Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Ольга Эдельман

Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть I. 1878—лето 1907 года

Под общей редакцией

чл.-корр. РАН С. В. Мироненко

Научный редактор

д. э. н. А. А. Белых

В книге использованы документы ГА РФ, РГАСПИ, Красноярского краевого архива

Рецензенты Л. А. Роговая, О. В. Хлевнюк

© О. Эдельман, 2021

© Издательство Института Гайдара, 2021

Введение

Дореволюционная биография Сталина: источники, историография, проблемы

Кажется, что книге о жизни Сталина до революции следует иметь в заглавии слово «молодой», «молодость». Между тем Иосифу Виссарионовичу Джугашвили, более известному как Сталин, к моменту свержения самодержавия было 38 лет. К 1917 г. он уже отнюдь не был молод. Более половины из отведенных ему судьбой 74 лет он провел при старом режиме, а к революции подошел вполне зрелым, сложившимся человеком. Странно, что при неослабевающем внимании к Сталину и феномену сталинизма эта часть его биографии до сих пор недостаточно изучена, изобилует неясностями, пробелами, слухами и версиями разной степени фантастичности и недостоверности.

Фигура Сталина в период руководства Советским Союзом находится в центре внимания, и он же в роли революционера-подпольщика продолжает оставаться в тени. С одной стороны, это совершенно естественно. С другой – все же несколько странно приступать к изучению биографии исторического деятеля в его 40-летнем возрасте, почти не зная предыстории. Чем конкретно он занимался в революционном подполье? Какой опыт – политический, житейский, человеческий – мог оттуда вынести? Что умел, в чем преуспел, чем ему никогда прежде не случалось заниматься (помимо тех очевидных соображений, что он прежде, конечно же, не управлял государством, не командовал армиями, не вел переговоров с главами других государств – но как раз такого рода вещами любой вышедший на должный уровень политик или полководец когда-то начинает заниматься впервые). Как оценить его образованность, насколько идейным человеком он был, когда и в какой мере успел изучить марксистскую теорию? Почему стал большевиком? Какие отношения связывали его с Лениным? А с другими соратниками по подполью? Серго Орджоникидзе, Климент Ворошилов, Вячеслав Молотов, Михаил Калинин – эти люди, вместе со Сталиным оказавшиеся у власти, были его товарищами по подполью (одни давними, другие не очень), как и многие из тех, кого он уничтожил (со Львом Каменевым они познакомились еще в 1904 г. в Тифлисе). Другие соратники во власть не попали, хотя и среди них были те, кто благополучно жил и имел тихие почетные должности при сталинском режиме (Сергей Аллилуев, Михаил Цхакая), и те, кто оказался в числе репрессированных. Существовали и очень давние политические противники, такие как Ной Жордания, Карло Чхеидзе, Ираклий Церетели. Истории взаимоотношений, товарищества, вражды, сложившихся мнений друг о друге начались задолго до 1917 г. и не могли не сказываться впоследствии. После Октябрьской революции Сталин, как и его соратники по партии, пришел к власти с багажом жизненного опыта, приобретенного именно в революционном подполье. Это было и специфическое знание страны и народа (взгляд подпольщика, вовлекающего рабочих в революционные кружки и массовые акции, взгляд ссыльного, очутившегося среди обывателей Вологды, Сольвычегодска, Туруханска), и усвоенные методы действий, и опыт личного общения.

Начало сталинской биографии изучено слабо, это имеет серьезные причины, не исчерпывающиеся тем очевидным фактом, что вторая половина его жизни представляется гораздо более значимой. Сыграло свою роль и традиционное деление исследовательской специализации на «досоветский» и «советский» период, и заметная в постсоветские десятилетия потеря интереса к некогда набившей оскомину истории большевистской партии. В сущности, она пока так и не подверглась пересмотру, что становится все более зияющим историографическим пробелом. Для понимания биографии Сталина-революционера недостает обновленного, очищенного от фальсификаций и цензурных изъятий историко-партийного и историко-революционного контекста, без которого невозможно обсуждать его личность.

Предлагаемая вниманию читателя работа имела целью собрать воедино основной корпус документальных источников о жизни И. В. Джугашвили до Февральской революции 1917 г. и сопроводить их детальным авторским текстом, причем так, чтобы и то и другое присутствовали в каждой главе. Эта не вполне обычная структура, соединяющая сборник документов с биографической монографией, была выбрана из-за специфики темы и материала. От мысли о традиционном сборнике документов пришлось отказаться из-за особенно сложной в случае сталинской биографики проблемы достоверности информации, сообщаемой документами, прежде всего мемуарными источниками. Они практически не подлежат простому чтению без детального сопоставления, критического разбора и приведения часто замалчиваемого и искажаемого исторического контекста. Кроме того, биография Сталина успела обрасти слоями противоречивых версий, умолчаний и легенд, без своеобразной «расчистки» которых невозможно выстроить более или менее правдивую картину.

