Юра еще раз мельком взглянул на пару, и, вернувшись к бармену, протянул задумчиво:

— Да, колоритная дамочка, сложно спорить… Понаблюдаем.

— За кем это Вы собрались наблюдать, Юрий Сергеевич? — управляющая подошла к стойке с другой стороны, приветливо улыбнулась обоим. В ее голосе звучало одновременно и веселье и… Словно бы едва уловимые нотки ревности. Или показалось…

«Все-таки пришла…»

— Я в принципе люблю наблюдать, Ксения, — ухмыльнулся Юра, пытаясь справиться с обуявшими его вдруг эмоциями, — Хлебом не корми, дай понаблюдать за каким-нибудь… Колоритным экземпляром рода человеческого.

— Да я уже заметила, — такой непринужденный тон... В глазах плясали чертята. Девушка явно пребывала в отличном расположении духа. Принимать её настроение на свой счет Юре казалось преждевременным празднованием победы. Может, она просто счастлива тому, что очередной рабочий день подошел к концу.

— Кстати, о хлебе. Ксения, скажу честно: мне уже месяц как хочется Вас накормить. У меня такое впечатление, что Вы Святым духом сыты. Рано или поздно, но это аукнется на Вашем здоровье. Что насчет ужина?

Ему мерещится, или за его спиной внезапно прекратилась болтовня молодоженов?

Санёк замер со стаканом и полотенцем в руке и, кажется, перестал дышать. Ксения скользнула взглядом по столикам, оценивая заполненность зала, вернулась к врачу и с задором в голосе произнесла:

— Я и правда совсем не голодна, у меня есть идея получше. Что Вы скажете насчет чая на свежем воздухе?

Гораздо, гораздо лучше, чем сидеть в шумном зале, в толпе людей, под чужими любопытствующими взглядами. Ему нравится! Но накормит он ее все равно как-нибудь обязательно. Чем-нибудь пополезнее бутербродов.

— Сань, тогда сделай нам, пожалуйста, с собой чай с мятой, и мы перестанем мозолить тебе, — «И окружающим», — Глаза…

Санёк отмер. Спустя пару секунд в его взгляде уже плескалось понимание, вскоре сменившееся ничем не прикрытым торжеством.

— Один с лимоном, один – без? — весело спросил бармен, глядя на Ксению Борисовну. Та явно смутилась и отвела глаза в сторону, принялась разглядывать гостей за столиками.

— Точно, — пробормотал Юра. Санёк переключился на него. В глазах друга мелькнул полушутливый укор, который можно было бы считать, например, так: «И ты молчал!?». Врач только плечами пожал, достал смартфон.

21:05 Кому: Санёк: Не был уверен, что придет.

Бармен, приступивший к нарезке лимона и распетрушиванию мяты, перевел глаза на экран своего телефона, покоящегося на нижнем ярусе стойки, в ее глубине, и хмыкнул. Теперь-то всё понятно... Через 5 минут свежезаваренный чай был разлит по гофрированным стаканам. Каждый Саша заботливо обернул картонной манжетой, чтобы уж точно руки не обжечь, и с самой разлюбезной улыбкой вручил своим «клиентам».

— Спасибо, Санёк! — Юра спрыгнул со стула и глазами пригласил управляющую к выходу.

— Приходите за добавкой, — елейным голосом протянул бармен, — Напиши, если что, я тебе целый термос забацаю.

Нет ничего лучше, чем на свежем воздухе, в тишине летнего вечера, разбавленной тихим разговором и пением соловья, пить душистый черный чай с мятой и лимоном. На нежно любимой врачом лавочке, он слева, она – справа. С Ксенией в который уже раз – уютно. Маски словно бы сняты, по крайней мере, Юра чувствует, что в этот момент он действительно не выдает себя перед ней за кого-то, кем не является. Он устал от этого вечного напряжения в её присутствии и сейчас просто расслабляется. Врача не шибко заботит, что открываясь перед человеком, он рушит собственный созданный и старательно поддерживаемый образ. Нет ни насмешливости, ни надменности, ни равнодушия, не время для язвительности или сарказма. Нет ни малейшего желания подкалывать её, провоцировать, тыкать палочкой. Зато желания просто говорить по душам – в избытке. Она смешно рассказывает про реакцию отца, узнавшего в подзаборном «бездомном» своего собутыльника и шокированного этой картиной до самой глубины души, не проронившего ни слова по пути в отель, и врач даже не пытается скрыть свою довольную улыбку. Он не перебивает, ему нравится следить за ее жестикуляцией, за тем, как она забавно хмурит брови, изображая Бориса Леонидовича. Чай давно допит. Поднимающийся ветер растрепал их волосы, и теперь они лезут в глаза. Юра предпринимает несколько тщетных попыток пальцами вернуть их на место, но все без толку – ветер играет с шевелюрой, как хочет. Она глядит на это, улыбаясь, и говорит буквально следующее:

