— Что поделать, если ты постарела, — заметил Гай.

Даяна посмотрела на него с яростью, сначала даже не могла говорить, но потом всё же процедила сквозь зубы:

— Зря ты в это ввязался, Олежек. Опозоришься. Впрочем, — она гаденько улыбнулась: — Тебе не привыкать.

Развернувшись так резко, что подол платья хлестнул Миру с Гаем по ногам, Даяна ушла.

— Это ещё бабка надвое сказала, — сказал ей в спину Гай и, как ни в чём не бывало, повернулся к слегка обалдевшей Мире: — Ну, что замерла на полустаночке в цветастом полушалочке? Идём.

— Кто это был? — выдавила она, когда Даяна скрылась за поворотом.

— Наставница твоей соперницы, — он подмигнул: — Хорошо, что вы познакомились.

— Д-да. Очень милое знакомство, — пробормотала Мира.

Перед глазами всё ещё стояли переливающиеся в свете факелов рубины на корсаже и искажённое от гнева лицо красавицы, когда она хотела ударить Гая. Судя по всему, турнир у них будет «весёленький».

Они поднялись по узкой лестнице в шесть ступеней и оказались в небольшом тёмном тамбуре с единственной дверью. Гай достал из кармана ключ, вставил в замочную скважину. Вопреки ожиданиям Миры, ключ повернулся без скрежета, а сама дверь открылась без скрипа. Внутри было темно. Гай вошёл первый; раздался тихий стук, сверкнула пара искр, через некоторое время загорелся дрожащий огонёк.

— Заходи, что стесняешься? — сказал Гай. — Здесь тебе будет хорошо. И кормежка не такая скотская, как внизу.

Мира вошла, огляделась: комната без окон примерно на восемь квадратов, узкая кровать, застеленная серой тряпкой, небольшой столик с лампой, слева от двери корыто, в нём кувшин с водой, кусок мыла, тряпка, прикидывающаяся полотенцем, облезлый горшок.

— Будет хорошо? — поёжилась Мира. — Тут даже окна нет. И зеркала. И… ещё много чего нет.

— Не о том думаешь, — сказал Гай.

— Но зеркало-то можно повесить.

— Оно тебе без надобности.

— Это вам оно без надобности! Но не всем, чтобы чувствовать себя человеком,

достаточно слезть с дерева и подстричь ногти на ногах.

Он подавил улыбку.

— Всё же объясните, почему нельзя повесить зеркало? — упёрлась Мира. — По-моему, с вашей стороны, это обыкновенное самодурство.

— За тобой могут через него наблюдать, — нехотя ответил Гай.

Кажется, он говорил на полном серьёзе. А Мира думала, что её здесь уже ничто не может удивить.

— Наблюдать? — переспросила она. — Кто?

— Даяна, хранители, кто угодно. Мира, я тебе уже сказал, всё очень серьёзно, а ты забиваешь голову всякими глупостями. В зеркало ей надо посмотреть — детский сад!

Она поджала губы.

— Постарайся отдохнуть, — добавил он. — И ещё: уясни, тебе нужно быть очень осторожной. Можешь считать, что турнир уже начался. Кстати, тренировочная защищена от просмотров и прослушиваний. Поэтому, если хочешь сказать что-то важное, найди в себе силы дотерпеть до прихода туда. Остальные помещения могут быть напичканы магическими приблудами.

Мира глянула на него исподлобья.

— Не надо на меня так смотреть: чёрные пауки на тебя с потолка не посыплются и синие когти из стен не полезут.

— А в чём магия?

Гай сделал неопределённый жест:

— Я не маг и не знаю, как всё работает.

— Так, может, и нет ничего? — лукаво улыбнулась она.

— Поверь мне, в этом деле лучше перебдеть, чем недобдеть. Поэтому думай над каждым своим действием и каждым словом: всё могут использовать против тебя.

— С кем говорить-то? — вырвалось у Миры. — С ночным горшком?

Гай сдержанно вздохнул, вышел и закрыл дверь. В замке повернулся ключ.

— А запирать зачем? — растерялась Мира.

Ответом ей была тишина. Чувствуя, как накатывает паника, Мира бросилась к двери, ударила по ней ладонями.

— Гай! Подождите! Побудьте со мной!

Никто не ответил.

Развернулась, прижалась спиной к двери. Огонёк в лампе дрожал и тихо потрескивал.

— Козёл он! — пожаловалась ему Мира.

Медленно подошла к кровати и упала ничком. Она не знала, сколько пролежала так. Неожиданно за дверью раздались приближающиеся шаги. Гай? Мира торопливо села, пригладила волосы. Расчёску бы!

