Гильермо был потрясён, когда тело засмеялось. Он уже давно забыл, как это – улыбаться, тем более, смеяться. Гильермо словно вдохнул воздух впервые за несколько лет, тело было полной невероятной лёгкости, вот-вот взлетит. Вдруг на губах его оказалась солёная вода, и он снова вернулся в контактную.

– Очень сожалею, но при повторном разрыве мы не можем возобновить связь, – виновато сказал оператор. – Для нового контакта вам придётся пройти полное обследование от врача и предоставить нам сертификат, что контакт для вас безопасен. Мы приносим глубочайшие извинения, но таков закон.

– Я полностью здоров, проблемы с сертификатом не будет. Я смогу снова выбрать то же самое тело?

***

На следующее утро Селена проснулась особенно счастливой – заработанных за сеанс денег хватит на целый месяц. Она правильно поступила, решившись предоставить клиенту контроль над телом. Хотя она была наслышана про извращенные сексуальные фантазии, которые иногда пытались реализовать клиенты, но самое странное, что сделал её вчерашний арендатор – это убрал её квартиру. Селена внутренне рассмеялась – удивительные всё-таки бывают люди!

Было ещё довольно рано, но солнце уже поднялось высоко. «Какой чудесный сегодня свет. Рисоваться будет особенно хорошо» – подумала Селена. Наспех оделась, умылась, прихватила бутерброды и термос с чаем и отправилась в студию, чтобы захватить как можно больше этого света. Отдёрнула шторы и тёплые солнечные лучи залили студию радостью. Прислонённые к стенам картины мерцали, из-за чего казались почти живыми. Всё складывалось очень удачно, ведь как раз сегодня должен был прийти агент из художественной галереи. «Интересно, можно ли создать такой свет искусственно?» – подумала Селена.

***

Гильермо шёл по улице, и вдруг заметил, что небо голубое. «Голубое» – он почти забыл значение этого слова. У него, конечно, были голубые рубашки – этого требовал дресс-код в его организации. Но это слово не вызывало никакой чувственной коннотации, просто механическое слово для обозначения утилитарной принадлежности. «Го-лу-бо-е» – повторил он по слогам тихим голосом. Каждый слог тяжело перекатывался во рту словно тяжёлый прохладный мраморный шарик. «Небо голубое» – выдохнул он, – «глубокое, светлое, голубое». В голове всплывали обрывки песен, стихотворений про небо, и в этот момент они были не просто сухими строками, а обладали смыслом и глубиной. И облака тоже были сегодня как-то особенно пушисты и мягки. Всё вокруг из плоского стало многомерным. Гильермо подумал о женщине, попытался вспомнить её лицо. Странно, он видел её отражение в зеркале только вчера, но в памяти всплывало только размытое пятно, словно забытый образ из далёкого прошлого. Он не мог восстановить ни одной детали, по которой можно было хотя бы примерно догадаться, где она живёт или чем занимается. Гильермо подошёл к нужному зданию, поднялся на второй этаж, постучал в дверь с табличкой «Др. А. Стоун, семейный врач».

– Гильермо, сколько лет, сколько зим! – воскликнул Александр. – Так рад тебя видеть, заходи, заходи. Чему обязан неожиданному счастью?

– Я тоже рад видеть тебя. Мне нужен сертификат о том, что моя сердечно-сосудистая система в норме.

– Сертификат?… Для каких целей?

– Для контакта.

Гильермо слишком давно знал своего друга, чтобы не заметить микроизменения в его лице.

– Конечно, конечно, – слегка натужно сказал Александр. Померил давление, достал электрокардиограф, приложил электроды к груди. – Что нового у тебя в жизни?

– Ничего особенного. Работаю там же, живу там же. А у тебя?

– Да, тоже ничего. Как с друзьями, женщинами?

– Никак. Как поживает твоя жена?

– О, у неё всё отлично. А ты по-прежнему держишь всё в себе? У тебя была возможность с кем-нибудь поговорить?

– Как моё сердце?

– Всё в порядке, никаких проблем.

– Пожалуйста, выпиши сертификат, и я пойду.

– Я знаю отличную группу поддержки для людей, потерявших близких. Как раз начинается на следующей неделе, – неожиданно прямолинейно сказал Александр. Обычно он старался мягко подводить пациентов к теме психотерапии, но в случае с Гильермо был риск, что он его ещё долго не увидит.

– Я подумаю, – отстранённо ответил Гильермо. – Сертификат, пожалуйста.

– Ты даже для видимости не попросил у меня адрес и часы работы этой группы, – возмутился Александр. – Гильермо, буду откровенен с тобой. Сертификат выдаётся не только по результатам проверки физической формы. Необходимо и психиатрическое заключение.

