— Ты знаешь, что такое Пустота, Данан? — спросила командор так же, как много лет назад магистр Сеорас спросил у неё: «Ты знаешь, что такое Дом Кошмара, Тегана?». У Данан перехватило дух.
«Смутно» — честно призналась себе чародейка. Она чувствует её, она интуитивно понимает, но знать — нет. Знаний о Пустоте у неё не было.
— Полагаю, то, что в итоге нас убьет?
Она думала, что сейчас Тальвада усмехнется, но леди-командор только подняла голову и уставилась перед собой.
— Когда архонт велел тебе испить тех гномов досуха, что ты почувствовала? — невпопад продолжала спрашивать Тальвада. Данан показалось, что командор знала ответ лучше самой чародейки. — До того, как испытала страх, — уточнила Тальвада, наконец оборачиваясь.
«В самом деле знает» — подумала Данан, сглотнув.
Тальвада не сводила с Теганы взгляд, заставляя понять: да, она знает, о чем говорит, и сейчас хочет, чтобы Данан тоже узнала. Не найдя лучшего выхода, Данан прикрыла глаза, пытаясь вспомнить. Наглядные всполохи воспоминаний о сколдованных чарах неприятно кололи в ладонях и в груди — сейчас она так не может, — но сквозь все половодье чувств, чародейка смогла распознать одно, самое короткое и яркое. Она вернулась в настоящее, обнаружив прямо перед собой бледно-серые глаза командора, не моргавшие в ожидании ответа.
— Радость, — произнесла чародейка.
— Как и все мы, — заявила женщина. — Все дело в Пустоте. — Тальвада коснулась разрушенного изображения длинными пальцами с узловатыми фалангами — натруженными руками опытного мечника — и заговорила:
— Консорциум теократов Ас-Хаггарда включал две палаты — верхнюю и нижнюю. Нижняя была многочисленна. Относительно, конечно, — поправилась командор. Данан хотела было перебить: она в том состоянии с недолгого сна, что парочка любых, даже самых увлекательных легенд её непременно сморит до вечера, но постаралась сосредоточиться. Это в самом деле очень важно.
— В ней состояли могущественные чародеи из знатных, уважаемых семей, и их не стоит недооценивать. Но только девять теократов избирались в верхнюю палату архонтов. Обязательным требованием для претендентов было владение двумя видами магии, при том, что хотя бы один из них — Дом Кошмара, Иллюзий, Преобразования или Вечности. Другим, даже самым одаренным, в верхнюю палату дорога была заказана. Однажды, когда господство империи простиралось во все уголки мира, архонты дерзнули сокрушить чертог Создателя. По крайней мере так повествуют хроники церкви Вечного, наши эльфийские песни и, насколько мне известно, гномские старинные сказы и летописи.
Тальвада пошла вперед, ведя пальцами по неровному равнодушию покинутых стен — вглубь, туда, где когда-то, должно быть, высилась еще одна статуя. А, может, помост.
— Вместе с громадным воинством, — говорила командор, — из живых солдат, магов, механизмов, а также поднятых живых мертвецов, вооруженные страхом и обманом, архонты добрались до чертога Создателя и штурмовали его, чтобы один из них мог занять место бога. Я не возьмусь судить о том, был ли Создатель в самом деле тогда, и существует ли он вообще, но главное в том, что восстание архонтов опрокинули. Маги, воины, Вечный или все они вместе — не так важно. Архонты полагали, что происходят от богов или одного бога, они жаждали великой силы, непредназначенной никому из жителей Аэриды; они хотели, чтобы им поклонялись как Вечному. Создатель уничтожил архонтов и теократов вместе с собственным чертогом. От высвобождения столь чудовищной силы мир раскололся надвое.
— Разлом, — растеряно шепнула Данан себе под нос. Тальвада не отреагировала и продолжила:
— Из тех живых, кто бессознательно поддался уговорам Консорциума, Вечный выпотрошил души и заточил их по ту сторону Разлома. Каждый из них примкнул к Темным, уступая гордыне, зависти, или еще каким чувствам. Некоторыми — мало кем, правда — двигали искренне благородные мотивы, они верили в дело, которое вершили. Но и их решимость, храбрость, упорство и прочие добродетели остались там же, за чертой, которая навсегда отделила все осязаемо сущее от ощущаемого лишь магически.
Тальвада дошла почти до упора в противоположную стену. Замерла, оглянулась: не уснули ли там чародейка? Нет, — с удовлетворением хмыкнула командор, — плетется следом.