Открылась дверь. На пороге стоял незнакомый крупный мужчина в серой одежде и коротких сапогах. Его голова была лысой и круглой, на грудь спускалась густая борода. В одной руке он держал деревянную тарелку, в другой — кружку.

Мира испуганно вскочила, пробормотала:

— Здрасьте.

Не ответив, мужчина пересёк комнату, поставил на стол тарелку и кружку. В отличие от прежней баланды, пахло едой: мясом с картошкой. Мира поняла, что сильно хочет есть. Мужчина достал из кармана сомнительной чистоты ложку, подышал на неё, вытер о штанину и положил на стол. Миру замутило.

— Поешь, погаси лампу, — пробасил мужчина. — Масло дорогое.

Мира сглотнула, села на кровать, сцепила руки на коленях, стараясь даже дышать через раз.

— Увижу свет, отберу. Будешь в темноте, — добавил мужчина, покосившись на её колени. Мира тут же натянула на них платье.

Ухмыльнувшись, мужчина вышел, закрыл дверь. Мира медленно выдохнула.

«Угу, спокойно будет, — вспомнила она заверения Гая. — Пипец как спокойно!»

Заглянув в тарелку, она увидела настоящий кусок мяса и что-то напоминающее гороховую кашу. Но пахло от неё определённо варёной картошкой. В кружке оказался напиток по вкусу похожий на сбитень.

«Кормёжка здесь и правда в разы лучше, чем в общей камере», — подумала Мира. Брезгливо взяла двумя пальцами ложку, подошла к корыту, полила на ложку из кувшина. Вода глухо застучала о деревянное дно. «Как это прекрасно: не жалеть воду, не отмерять каждую каплю, — подумала она. — Несчастные азарцы: жить, имея вокруг столько воды и не смея пользоваться ею».

Стряхнув воду с ложки, Мира взяла тарелку, села на кровать и, сама не заметив как, разделалась с ужином. Было вкусно. Расслабившись душой и телом, она помыла посуду, легла. С такой едой здесь, пожалуй, можно жить. Вспомнив про то, что надо погасить лампу, села подвинулась к столу. Казалось, пламя плавает в озере масла.

«Как же её потом зажгу?» — подумала она.

Гасить не хотелось. Мира представила, как останется в тишине и темноте, и поёжилась. Однако, тут же вспомнилась угроза охранника.

«Буду думать о своих: маме, папе, — решила она. — Как они там сейчас? День у них или, как здесь, ночь?»

При воспоминании о родителях на душе стало слякотно и захотелось темноты. Мира задула лампу, легла, чувствуя на щеках тепло слёз. Сколько по земному прошло с тех пор, как она здесь? Два дня? Неделя? Она не часто звонила домой, раза два в месяц, а то и меньше, считая, что этого вполне достаточно, хотя мама не раз упрекала её в этом.

«О чём рассказывать-то? — отвечала Мира. — Учусь, ничего интересного и выдающегося». Родители не знали, что Миру больше года назад отчислили из института. Сначала она говорила себе: «Восстановлюсь». Но дни шли за днями, нанизывались, как бусы на нить жизни. И Мира стала говорить себе: «Вот поступлю на журналистику, тогда и расскажу всё сразу».

А теперь оказалась здесь.

— Я обязательно вернусь, — прошептала Мира, чувствуя на губах соль слёз. — Обещаю. Не может такого быть, чтобы отсюда нельзя было сбежать… Вот когда точно будет, о чём рассказать.

…Она была любимым ребенком. Её баловали, потакали всем желаниям; Мира не помнила, чтобы родители когда-то отмахнулись от неё. Может поэтому, слишком занятая собой, она не заметила, когда в семье начался разлад. Так что, развод родителей стал для неё неожиданным ударом. Вдруг оказалось, что этот мир не вращается вокруг неё, что он вообще не вращается, а с треском падает вниз.

Сначала из дома ушёл папа, и они с мамой на пару упивались обидой к нему. Потом к маме стал всё чаще приходить коллега Сергей Николаевич: улыбчивый и такой приторный, что при виде него хотелось лимон съесть. Особенно Мире в нём не нравилось то, что он в разговоре очень приближал лицо и слушал излишне внимательно всё время поддакивая. Сначала ей польстило такое внимание взрослого, появилась иллюзия, будто она говорит важное, серьёзное. Но как-то она рассказала то, о чём говорила накануне, и вновь Сергей Николаевич выслушал, как в первый раз. Мира поняла, что он её просто не слушает.