– Сынок, ты то бредил, теперь все молчишь… Поговорил бы с отцом… – попытался Григорий Петрович завязать разговор, пока они ехали в экипаже.

– Я просто не понимаю – за что?

– Ты про государя?

– Да, я не понимаю… Столько реформ – образовательная, судебная, земская… отмена крепостного права… разве народ хотел этого убийства?

– А при чем здесь народ?

– Они же народовольцы…

– Гриша, бандиты и душегубы они. Что знают они о народе? Ты посмотри, кто там, – все избалованные дитятки дворян да аристократов. Все от безделья и безнаказанности, сын. Да ежели б они о людях простых думали, разве они б бомбы в них кидали? Посчитай, сколько людей невинных убито ими в попытках умертвить государя. Или их «великая» идея стоит всех жизней, что они отобрали? А мальчик тот, разорванный бомбой? Тщеславие и гордыня – вот что ими движет. Не более. Такие только силу понимают. С ними по-доброму нельзя. От ту дармоедку Засулич пожалели, оправдали, с тех пор все и взяли моду на помазанника Божьего и правительство покушаться. Как этому можно оправдание сыскать? Убить-то легко, а на душе каково?

– Отец, но вы же со своими служащими добры…

– Я строгий, но справедливый, за то и любят. Напрасно никого не обижу, но трутней да воров терпеть не стану. Мигом приструню. Не будь слишком мягким – сомнут, не будь слишком жестким – сломают.

– Где ж сыскать баланс? – задумался Гриша, а потом резко переключился: – А можно я сам приказчика на чистую воду выведу?

– Попробуй. Тока запомни, сила не в тявканье. Вот дед твой, бывало, так без единого слова взглянет, аж до костей проберет… За болтовней суть теряется. А не справишься в этот раз, так от ошибки волдырь не вскочит. Получится в другой, – успокоил Григорий Петрович сына, похлопав по плечу.

Так за разговорами и доехали до богадельни. Гриша стал как будто немного возвращаться к жизни.

Здание было окружено строительными лесами. Там вовсю кипела работа. Тут же к экипажу подбежали инженер с чертежами и приказчик, словно кто-то их предупредил о приезде попечителя.

Для начала обошли стройку.

– Численность призреваемых может быть увеличена-с до ста человек. Там будут комнаты-с для ваших бывших служащих и их престарелых вдов-с, как вы хотели-с, Григорий Петрович… – докладывал приказчик.

Григорий Петрович внимательно слушал и кивал. Но эта сосредоточенность не мешала ему как бы невзначай проверить крепость лесов, пересчитать мешки с песком, убедиться в наличии навеса от дождя.

– Спаси Христос, благодетель! – низко кланяясь, благодарили Елисеева старушки – обитательницы богадельни, которые выползли на улицу, прослышав о его приезде.

Закончив осмотр на улице, Елисеевы с приказчиком и инженером пошли в контору. Пока Григорий Петрович и служащие рассматривали чертежи, Гриша взял документы со стола и стал их изучать.

– М-м-м, отборную крупу закупаете для богадельни, – обратился он к приказчику.

Тот распрямился от чертежей и немного покраснел, словно чувствуя подвох.

– Да-с, стараемся-с…

– А не затруднит вас, любезный, показать мне ее? – Гриша был спокоен и любезен.

Служащий оглянулся на Григория Петровича, словно ждал подтверждения приказа. Тот внимательно рассматривал чертежи архитектора Гребенки, словно и не слышал разговора.

– Как прикажете-с… – приказчик удалился.

Когда служащий вернулся, вид у него был несколько растрепанный. В руке он нес кружку с крупой. Григорий Григорьевич едва бросил взгляд на крупу.

– Прекрасно. Действительно отборная. А теперь отведите меня в кладовую, – приказал Гриша.

По тому, как приказчик покрылся красными пятнами, стало все понятно. Но Елисеевы все-таки пошли в кладовую.

Практически из-под ног Григория Григорьевича с писком выскочила мышь и умчалась в нору. Гриша подошел к мешкам, зачерпнул крупу в ладонь, поднес к свету. Крупа была грязная, мелкая. Совершенно не отборная. Григорий Григорьевич пристально посмотрел на служащего. Тот скукожился, разве что под землю не провалился.