Исследователь, принявшийся за дореволюционный период жизни Иосифа Джугашвили, вынужден столкнуться с рядом трудностей методического и технического характера. Технические связаны с необходимостью масштабного поиска документов, распыленных по десяткам и сотням архивных дел и порожденных сложнейшим делопроизводством политической полиции Российской империи. Методические же коренятся в той источниковедческой головоломке, с которой приходится иметь дело историку, собравшему наконец достаточно представительный документальный комплекс. Не существует ни одной категории источников о молодом Сталине, которые можно было бы счесть априори более или менее объективными и заслуживающими доверия. Иосиф Джугашвили рос, взрослел, начинал самостоятельную жизнь в среде, где не вели дневников и почти не писали писем. Идея записать воспоминания о нем появлялась лишь вместе с появлением и развитием культа его личности, от которого ни один мемуарист не мог быть свободен, вне зависимости от того, был он другом или недругом. Большевики-сталинисты и большевики, Сталиным репрессированные, меньшевики-эмигранты – каждый исходил из собственной позиции, положения и судьбы, и это не могло не отразиться на содержании мемуаров. Царские жандармы оставили обильную документацию, но по понятным причинам их осведомленность о делах РСДРП была ограниченной.

Сталинская биография во всех ее аспектах и во все времена была чрезвычайно политизирована, причем разнонаправленные и даже взаимоисключающие позиции авторов со временем наслаивались друг на друга, зачастую создавая весьма причудливые сплавы. К примеру, до сих пор не вполне забыт вопрос о «завещании Ленина». Между тем сам Ленин давно уже перестал быть почитаемым вождем и носителем абсолютной истины, к тому же вне большевистской парадигмы невозможно всерьез оценивать Сталина с точки зрения того, был ли он верным учеником и соратником Ленина. Однако, когда нужно уличить Сталина, участники дискуссий склонны опять прибегнуть к ленинскому авторитету. Другой пример – это вопрос о знаменитой тифлисской экспроприации 1907 г. Грузинские меньшевики тогда же обвинили Кобу в ее организации и даже личном участии, хотя никаких серьезных тому доказательств нет, но и среди большевиков в 1920-е гг. ходили упорные слухи, что Сталин все-таки был причастен к «тифлисскому эксу». Применительно к нему в устах старых большевиков слухи эти принимали характер компрометирующих, хотя одновременно в советских изданиях «тифлисский экс» преподносился как один из подвигов Камо, то есть Сталину ставили в вину ту самую акцию, за которую Камо считали героем. Изобличавшие Сталина за экспроприаторство большевики отнюдь не считали себя ревизионистами партийной истории и от большевизма не открещивались. В то же время никто из них не предъявлял претензий, к примеру, Емельяну Ярославскому, который возглавлял большевистскую боевую группу на Урале и экспроприаций за ним числилось не в пример больше. Как ни странно, обвиняя Сталина в причастности к «эксу», большевики вторили своим ярым врагам – грузинским меньшевикам, продолжавшим в эмиграции публицистическую борьбу, решительно обвиняя Кобу в организации не только тифлисской экспроприации, но и других террористических акций и вообще в руководстве львиной долей бандитских выступлений в Грузии (со своей стороны преувеличивая его роль – будто бы этому человеку непременно следовало приписывать руководство хоть чем-нибудь). Воспоминаниями эмигрантов пользовались как основным источником западные авторы книг о Сталине, и этот эпизод довольно устойчиво трактовался как порочащий советского вождя. При жизни Сталина в советской печати этот вопрос не обсуждался, да и о Камо почти перестали упоминать. После XX съезда КПСС и разоблачения культа личности стали слышнее голоса старых большевиков, многие из которых вернулись из лагерей и ссылок. Они сохраняли верность убеждениям своей молодости и охотно приняли и поддержали хрущевскую концепцию извращения Сталиным ленинских норм партийной жизни. Их стараниями возродились слухи об участии Кобы в «тифлисском эксе», опять же с негативной оценкой. При этом в пропагандистскую историко-партийную литературу вернулся героизированный образ Камо, более того, выходили книги, где организация тифлисской экспроприации… ставилась в заслугу Степану Шаумяну, одному из 26 бакинских комиссаров[1].

вернуться

1

«Вся операция была подготовлена с ведома и одобрения С.Шаумяна. В тот же день Камо явился на квартиру Шаумяна и сообщил ему об этом» (Акопян Г. С. Степан Шаумян. Жизнь и деятельность / под общ. ред. Л. С. Шаумяна. М.: Политиздат, 1973. С. 65).

1
{"b":"733358","o":1}