Дикий вопль, уханье и громкие хлопки крыльями повторились, но чуть глубже в лесу: не так жутко, как в первый раз, да и удалялось невесть что. А это приятно, что удалялось - в сову средь бела дня Алексей и сам не верил. Оставался наспех придуманный Витьком жако. Или ара. Не волнистые же попугайчики, право слово!
В кустах снова зашумело, но совсем не так: хруст веток, понизу, словно кто-то крупный продирался через заросли.
- А если медведь? - побледнела Ника. - Лёшик, пошли отсюда, а?
Делать нечего, рванули в другую от шума сторону, как-то не сговариваясь и плюнув на все раскладки по сторонам света: смыться бы подальше, а там разберёмся.
Тропинка попалась минут через пятнадцать преодоления препятствий, когда неудачник Витёк, едва не выколов себе глаз, обзавёлся живописной царапиной через всё лицо из-за одного шипастого куста, Ника слегка подвернула ногу на неведомо откуда взявшейся кочке муравейника, а сам Алексей успел обругать самого себя не только матерно, но и на удивление зло. За спиной у них что-то шумело, хрустело и ухало, но теперь уже совсем далеко.
- Люди ходили! - заорал приятель, хлопнув Лёху по плечу. - Люди! Вон, видишь - зарубки на стволе, свежие!
На зарубки, как это обозвал Витёк, след на коре на удивление тёмной, почти чёрной сосны походил мало. Запёкшийся янтарной смолой знак скорее напоминал сложную руну. Или вензель королевы Виктории, который на стене любил выбивать пулями Шерлок Холмс. Но одно очевидно - зверь такую штуковину не изобразил бы. Что-то среднее между звездой, крестом и чьим-то суровым профилем.
- Вижу, вижу. Не ори! Медведя подманишь. И стаю жако. Сам знаешь - воронежские попугаи настолько суровы...
Все трое расхохотались, несмотря на усталость и недавний испуг. К людям вышли, это главное, а детали уже не важны.
Тропинка прихотливо вильнула, спустилась в неглубокую ложбину, вывела наверх. Но, по сравнению с бегом через колючие кусты, идти было одно удовольствие. Даже Витёк перестал ныть и расчёсывать царапину - скакал как молодой, будто и не было нескольких часов блужданий. Ника слегка прихрамывала, но шла молча. Опять заросли, стволы сосен кривые, тёмные, тропка нырнула под их свод и...
- Епишкин огнемёт! Памятник!
Алексей остановился. Очень странно - он много раз ходил сюда ещё в детстве, с отцом, база отдыха была, считай, семейным местом отдыха. Да и потом, позже, с... Как же её звали? Ещё задолго до Ники. Света? Кажется, Света. Но не важно - памятник стоял здесь с советских времён и, если как и менялся, то только старел и ветшал: два алюминиевых крыла, стоящие вертикально рядом, звезда между ними. И лаконичное "Лётчикам - защитникам воронежского неба" - на табличке внизу.
Память, вечная память...
Только сейчас перед ними было совершенно не то. Усманка, которая по всем расчётам, должна была остаться совершенно в другой стороне, была на месте. Площадка на высоком берегу, где и покоились погибшие в сорок втором герои - тоже, а вот на месте крыльев почему-то возвышался здоровенный, метра четыре в высоту и немногим меньше в обхвате, замшелый камень.
Или это не то место? Да нет, бред, нет в округе больше ничего подобного.
Но самым странным был даже не камень - без надписей, но с тем же затейливым знаком, вырубленным глубоко, блестевшим в лучах закатного солнца, просто вывалившийся не пойми откуда осколок скалы, - нет.
- Лёш, какой-то он стрёмный... - тихонько сказал Витёк, кивая в сторону человека в длинном зелёном плаще, стоявшего к ним спиной. - Сюда люди раз в сто лет же ходят, а тут он... И мы.
Человек стоял лицом к камню, его диковинное одеяние, к которому больше подходило позабытое "плащ-палатка", опускалось до земли. Казалось, будто перед ними еще один памятник, поменьше и не такой каменный. Только лёгкий ветерок с реки, трепавший густые длинные волосы незнакомца, решительно спорил с этой точкой зрения.
- Я - лесник, - не оборачиваясь, сказал человек. - Кто-то ведь должен хранить лес. Хранить память. Я. Они. Мы.
Странно: стоял он довольно далеко от них, радостно выскочивших на опушку, говорил тихо, но все трое прекрасно его слышали.
- От кого хранить? - не утерпела Ника.
- От вас. От себя. От всех. Мы должны этому лесу, - вовсе уж непонятно отозвался лесник и обернулся.
Лучше бы он этого не делал. Со спины и в плаще - человек как человек, а спереди... Вы видели когда-нибудь глубокие дупла в старых деревьях? Овальные, осыпавшиеся от времени, с нависающими посередине выростами, отчего обычная дыра в дереве кажется шлемом, даже не надетым - выросшим на голове великана. Только лица у великана нет, один провал, в котором зеленеет какая-то гниль. Просто изуродованное лицо не так страшно, как его отсутствие.
Ника завизжала. И так зрелище крепко не для всех, но еще жутче было видеть обычные человеческие волосы поверх этого, одежду, под которой бугрилось и топорщилось нелюдское тело, сохранившие форму, но узловатые и тёмные как корни кисти рук.
- Не бойтесь, - сказал лесник. - Я не опасен для вас. Но... Раз уж вы приняли моё приглашение и появились здесь, я дам вам семена древяники. Кто примет зерно - унаследует этот лес. Во всех мирах, куда бы ни пошёл после.
Алексей, крепко обнимая Нику, которую колотило от жуткого зрелища, спросил:
- Зачем?!
- Как зачем? - удивленно переспросил лесник. Голос его шёл оттуда, из провала в голове. - Кто-то должен стать следующим лесником. Беречь это всё после... после меня. Возьми.
Неведомо как он оказался перед друзьями. Не прыгнул, даже не шагнул, просто его кряжистая фигура чуть смазалась и очутилась перед ними. Хорошо, Ника уткнулась носом в грудь Алексея и не видела это, а вот Витёк аж хрюкнул.
На ладони лесника, которую он протянул вперёд, лежали три странных, красноватых зёрнышка. Что-то похожее на гранат из-за мягкой оболочки, но не он. Не бывает у граната таких острых граней, делавших семена похожими на драгоценные камни. Не светятся зёрнышки граната изнутри неторопливым багровым светом.