– Когда я завтра сюда приеду, здесь будет отборная крупа и мышеловки. Все остальные продукты тоже будут отличного качества, в соответствии с документами. Это ясно? – спокойно, но жестко приказал младший Елисеев.

– Ясно-с. Как прикажете-с. Все будет-с высочайшего качества-с! – бормотал служащий.

– А теперь покажи-ка мне доски для стройки, – строго велел Гриша.

Он вышел из кладовой. За ним засеменил служащий. А Григорий Петрович проводил сына довольным взглядом.

В доме Дурдина ждали к чаю Елисеевых. На большом столе важно пыхтел начищенный до блеска самовар-генерал, хороводом вокруг него шли тонкие, почти прозрачные приборы из сервиза Императорского фарфорового завода. Стол ломился от разнообразной выпечки и сладостей – пироги с разными начинками, крендели, калачи, пряники, пастила, мед. Стопки блинов мирно соседствовали с изысканными упаковками конфет от «Абрикосов и сыновья», «Жорж Борман» и «Эйнем».

Гости не заставили себя ждать. Григорий Петрович пришел с младшим сыном, со своей племянницей Марией Степановной и ее мужем, Федором Николаевичем Целибеевым. Мария Андреевна села за рояль сыграть гостям Шопена. Манефа хлопотала у стола.

Пока Машенька играла, подали чай, который все пили на светский манер, из изящных фарфоровых чашек. Только Григорий Петрович по старинке использовал блюдце. Он не был ретроградом, осуждающим все нововведения, но за собой всегда оставлял право следовать традиции. Чужое мнение его совершенно не волновало. Он любил пить чай из блюдца и никогда не изменял этой своей привычке, хотя детей и родственников следовать его примеру не принуждал. Григорий Григорьевич по недавно приобретенной за границей привычке пил чай на английский манер, с молоком.

Григорий Петрович был знатным рассказчиком. Он из любой истории мог создать захватывающий сюжет. В этот раз за столом он рассказывал про недавнюю поездку с Гришей в богадельню.

– …и Гриша говорит, а пройдемте-ка в кладовую… – он сделал драматичную паузу, откусывая кусочек сахара и отхлебывая чай.

– А там? – Марии Степановне не терпелось услышать развязку.

– А там мышь гнилую крупу доедает! – выдал Григорий Петрович.

Все рассмеялись.

Пока отец развлекал компанию, Григорий Григорьевич взял полистать газеты. На первой странице он увидел портреты повешенных за убийство Александра II. Среди них была та самая девушка с детским личиком и высоким лбом – Софья Перовская, которую впервые он мельком встретил, возвращаясь с Александром из «Красного кабачка». События первого марта снова встали перед глазами Гриши. Убитый мальчик, окровавленный государь, раненый террорист, который бросил вторую бомбу. Что заставило привлекательного парня с кошачьими глазами совершить этот зверский поступок? Его, кстати, не повесили. Он скончался от взрыва своей же бомбы почти в то же время, что и государь. Грише на глаза попалась статья с прошением Л. Н. Толстого и других представителей интеллигенции помиловать убийц. У Григория Григорьевича зазвенело в ушах, подкатил приступ тошноты. Он побледнел и отложил издание в сторону, пытаясь не привлекать к себе внимания.

– Так назавтра крупа в богадельне уже была отменная, – весело продолжал рассказ Григорий Петрович.

Мария Андреевна закончила музыкальную пьесу и села на отведенное ей место рядом с Григорием Григорьевичем. Девушка сразу же заметила его бледность.

– Вам нехорошо? – тихонько спросила она.

– Душно немного… – ответил он.

– Папенька, можно мы с Григорием Григорьевичем пойдем воздухом подышим? – спросила Машенька отца, чем ввела его в замешательство.

За столом на секунду воцарилось неловкое молчание. Не пристало незамужней девице с юношей гулять. Гриша тоже был удивлен. Он совершенно не имел в виду совместную прогулку. Но такая смелось была ему по вкусу. Он даже немного отвлекся от своего состояния.

– Прекрасная идея! Я тоже с вами пройдусь. После всего этого изобилия мне необходим глоток свежего воздуха! – спасла положение Мария Степановна.