Повешенные, вывалив наружу иссохшие языки и покачивая босыми ногами, несли свой безмолвный караул ровно до вечера субботы, когда возвращались те же люди, что исполняли этот несправедливый приговор. Трупы снимали, латали шесты и подмостки в преддверии следующей казни.

Использовав единственную ниточку, которая могла привести меня к деньгам Ган, я не отчаялся. Теперь мог мыслить свободнее, не опираясь на сплетни и слухи. Я наблюдал через слюдяное окошко в прачечной, как Энн ловко расправляется с перепачканными кровью и спермой простынями. Размышлял.

Ган имеет много доходов и помимо своей тухлой лавчонки со старьем, которому место в канаве или на помойке. Свои богатства она заработала на торговле крадеными ружьями и пушками, которые благодаря ее посредничеству успешно попадали из рук уличных банд в руки лодочников. А оттуда на фронт, к рижсцам. Иногда к сопротивлению.

Дела у Ган идут неплохо. Насколько мне известно. Война идет, серебро копится, грея ее скупое сердце. Бизнес между бандами и контрабандистами поддерживается благодаря ее хитрости и хлипкому мировому соглашению. Этим идиотам нужен мир. Не будут красть у Ган даже завалявшегося лейе. Старуха хочет власти? Хочет натравить банды на лодочные станции? Тогда зачем ей я. Нужно больше информации. Для этого придется поговорить с парочкой крайне неприятных личностей.

Не люблю рисковать. Но любопытство сильнее инстинктов. дождавшись вечера, я тенью выскользнул из района Звонарей и направился вдоль ровных рядом виселиц в места похуже.

Не люблю город. Неприветлив и сыр. Люблю выпивку. Женщин. Темноту, в которой могу жить свободно и без косых взглядов. Город не люблю. Эти узкие улочки, залитые помоями и сточными водами. мертвые крысы вдоль бордюров и стен безликих домов. Люди прячутся за массивными деревянными ставнями, страшась гнева короны и беспредела уличных банд. Газовый свет заливает город с сумерек и до предрассветного часа. Но и он не делает город приветливым. Или безопасным.

Я крадусь вдоль сточных канав, плотно завернувшись в плащ. Холодно. Дует северный ветер. Он говорит, что впереди долгая и морозная зима. Иной раз приходится ловко уворачиваться от помоев, которые люди выливают из окон домов прямо на твою шляпу. Я направляюсь на территорию мясников.

Мясницкие лавки принадлежат Вернону Бюрре. Я знал его еще с детства, он, будучи владельцем маленькой мясной лавки, самолично на осле доставлял в цирк свежую (в основном не очень) солонину. Говорят, ему свезло во время первой войны с островитянами. Он разжился золотыми самородками и быстро сколотил состояние и процветающий бизнес. За городом сотни ферм под его началом выращивают скотину на убой. Говядина. Свинина. Что поэкзотичнее. Бюрре пытался получить у короны разрешение на разведение и продажу дикарей с островов. называл их изысканными на вкус. Корона не одобрила такую затею. Но Бюрре все равно нашел способ, как скрытно ввозить в город пленных дикарей. И наладил рынок сбыта.

Назвать организацию Бюрре бандой у меня язык не поворачивается. он делит своих солдат-работяг на десятки и сотни, в каждой боевой ячейке есть предводитель – лейтенант, обязательно из числа фронтовиков. Дисциплина жесткая. Армия маленькая, но крайне эффективная. Под их контролем территория между районом карманников и землями Звонарей. А это добрых шесть миль в длину и три с половиной в ширину. Аж до территории законников. Ставлю на то, что это Бюрре со своими ребятками хочет разладить тесные отношения между старухой и лодочниками. Скоро это выясню.

Я пробирался к резиденции Бюрре. Мальчишки из бродячих за пару лейе шепнули, что у него намечается небольшое торжество (они как раз собирались наведаться туда, чтобы поживиться чем-нибудь съестным на кухне). Вряд ли мне там будут рады, но я приду все равно.

Собирался дождь, в пятый раз за вечер. Ботинки промокли насквозь, хвост волочился по земле, обессилевший и грязный, что твоя метла. Поминая добрым словом глинтвейн, что готовит Присс, я добрался до особняка Бюрре и резво перемахнул стену из известнякового кирпича в укромном от охраны месте. Теперь дело за малым.