– Ты серьёзно?..

– Да, недавно было выявлено несколько случаев тяжёлой аддикции у людей, попробовавших контакт, и теперь по закону требуется проверка на склонность к зависимости.

– Ты же знаешь, что я никогда не курил, не интересовался наркотиками, выпиваю не больше бокала спиртного.

– Это-то и страшно. Было бы проще, если бы ты сорвался на алкоголе или наркотиках – эта проблема широко изучена, и понятно, как лечить. Люди, которые всё держат в себе, слетают с катушек особенно эффектно.

– То есть, ты не дашь положительного заключения?..

– Не раньше, чем ты сходишь на терапию.

– Ты понимаешь, что я могу пойти к любому другому врачу, и он даст мне это заключение без проблем?

– Любой приличный врач поднимет твою семейную историю и увидит, что твоя жена умерла. Это фактор риска для контакта. Я правильно понимаю, что твой первый контакт был с женщиной? И он плохо прошёл, поэтому тебя направили к врачу?

Гильермо застегнул рубашку, надел пиджак и молча вышел из кабинета.

***

Агент долго задумчиво ходила вдоль стен студии. Сделав тур, подошла к Селене и спросила:

– А у вас есть законченные картины?

– Произведение искусства не может быть законченным, как не может быть закончено ничего в этом мире. Даже после смерти человека остаётся память, результат его действий, который может влиять на других века или даже тысячелетия.

– Видите ли, это уже было – Антон Рафаэль Менгс, Гилберт Стюарт… Неоригинально.

– Я не гонюсь за нарочитой оригинальностью. Для меня важно передать, как я чувствую. Невозможно остановить мгновение. И именно это я и хочу передать в своих картинах – зыбкость, хрупкость и изменчивость этого мира.

– Ну да, ну да. Очевидно, что вы талантливы, техникой владеете. Но талантливых художников – много, а исключительных – единицы. Такое ощущение, что вы просто пока не знаете, что хотите сказать. Даже со стилем, похоже, никак не определитесь. У вас какая-то безумная смесь классики, импрессионизма и абстракционизма. Попробуйте закончить какую-нибудь картину и занесите ко мне в галерею. Тогда мы продолжим разговор.

Агент ушла, а Селена присела на угол тумбочки в измождении. Как же это тяжело – общаться с дельцами от искусства, которые не умеют чувствовать, а умеют только торговать. Но так устроен мир: одни – творят, а другие – покупают и продают. Не она – первая, не она – последняя, непонятая её современниками. Может, это как раз признак её таланта? Хотя ей было всё равно, ей просто очень хотелось поделиться своими чувствами с другими людьми. Пожалеть их, показать, что они не одни, что мир красив и нежен. Рассказать как можно большему количество людей, что даже в хаосе и абсурде можно найти путеводную нить. Может, именно поэтому она и решилась на контакт?.. Вдруг Селена посмотрела на часы – чёрт, она опять опаздывала в кафе! Надо научиться ставить напоминания, а то её всё-таки когда-нибудь уволят.

***

Следующие несколько дней Гильермо видел, слышал, чувствовал всё очень остро, в мельчайших деталях. Запах дождя, шуршание и стук, струи, орошающие тёмно-зелёные листья лип. Шум машин, звуки сирен (неужели они звучали в этом городе всегда?..), лай собак. Всматривался в людей – весёлых и грустных, усталых и бодрых, старых и молодых, спешащих и расслабленных, и видел на их лицах отражение внутренней жизни. Каждый человек вокруг него представлял целый огромный мир. Глядя на круглого, энергичного клерка в банке с обручальным кольцом на пальце, Гильермо воображал, как тот приходит с работы домой, ужинает в кругу семьи – не меньше трёх шумных детей, смотрит дурацкие шоу по телевизору, и что-то было очень уютное в этой фантазии. Потом в поле зрения Гильермо попала строгая седая дама, потягивающая кофе в кафе на краю площади. Гильермо представил, как она заходит в класс, и ученики тут же замолкают в почтении. Эти фантазии были новы, непривычны, как и бурление в груди. Ему было одновременно мучительно и сладостно от обилия новых чувств. На какую-то секунду Гильермо почти почувствовал себя счастливым и испугался: «Майя! Как же Майя? Я забываю её!» Он закрыл глаза в ожидании волны боли, и боль, конечно, пришла, но не ударила, как обычно, под дых или в сердце, а разлилась печальной блюзовой мелодией в душе на несколько голосов. Но он ещё не готов был думать о ней.