова обрести счастье. А Алекс... Алекс будет жить дальше без меня. Как только вся боль и гнев утихнут, и настанет день, когда мир вокруг него больше не будет чувствоваться разрушенным, когда он проснется, и боль будет чувствоваться немного меньше. Когда-нибудь появится какая-нибудь девушка, которая заставит его чувствовать то же, что и я, и это... Боже, мне больно, так сильно, что я не могу это вынести, но это хорошо. Он заслуживает того, чтобы быть счастливым, после всего того дерьма, через которое он прошел. Так что я могу это сделать. Я могу провести следующие несколько часов с Джейкобом Уивингом, и я могу быть уверена, что он никогда не получит от меня то, что хочет. Он будет гнить в тюрьме за то, что собирается сделать. Он проведет эти долгие дни и еще более долгие ночи за решеткой своей камеры, так и не одержав надо мной победы.

Пошел. Он.

Губы Джейка раздвигаются, обнажая идеальные зубы за двадцать тысяч долларов. Мой вызов проникает ему под кожу. Он сжимает мои волосы, поднимаясь на ноги, и у меня нет другого выбора, кроме как следовать за ним, сдерживая крик, когда я изо всех сил пытаюсь встать. Прежде чем лишить меня сознания, он бьет меня. Выворачивает руку назад и бьет, отдавая каждому удару все свои силы. Он сбивает меня с ног только для того, чтобы за волосы поднять обратно, чтобы снова сбить с ног, и когда наконец оставляет меня на земле, дезориентированную и истекающую кровью, он пинает меня ботинками по ребрам. Пинает до тех пор, пока мы оба не чувствуем, что мои кости раскалываются, а потом он ударяет меня еще раз. Я никогда раньше не испытывала такой адской боли.

Моя голова кружится, зрение искажается, темнота давит на меня, пытаясь заставить снова опуститься на землю. Боже, меня сейчас вырвет. Мой желудок сжимается, тошнота накатывает на меня волной, но я закрываю рот и делаю глубокий вдох через нос. Расширение ребер — это агония, но дополнительный кислород помогает мне сдержать рвоту. Мое зрение стабилизируется, но я так чертовски слаба.

— Я знаю, что ты сделала с надгробием Сэма. — Джейк наклоняется и злобно выплевывает эти слова мне в лицо. — Не следовало этого делать. Он был гребаным идиотом большую часть времени, но он был одним из моих лучших друзей. Теперь люди шепчутся за моей спиной, бросая на меня грязные взгляды. Они интересуются, а я не могу этого допустить. Это только вопрос времени, когда копы в этом гребаном городе подонков начнут задавать вопросы.

— Он сказал мне, что ты сделала все возможное, чтобы привести себя в порядок после того, как мы закончили с тобой той ночью. Он стоял за дверью ванной и слушал, как ты рыдала, как маленькая сучка в душе. Мне было почти грустно, что я не задержался, чтобы услышать это. Такие страдания завораживает меня. — Он наклоняется еще ближе, так близко, что его губы касаются моей щеки, когда он льет свой сарказм мне в ухо. — Ты была права. Мой член действительно становится твердым только тогда, когда другие люди страдают. Я знаю, что это испорчено. Я знаю, что это ненормально, но эй. Признание этого ведь может быть катарсисом, верно? Это может быть исцелением.

Господи, да он, бл*дь, шутит. Я перестаю пытаться высвободить голову, позволяя себе обмякнуть.

— Не играй в эти игры, Джейк. Тебе не нужно исцеление. Ты любишь себя таким, какой ты есть.

Его широкая ухмылка напоминает мне акулу, открывающую пасть, чтобы обнажить зубы перед тем, как укусить.

— Похоже, ты хорошо меня знаешь, Второе Место. Давай, пошли. Я решил, что мы пойдем и примем душ вместе. Как в старые добрые времена.

Я сражаюсь. Сопротивляюсь так, как никогда раньше не сопротивлялась. Я брыкаюсь и кричу, набрасываясь со всей яростью, на какую только способна, пока Джейк тащит меня через раздевалку к душевым. В конце концов, все эти толчки и крики бесполезны. Джейк знает, что я воспользуюсь случаем, чтобы ускользнуть от него и причинить ему какой-нибудь вред. Я научила его этому в коридоре, когда забралась на него сверху и набросилась на него с кулаками. Сейчас он не дает никаких шансов. Он прижимает меня к своему телу, прижимая к боку, что делает невозможным набрать инерцию, чтобы ударить или нанести правильный удар.

Чем сильнее я сопротивляюсь, тем громче он смеется.

— Вот так, Париси. Выпусти все это наружу. Кричи во всю глотку этих шлюшечьих легких. Но это бесполезно. Никто тебя не услышит. Никто тебя не найдет. Это место будет пустовать до утра понедельника. А потом? Уборщик будет неприятно удивлен, когда откроет дверь, это уж точно.

Душевые кабинки для мальчиков такие же, как и в раздевалке у девочек, только запах здесь гораздо хуже — сырость и плесень вперемешку с запахом мужского пота. Мои крики эхом отражаются от кафельных стен. Мои онемевшие босые ноги ничего не чувствуют, пока Джейк тащит меня к линии душевых, все еще смеясь себе под нос. Лунный свет льется сквозь узкие окна в верхней части стен. Сквозь стекло я вижу ночное небо, россыпь звезд, ярко горящих в полуночной синеве.

Мой пульс выбивается из-под контроля. В душевой комнате холодно, но становится еще холоднее, когда Джейк нащупывает ручку душа, и на меня обрушивается струя холодной ледяной воды. Температура настолько ужасающая, что я издаю сдавленный, испуганный вздох.

Я промокаю за считанные секунды. Джейк тоже, но ему, похоже, все равно.

— Дархауэр настаивал, чтобы сюда провели горячую воду, но тренер Квентин — крепкий орешек. Он думает, что если мы принимаем холодный душ, то это закалит нас. Сделает нас настоящими мужчинами. Как ты думаешь, Париси? Совсем не весело, да?

Я отшатываюсь от воды, но Джейк хватает меня за затылок. Он толкает меня, наклоняя мое лицо так, что холодные, жгучие капли воды попадают мне в глаза, нос и рот. Мне трудно дышать. Почти невозможно. Я кашляю и отплевываюсь, пытаясь втянуть в себя хоть глоток воздуха, но Джейк не сдается. Он напевает как сумасшедший, передавая мне на ухо самые мерзкие, отвратительные вещи. В конце концов, когда я уже почти теряю сознание, он выдергивает меня из потока воды и толкает, заставляя врезаться в стену.

Я кучей приземляюсь на грязную плитку. Моя одежда прилипает к разбитой, жалящей коже, вода все еще льется на меня. Джейк отступает назад, уперев руки в бока. Он тяжело дышит, его плечи дергаются вверх и вниз. Тыльной стороной ладони он вытирает нос, затем прочищает горло.