Дворовые ребятишки хорошие агенты. они не боятся меня. Им любопытно. А за пару грошей и сладости они узнают все, что мне необходимо. Я спрятался в условленном месте и ждал весточки от Ойле, смышлёного мальчугана лет десяти с раскосыми глазами. Его задачей было найти в суматохе празднества Бюрре и держать меня в курсе его перемещений по резиденции. Ойле не подвел.

"Мистер лис, наш объект пошел в сторону беседки с некой дамочкой",– важным шепотом сообщили мне заросли шиповника и утвердительно захрустели веточками.

Я кинул в кусты горсть лимонных леденцов и бесшумно двинулся в сторону небольшого плетеного домика в противоположном углу небольшого сада. Бюрре я узнал сразу. Не по запаху, как это обычно и бывает, а по быстрой шарнирной походке. По слегка сутулой спине бывшего атлета в слегка сморщенном на лопатках жилете. Рука об руку с ним шла приятно одетая дамочка лет тридцати-тридцати пяти. Чеканила шаг как заправский вояка. Или агент секретной службы короля. Посмотрим… а нет, просто шлюха. манеры придворной дамы, не меньше, а отсасывает как опытная куртизанка. Бюрре сегодня явно не настроен на разговоры о деле.

"Занимайся своим делом, дорогуша, и не поднимай голову,"– проговорил я, между словами накидывая на голову Бюрре сзади холщовый мешок. Ствол револьвера я приложил к его шее.

Видать не сразу понял, что произошло. Ну да ничего. Поговорим пока.

"Верни, дружок, твои люди на днях обнесли дом старухи Ган. не пытайся отрицать, я знаю это. Где серебро?"

Старый добрый блеф. Такой засранец, как Бюрре легко его раскусит. Но не с хером во рту у шлюхи и с револьвером у затылка.

"Вздумал махать пушкой в моем собственном саду, паскуда? На моей чертовой земле?"– шипел старик, пытаясь вырвать давно обмякший орган из зубов проститутки. "Я похороню тебя здесь, на этом самом месте. Стреляй, если желаешь быть мясом на моем столе в этот вечер."

Глухой звук от удара рукояткой револьвера по черепу через мешковину. Старик умолк, но продолжал злобно шипеть. Я повторил вопрос и услышал в своем голосе фальшь. Для придачи себе уверенности шмякнул его по тыкве еще раз, чуть сильнее.

Старик спросил, чей я крысеныш. Лодочников, законников. Обещал заплатить, если я сниму мешок и освобожу его, чтобы он мог выбить зубы этой тупой шлюхе. она от испуга до крови кусала его гениталии.

Сказал, что она прекратит, если он начнет говорить. И он заговорил.

Слышал крик шлюхи, когда в спешке покидал особняк. И пусть. Узнал, что мне нужно и выбрался невредимым. Прихватил с кухни сладости для ребятни и свиной окорок свежей копчёности для собственного брюха. Дождь кончился, ему на смену пришло ясное небо и россыпь белесых звезд.

Верни поведал много интересного. Как я понял из его сбивчивых объяснений, мясники планируют крупное слияние. Заручившись поддержкой людоедов, Бюрре намеревался уже к середине следующего месяца полностью взять под контроль оба берега реки и часть порта. Удивлен, что он не сделал этого раньше. Может лжет. Но слишком складно. Такой план в духе амбициозного старикашки. Да вот только дела мне нет до его планов на будущее. Про серебро Ган он не обмолвился ни словом.

Было далеко за полночь, когда я пересек границу Звонарей. Ублюдки постовые каждый раз берут за проход. Пора заканчивать дельце и возвращаться на пристань, иначе никаких денег не напасешься на взятки. Больше всего мне не нравилась мысль о том, что придется сообщить старухе о задержке в развитии дела.

Опять солдатня. Встретились мне на входе в публичный дом Присс. Три верзилы в форме рядовых пехоты. Слишком заняты собой т одной девкой, размалеванной белой краской. Либо они настолько близки между собой, либо не могут позволить себе шлюх больше, чем одну на троих. Вот она, участь дезертиров. Не сегодня-завтра последние монеты исчезнут из их красно-белых форменных карманов. И тогда район содрогнется.