Мы дружили в лицее, потом на несколько лет потеряли друг друга из виду, потом случайно встретились снова. Тогда я еще был женат. Он был рядом со мной, когда ступенька за ступенькой я спускался в ад. Он старался помочь мне, давал полезные советы, но я к ним, конечно, не прислушивался. Потом он стал обо мне заботиться с каким-то тревожным пристальным вниманием. И я решил, что схожу к психологу, которого он мне посоветовал. Его основной довод было трудно опровергнуть: принципы и идеалы, которые я всегда считал самыми главными в жизни и защищал при любых обстоятельствах, не уберегли меня от провала. Скорее напротив.

– Пойми, что это в чистом виде механика. Сейчас определенный набор мотиваций перестал работать, и ты не можешь двигаться вперед. Тебе их заменят – сначала одну, потом другую, пока не наступит новое равновесие.

– А если оно не наступит?

– Значит, ты не будешь упрекать себя за то, что сидел сложа руки. И у тебя появится новый опыт.

– Рассуждение не лишено здравого смысла.

– Ты и сам всегда так считал. Когда ты был на коне и верил в свою блестящую будущность, ты всегда посмеивался над неудачниками, которые винили в своем неуспехе коллег, время или судьбу, довольствовались тем, что признавали себя жертвой и махали на себя рукой.

– Хорошо, значит, ты считаешь, что мое мнение о психологах способствует депрессии, и вопреки ему я должен прибегнуть к их помощи? Так, что ли?

– Да, примерно так. Хорошо бы тебе пересмотреть твои жизненные принципы и найти новые, которые позволят тебе избавиться от угнетенности.

Перспектива показалась мне интересной.

– И ты всерьез веришь, что, если я расскажу о своих проблемах психологу, он поможет мне привести себя в порядок? Сможет найти травмы, которые испортили мне жизнь? Устранит ошибки в программе, и она заработает без сбоев?

– Именно так. И я тебе рекомендую не просто психолога, а врача, который вооружен знаниями о человеческой душе, почерпнутыми в доктринах буддизма, индуизма, в Торе. Он занимается вопросами пробуждения сердца, примирения человека с его окружением.

– Мне кажется, я все понял… – отозвался я не без иронии.

– Нет, не все. Не сопротивляйся. Ты все поймешь, когда с ним пообщаешься. Сходи, хотя бы из любопытства.

– О’кей, схожу, но только на один сеанс, чтобы составить собственное мнение.

– Нет. На пять сеансов. Одного сеанса недостаточно, чтобы узнать человека и войти с ним в контакт. А потом, если тебе не понравится, – бросишь.

И вот я сижу перед этим самым терапевтом, и должен сказать, что он мне скорее нравится. Он не похож на человека нашей эпохи: одет кое-как, причесан тоже, не старается вызвать симпатию. Он встретил меня с полным безразличием, и я решил: либо я ему нисколько не интересен, либо он как настоящий профессионал обозначает поле общения, в котором мы будем взаимодействовать без всякой приязни. Но когда я начал рассказывать о своих проблемах, я увидел, насколько он сконцентрирован, ощутил его стремление вникнуть в мои слова, понять как можно яснее то, что я пытаюсь высказать. Я ощутил его энергию, он направлял ее на меня. Но не на меня, каким я хотел ему казаться, а на того, кто изнутри подбирал вот эти слова, складывал фразы. Короче, мне показалось, что ему можно доверять.

– Вы в ярости, – сказал он мне на третьем сеансе. – И ваша ярость настолько сильна, что вы больше не в силах ее сдерживать.

– Вообще-то я не чувствую никакой ярости. Когда злишься, то орешь, дерешься, возмущаешься. А я хочу одного – чтобы все обо мне забыли. И вообще мне на все наплевать.

– Вы безразличны или устали?

– Безразличен, потому что устал.

– Устали от чего?

– Устал от всех.

– От всех?

– От людей! От человеческой толпы, которая выбирает на главные посты ничтожных политиков, в ранг звезд возводит бездарностей, бездумно подчиняется требованиям моды… Тупое угнетающее единодушие. Нас принуждают обожать именно этого певца, этого режиссера, этого политика, а всех остальных гнать вон.

– Никто не принуждает вас следовать за толпой.