— И теперь эти чувства известны нам, как демоны, которые одолевают людей из-за завесы Разлома, — закивала Данан, вспоминая самые сложные уроки в Цитадели Тайн. Особенно для магов Кошмара и Призыва. — Они хотят туловище для воплощения самих себя.
Тальвада хмыкнула:
— Тебе лучше знать. — Потом продолжила, не двигаясь. — Со всем остальным воинством и магами Ас-Хаггарда Вечный обошелся иначе. Высосал жизненные силы и волю, оставив им лишь покореженные души. А потом запер то, что вынул, внутри девяти главных бунтарей.
— То есть, — Данан нахмурилась, соотнося то, что рассказала командор, со своими знаниями, — Пустота…
— Это голод, — утвердительно и горячечно ответила Тальвада. — Голод исчадий до того, что когда-то было их собственным — жизни, а вместе с ними силы, воли, энергии. Этот голод — их единственный инстинкт, который ведет за Темным Архонтом, потому что каждый из девяти сплетён из тысяч жизней. Он обладает огромной духовной силой, той же, что и твой меч, только несопоставимо сильнее. И исчадия тщатся с помощью такой силы полноценно ожить, стать целым с самим собой, вернуться или к жизни, или хотя бы к покою. Каждое вновь созданное исчадие наполняется Пустотой, наследуя алчбу. Они голодны, Данан, — настойчивей, будто открывая тайну, сказала Тальвада, коснувшись запястья чародейки. — Голодны и пусты, и архонт — это то, чем каждый из них желает быть наполненным.
У Данан остекленели глаза от попыток смотреть, не мигая: она почувствовала, о какой очевидной «тайне» идет речь.
— Каждый из нас, вы хотели сказать, командор?
«Да», — ответила Тальвада глазами.
— То, что ты сделала в подземельях гномов, насытило тебя Пустотой в сотни раз больше, чем положено обычному смотрителю. Поэтому ордовир был верным решением, — одобрительно кивнула командор. А потом неожиданно добавила: — Редгар бы так не смог.
Подобное умозаключение дезориентировало. При чем тут он?
— Ред стал относиться ко мне всерьез, только когда узнал, что я рыцарь-чародей, — не к месту отозвалась женщина. — Мой магистр отослал меня с ним именно для того, чтобы помочь в боях с теократами, а я вон, — невесело усмехнувшись, Данан чуть качнула рукой, демонстрируя окованное запястье. — Сейчас мне меч даже не достать.
— Сейчас тебе и не нужно, — подбодрила Тальвада.
— А что нужно?
— Понять, почему ты радовалась, соединяясь с его волей, Данан.
Чародейке захотелось спросить, что это даст, но Тальвада выглядела до того отдающей себе отчет в происходящем, что Тегана предпочла пока просто слушать дальше.
— Нам туда, — сказала командор и вдруг надавила на часть разбитого рисунка, у которой остановилась ранее. Слева от них, в изголовье комнаты заскрежетала каменная кладка, а следом засквозило из открывшегося прохода.
Тальвада направилась первой, оставляя Данан идти следом. Внутри прохода было невысоко, сыро, но, неожиданно, не так уж темно. Словно бы когда-то мраморные стены были облицованы амниритовой крошкой, которая подверглась различным заклятиям, и даже теперь, спустя многие столетия, немного подсвечивала пространство, переливаясь разными цветами.
— После падения Ас-Хаггардской империи, — продолжила Тальвада голосом, будто они и не отвлекались, — в чем, как очевидно, огромную роль сыграли маги, не причастные к самому Талнаху, а также Смотрители Пустоты и рыцари-чародеи, наступил новый мир. Он радовал эльфов, гномов, людей принесенной свободой от непосильного иго. Пришли новые страны, новые нравы, новые порядки, и новая беда, — рассказывала Тальвада. Данан вдруг испытала настойчивое раздражение поторопить её. Насмешливый голос Хольфстенна в голове даже поворчал: «Разглагольствует тут!».
— Я не зря сказала, что в уничтожении верховод Консорциума и последствий Разлома постарались чародеи — памятуя об их заслугах, им оставили грандиозную свободу. Те’Альдин в ту пору еще не откололся так от остального мира, как это выглядит сейчас. Маги впервые могли творить чары на благо, раз за разом доказывая, что опасна не магия сама по себе, а только злоумышления её обладателей. Думаю, они чувствовали, что однажды их обвинят во всем.