— Оставьте так. Ветру – виднее. В этой взъерошенности Вы… Всамделишный.

В голове эхом отзывается:

«Всамделишный»

Дыхание перехватывает, в горле встает ком. Юра абсолютно точно знает, что она хотела сказать. Желанию подтвердить свои подозрения невозможно сопротивляться, он должен услышать это от неё. Как говорится, сказал «А», говори и «Б». Сейчас-то всё и вскроется.

— А, а так, значит, искусственный, да?

Ксения смотрит с легкой улыбкой, не отводя глаз, еле заметно отрицательно качает головой.

— Нет.., — делает паузу, обдумывая следующую фразу, смущается, но все же ее произносит, — Просто там, в отеле, на работе, Вы – один, а здесь, на этой лавочке – другой. Ветер просто это подчеркивает.

Юра чувствует: его все-таки раскрыли. Его так и подмывает спросить: «И какой Вам больше по душе?», но он молчит, ответ кажется очевидным. Её ответ – «Всамделишный». Он снова вспоминает силуэт управляющей в окне тогда, чуть более месяца назад, и вот ему уже начинает казаться, что не привиделось, и она действительно смотрела на него. Он снова вспоминает чай с лимоном на этой самой лавочке, и этот чай уже не кажется ему способом выразить простую благодарность. Её обращения за помощью именно к нему, выгораживание перед начальством уже не кажутся ничего не значащими рабочими моментами. Ксения сидит на расстоянии вытянутой руки, между ними выдержана довольно приличная дистанция. Он боится одним словом, одним лишним движением разрушить всю эту совершенно особенную атмосферу, спугнуть её: тишина, сгустившиеся сумерки, ночная птица, ветер, прохлада, исходящий от нее уют. В темноте в глазах ничего не разобрать, но уют – уют не видят, его чувствуют шкурой. Так и подмывает спросить, до какой степени слова, произнесенные на сцене, принадлежали ее героине, но он, конечно, не спросит. Он надеется нащупать ответ каким-то иным путем, чувствуя, что лучше идти в обход. Он бережет эти минуты и будет их беречь. Лавочка… Он слева, она справа… Под любопытствующими взглядами редких прохожих... Она интересуется, как его сюда, ко Льву, занесло, и он не вдаваясь в подробности, рассказывает про то, что Федотов оказался у него на приеме несколько месяцев назад после перенесенного сердечного приступа, предложил должность личного врача, заманил в отель плюшками. Она спрашивает про семью, он и про семью ей рассказывает. Рассказывает, сам удивляясь тому, насколько готов оказался это делать, – ему, как выясняется здесь и сейчас, хотелось бы стать для Ксении немножечко понятнее, немножечко «всамделишнее», чем в ее рабочей реальности.

««Не смотришь на меня… Не замечаешь… Избегаешь… Пустое место… Минутку своего драгоценного времени и внимания… Чуткости…». Надеюсь, мне удалось Вас разубедить, Ксения Борисовна»

Он чувствует: между ними очень хрупкая, невесомая нить, словно паутина… Дунь – и всё, всё сотканное исчезнет, развеется этим дуновением. На сегодня хватит. Тем более, она уже сидит трясется от холода. Пора отправлять её в тепло. Но сначала…

— Ксения, Вы уже замерзли. Простудитесь не дай Бог, будет отель куковать без управляющей. Спасибо за приятный вечер, свое обещание Вы выполнили – мне и правда понравилось…

Она хмыкнула себе под нос, с готовностью поднимаясь с лавочки. Действительно замерзла, но оставалась высиживать тут, с ним. Надо было к Саньку за термосом все же сходить. Но они слишком уютно сидели, не хотелось разрушать атмосферу.

— Я тоже хорошо провела время, Юрий Сергеевич. Это то, что называется – оправданные ожидания.