– Конечно, но она рядом, она судит, она осуждает. Она душит мои надежды, топчет мечты, не принимает мои особенности и постепенно заставляет цепенеть.

– Она вызывает в вас ярость.

– Нет. Я пришел к тому, что мне на все наплевать.

– Вы контролируете ваши эмоциональные центры, потому что вас пугает ваша ярость.

– Возможно, – признал я. – И что же мне делать?

– Для начала признать вашу ярость, а потом найти способ ее обезвредить.

– Признать мою ярость?

– Да. Вы сказали, что стали равнодушны к людям, что не чувствуете к ним никакой враждебности. Но я думаю, ваша ярость находит себе выход каждый день, и в разных случаях она выражается по-разному. Вы испытываете огорчение, нетерпение, досаду, и все это вызывает в вас гнев.

Он был прав, я часто испытывал раздражение или недовольство и невольно чертыхался про себя, растрачивая попусту жалкие остатки энергии.

– Да, это правда. Я часто нервничаю, – признался я. – По страшным пустякам. Но в любом случае я никогда не взрываюсь.

– Расскажите о пустяках.

– Да глупости! О них и говорить не стоит.

– А вы все-таки скажите.

Мне и вспоминать долго не пришлось.

– Например, по дороге к вам, в метро, какой-то тип встал посреди эскалатора – ни пройти, ни проехать… А на улице целое семейство перегородило весь тротуар, идут себе под ручки, еле ноги переставляют… Я знаю, ерунда страшная, но меня она раздражает.

– Почему?

– Потому что люди ведут себя так, словно кроме них никого больше не существует.

– Понятно… А что еще?

Я задумался, вспоминая, кто меня еще раздражает.

– Женщины с детьми в автобусе, которые рады видеть в окружающих публику и разыгрывают идеальных мамаш, наставляя громким голосом своих отпрысков или восхищаясь каждым их словом. Всякие малограмотные на Фейсбуке, которые верят, что постят настоящие мысли, да еще глубокие… Да мало ли кто еще. Грязнули, которые отвратительно воняют, а вы стоите рядом и ничего не можете поделать. Говорящие в полный голос в ресторанах. Хохочущие над собственными шутками. Любящие близкие, которые норовят потрепать вас по щеке или по затылку в знак приязни, а руки у них далеко не образец чистоты. Надоеды, которые лезут к вам с откровенностями, дышат в лицо, а изо рта у них… В общем, хватает…

– И какова ваша реакция? Что вы чувствуете? Что вам хочется сделать?

– Чертыхаюсь про себя. Хочу оттолкнуть или прочитать нотацию.

– Но вы этого не делаете.

– Нет, не делаю.

– Почему?

– Потому что никто меня не поймет. Сочтут ненормальным. И вообще все это без толку. Люди не меняются.

Он помолчал немного, а потом снова спросил:

– А войны, расизм, гомофобия?

– Простите, что?

– Серьезные несправедливости вас не сердят?

Вопрос меня озадачил. Мне понадобилось несколько минут, чтобы вникнуть в него и найти разумный ответ.

– Если честно, не очень. В общем-то… нет. Раньше меня волновали любые несправедливости. Я готов был действовать, искать решения. А теперь… нет, Меня это не интересует.

– А почему, как вам кажется?

– Не знаю. Может, планка для меня слишком высокая. Или я чувствую свое бессилие… Но, пожалуй, это не то… Скорее всего, потому, что я к ним привык.

– Я предлагаю вам подумать над этим вопросом. И мы к нему вернемся на следующем сеансе.

Я вышел на улицу и почувствовал себя очень скверно. Мои робкие попытки самоанализа принесли плачевный результат. В молодости я мечтал изменить мир, меня задевала любая несправедливость. Когда я стал работать, я научился ограничивать свое возмущение, действовать на коротких дистанциях, видеть только то, что связано с моими профессиональными возможностями, моими амбициями, задачами, поставленными передо мной руководством. Сфера моих забот сузилась до моей личной географии и моих интересов. Одним словом, я стал эгоистом, эгоцентриком. Я стал судить людей по тем критериям, которые были значимы для меня: профессиональная компетентность, целеустремленность, успешность, возможность продвигаться вперед в том же направлении, что и я. Они должны были думать и действовать, как я, способствовать моему росту. В противном случае они меня не интересовали, а если точнее – раздражали.