Thomas С. Foster

How to Read Literature Like a Professor

A Lively and Entertaining Guide to Reading Between the Lines

Revised edition

Перевод с английского Татьяны Камышниковой, Марии Сухотиной

© Thomas C. Foster, текст, 2003, 2014

© Камышникова Т. В., перевод на русский язык (предисловие, глава 10, глава 25, послесловие), 2021

© Издание на русском языке, оформление, перевод на русский язык, ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2021

КоЛибри®

Поразительно все-таки, как умело книги живут своей жизнью. Писатели думают, что знают свое дело, когда усаживаются работать над новым произведением; полагаю, это так и есть, но вплоть до того момента, когда в последнем предложении ставится последний знак препинания. Чаще всего это точка. А уместнее был бы знак вопроса; ведь как все пойдет дальше – сплошная загадка.

Классический пример – автор, выход лучшей книги которого оборачивается провалом. Вспомните Германа Мелвилла или Фрэнсиса Скотта Фицджеральда. Наверняка Мелвилл рассуждал как-то так: после огромного читательского успеха первых романов повествование о бешеной погоне за белым китом станет сенсацией в полном смысле этого слова. А этого не случилось. Такая же участь постигла повествование Фицджеральда о романтическом мечтателе и его попытках переписать свое прошлое. «Великий Гэтсби» настолько тоньше его более ранней прозы, настолько глубже проникает в человеческую натуру и свой исторический момент, что просто непостижимо, как и почему огромная аудитория отвернулась от своего любимого автора. А с другой стороны, может быть, и отвернулась именно поэтому. Кажется, будто, описывая грядущую катастрофу, автор был излишне мрачен – но это пока беда не разразилась. Современник Фицджеральда Томас Стернз Элиот заметил: человек не в силах вынести избытка реальности. Как бы там ни было, Фицджеральд прожил достаточно, чтобы дождаться, пока весь тираж его книг будет распродан, и не дождаться авторских отчислений за них. Только следующему поколению стало ясно, что «Гэтсби» подлинно, по-настоящему велик, а «Моби Дика» признали шедевром и вообще через три или четыре поколения.

Да, конечно, случается, что книга становится бестселлером нежданно-негаданно и на много-много лет; бывает и наоборот: миг успеха, краткий, как вспышка масла на сковороде, и потом полное забвение, исчезновение без следа. Но нам интереснее истории, подобные Моби-Гэтсби. Хотите знать, что думает мир об авторе и его творении? Давайте проверим это лет так через двести.

Не все опубликованные книги ожидает такая суровая судьба. Все мы надеемся обрести свою аудиторию – любую аудиторию – и, как нам кажется, более-менее представляем себе, какой она будет. Иногда мы угадываем верно, иногда попадаем «в молоко». Перед вами своего рода исповедь.

Привычные благодарности и признания, как правило, помещают в конец книги. Я, однако, именно здесь хочу воздать должное тем, чья помощь была, без преувеличения, огромной. Честное слово, без них это переиздание никогда бы не состоялось. Лет десять тому назад, работая над первым изданием, я довольно хорошо представлял себе, для кого пишу. Студентка, лет тридцати семи; возможно, разведенная; возможно, медсестра по профессии, вынужденная переучиваться, потому что в ее профессии изменились правила лицензирования. Перед ней встала необходимость получить диплом бакалавра, и, прислушавшись на сей раз к голосу сердца, она поступила на факультет английского языка и литературы. Она всегда была вдумчивой читательницей, но понимала, что в восприятии литературы ей чего-то недостает, что здесь есть какой-то секрет, который ее учителя знали, но не передали ей.

Думаете, шучу? Нисколько. Преподавая в филиале одного знаменитого университета, я встречаюсь с ней, или с ее мужским эквивалентом, молодым человеком (а иногда и женщиной), только вчера стоявшим у конвейера на заводе General Motors, снова и снова. И снова. Университет Мичиган – Флинт дает преподавателю прекрасную возможность, которой нет в Мичиганском университете: постоянный контакт со взрослыми студентами, многих из которых буквально снедает жажда знания. Немало у меня типичных студентов колледжа, но встречались и нетипичные, у которых кое-чему научился уже я сам.

Во-первых, нельзя делать скоропалительных выводов, исходя из жизненного опыта человека. У меня были студенты, прочитавшие всего Джойса, или всего Фолкнера, или всего Хемингуэя; один прочитал произведений чешских авторов больше, чем я надеялся хотя бы пролистать; а были и такие, кто не читал почти никого, кроме Стивена Кинга или Даниэлы Стил. Встречались и фанатики Хичкока, и почитатели Бергмана и Феллини, и те, для кого сериал «Даллас» был образчиком высокого искусства. И никогда не угадаешь, с кем имеешь дело.

Во-вторых, объясняйтесь. Люди постарше желают понять, как сделано то или другое, и, бывает, гораздо прямее, чем их более молодые однокурсники, озвучивают свое желание. Кто-то считает меня первосвященником, кто-то – первостатейным шарлатаном, но все хотят знать секрет того, как я прихожу к своим подчас весьма эксцентричным выводам.

В-третьих, научите основным принципам и отойдите. Раз показав старшим студентам, как я работаю с текстами, я ухожу с дороги. Не то чтобы мой метод или мои занятия творили чудеса; чаще всего я нахожу в их манере чтения нечто такое, что позволяет «отпустить поводья», и дальше они двигаются уже сами. То же самое происходит и с более молодыми студентами, хотя они, как правило, не столь резвы: ведь пока еще почти вся их жизнь проходит в стенах аудиторий. Чтобы сделаться интеллектуально самостоятельным, уединенных занятий мало.

Так что же, все без исключения взрослые студенты – гении? Да нет, разве что совсем немногие. Не всех назовешь и учеными сухарями, хотя и таких немало, – вы и сами знаете, что кличка «профессор» прилипает к тем, кто и за обедом не расстается с книгой. Те, у кого семь пядей во лбу, подталкивают меня вперед и учат – точно так же, как и я их. Вот я и подумал: должны же быть на белом свете и другие такие же. Вот для таких других я и написал эту книгу.

Ох как я оказался неправ! И в то же время прав. От множества ярых любителей чтения – гениев и сухарей из предыдущего абзаца или тех, кто в колледже специализировался на английском языке и литературе, – я слышал, что им как будто чего-то недоставало, что какой-то самый главный элемент изучения литературного произведения так и остался для них тайной за семью печатями. Иногда мне приходили электронные письма от таких читателей. Но года через два их содержание изменилось. Мне стали писать преподаватели английского языка и литературы. Не то чтобы часто, но время от времени. А потом, где-то через полгода, пошли письма от школьников старших классов[1]. Преподаватели, все как один, не скупились на похвалы, большинство старшеклассников тоже. Правда, хватало и едких критических посланий, а значит, я работал не напрасно. Одна старшеклассница, в одном из самых цензурных писем, выразилась так: «Не понимаю, из-за чего такой хайп. Я все это проходила еще в девятом классе». Я тогда ответил, что искренне хочу пожать руку тому учителю, который преподавал у нее в девятом классе. Без всяких вознаграждений. Примерно тогда же я краем уха слышал, что мою книгу будто бы обсуждали на сайте преподавателей английского языка с углубленным изучением предмета.