Флора даже приблизительно не знала, сколько времени прошло, прежде чем дверь распахнулась, и откуда-то из другого мира донёсся хрипловатый голос Лильки:

– Эй, ты там вся ещё не вытекла? Вылезай давай – ванна стынет.

Расслабленное тело не хотело слушаться, но лучше было выйти самой, чем дожидаться, когда её отсюда выволокут. Не чувствуя под собой ног, она с трудом спустилась с лавки и только после этого открыла глаза. Лилька, так и стоявшая в дверном проёме, бросилась к ней, решив, что засидевшаяся в парной дамочка вот-вот лишится чувств.

– Пойдём-ка, чудушко, – бормотала она в ухо. – Сейчас мы тебя в водичку положим. А водичка там не простая, а водичка там золотая – с солькой целебной, с розовым и кипарисовым маслицем, с корешком фиалочки…

Флора вообще перестала чувствовать собственное тело, едва погрузилась в пахучую густую жидкость, в которой плавали жёлтые и голубоватые лепестки каких-то цветов, но уже через несколько минут, проведённых в мраморной ванне, внезапно ощутила необычайную бодрость и ясность мысли. Теперь ситуация казалась не такой уж безнадёжной, как несколько минут назад.

– Ну, хватит уже! – Опять явилась неугомонная Лилька. – Тут тоже перебарщивать ни к чему. А то пропахнешь розами так, что год запах не отобьёшь.

Из ванны Флора выбралась сама, и тут же на неё обрушились тугие струи тёплой мыльной воды. Лилька поливала её из шланга с душевой лейкой на конце и почему-то весело хихикала, а потом, выключив воду, набросила ей на плечо махровое полотенце размером с простыню.

– Давай-ка быстренько вытирайся, да я тебе загар подравняю.

За всё время «экзекуции» Флора не проронила ни слова, и чувствовалось, что Лильку это напрягает. Для той общение с клиентками было неотъемлемой частью любой процедуры, а сейчас её, можно сказать, обломили. Она с каким-то остервенением втирала ей в кожу масло, пахнущее мандаринами и какими-то ягодами, продолжая говорить и говорить:

– Априм-то, ухажёр твой, если б не дед, и не выбился б в люди-то. Тут знаешь, какие шишки бывают, и все довольны остаются. А всё старикан наш! Знаешь, какие люди ему обязаны?! Узнаешь – обалдеешь. Правда, везёт не всем. Вот месяц назад для бел-пахати восточного округа девицу подогнали. Уж как мы её тут умасливали, красоту наводили. А толку что? – Лилька перешла на шёпот. – На другой день в сточной канаве нашли при всех наших нарядах и с перерезанным горлом. А всё потому, что дура. Мне потом знакомый шурта по секрету шепнул, что она, бестолочь, отказалась с себя дарёные драгоценности снимать и в сумочку прятать. Так и пошла по городу с камушками на шее. Думала, под утро никто её не подстережёт. Это для нас, добропорядочных граждан, комендантский час. А бандюганам начхать на режим военного времени. До сих пор, кажись, не нашли гадов… Всё. Готово. На-ка полотенчико – завернись. Сейчас к Хэмми заглянем, маникюрчик сделаем и причешемся как следует. На причёску-то по полной программе времечка-то нет, но причешет так, что залюбуешься. А потом на примерочку пойдём. Уж старикан наш, наверное, расстарался для внучка-то… Только ты потом по городу не ходи без охраны. Я зря советовать не буду.

Флора тщательно обмотала себя полотенцем под нескончаемый щебет Лильки, и та, не умолкая, сопроводила её в просторную ярко освещённую комнату с зеркальной стеной, посреди которой стояли глубокое кожаное кресло и мягкий топчан с подголовником. Хэмми, дородная дама в просторном синем балахоне, в отличие от банщицы была немногословна. Перед тем как состричь заусенцу и выдрать пинцетом волосок, она всякий раз предупреждала, что «сейчас будет больно», но делала всё так ловко и быстро, что боли не чувствовалось. Весь процесс занял не больше часа, и только на выходе она дала Флоре ценный совет:

– Из платьев выбирай что-нибудь построже. Если женщина под попугая вырядилась, к ней никто всерьёз не относится.

В следующей комнате, узкой и длинной, уже стояли в ряд пять вешалок с комплектами одежды – от нижних холщовых панталончиков и подвязок под грудь до самих платьев. На отдельном столике лежали колье, брошки, серьги и диадемы. Не долго раздумывая, Флора выбрала открывающее плечи платье из серого шёлка, усыпанного множеством серебристых блёсток, новомодные обтягивающие чулки телесного цвета и сандалии с высокой шнуровкой, охватывающей ногу почти до колена. Из украшений она предпочла жемчужное колье в скромной серебряной оправе, которое легло прямо на линию загара, который Лильке-кудеснице так и не удалось полностью выровнять. Увидев себя в зеркале в этом новом, совершенно непривычном облике, Флора почувствовала, что настроение у неё чудесным образом поднимается. Она никак не могла ожидать, что обретение новых шмоток способно вызвать в ней хоть какие-то чувства.

– Я же говорил! – воскликнул старичок, едва она вышла в зал, с которого начинался её путь к «вершинам изящества и красоты». – Я же говорил! Сообразила, милая! Отличный выбор. Лучший! Да и я просто молодец. Подогнал идеально. А это тебе, внучок, не бумажками шуршать в твоей конторе. А ну давай мне мою сотню! Проспорил – отдавай!

Априм, не отрывая взгляда от Флоры, полез в боковой карман своего парадного кафтана, извлёк оттуда кошелёк, вытряхнул на ладонь крохотную золотую монету достоинством в сто чиклей и протянул её деду. Чувствовалось, что он не просто удивлён. Он был просто ошарашен преображением своей подопечной.

– Ах, Флора! – воскликнул он. – Если бы вы в таком наряде читали лекции в своём университете, к вам бы не только студенты приходили. Весь город, вся наша молодёжь… Все были бы без ума от древней истории.

– Честно говоря, я хочу, чтобы всё это поскорее закончилось, – твёрдо ответила она. – Наверное, уж полночь близится…

Старик достал из жилетного кармана часы, подслеповато присмотрелся к циферблату и воскликнул:

– Точно! Без пяти минут. Идите-ка, а то и точно запоздаете. Да не туда, – остановил он Априма, который, подхватив Флору под локоть, направился к выходу. – На лифте быстрее будет.

Старик сдвинул одну из зеркальных панелей, и за ней обнаружился вход в подъёмную клеть.

– А что раньше не показывал? – удивился чиновник.

– Чаще заходить надо. Месяц как установили. Для удобства…

И минуты не прошло, как они вышли в широкий коридор с арочным потолком, украшенным лепными орнаментами, мраморным полом и каменными рельефами всадников по стенам. Эта молчаливая лавина кавалерии, казалось, сопровождала каждого, кто шёл в сторону обеденного зала, откуда доносилось негромкое звучание лиры, арфы, флейты и шофара. Там царил полумрак, поскольку над каждым столиком с потолка на длинном проводе свисал отдельный светильник. Но, едва они оказались у входа, на массивном канделябре под потолком вспыхнуло сотни солнц, и представительный метрдотель в чёрном атласном кафтане выкрикнул в зал:

– Флора Озирис, вдова героя, отдавшего жизнь за Империю, произнёсшая сегодня выдающуюся речь в эфире Имперского радио. Сегодня в канцелярию Великого сагана провинции Кетт на специально посланном самолёте пришло Высочайшее послание, где Его Величество в числе прочего упомянул о том, что это выступление достойно всяческой похвалы, а также выразил уверенность в том, что уважаемая Флора и впредь будет всемерно укреплять монолитное единство нашего общества и вдохновлять наших воинов на новые и новые подвиги!

В ответ раздался гром аплодисментов, и оркестр выдал фрагмент марша «Героям – слава». Господа в гражданских кафтанах и парадных мундирах всех родов войск и различных служб внутреннего правопорядка, а также их дамы неистово били в ладоши, пока Априм не довёл Флору до столика в глубине зала, накрытого на четыре персоны. Овация затихла лишь после того, как погас верхний свет, и каждая компания вернулась в свой отдельный мирок.

Из окружающего полумрака в пятно света вокруг стола шагнул тёмный силуэт, и оказался тем самым подполковником Ночной Стражи, что закрывал университет.

– Ахикар! – испуганно вскрикнула Флора, но тут же взяла себя в руки.